Цмцерон - Пьер Грималь

В «Кратком пособии» говорится, что первые люди государства обычно довольно скупы на выражение дружеской приязни и что поэтому вполне достаточно обратиться к встречному крестьянину со словами «друг мой», дабы навсегда обеспечить себе его преданность. Подобные размышления раскрывали особенности общественной жизни Рима накануне консульства Цицерона, но восходили они к весьма отдаленному историческому прошлому и характеризовали римскую политическую систему в целом. То было «общество знати», которое основывалось на взаимной поддержке и благодарности. Здесь не было (или почти не было) общих идеи, теоретических воззрений на то, что полезно государству или что ему вредно. Соответственно не было партий в собственном смысле слова, то есть групп, исповедующих определенную идеологию, а было бесконечное разнообразие частных интересов, в силу которых люди поддерживали того или иного лидера, стараясь оказать ему услугу в расчете на то, что он из благодарности, в свою очередь, поможет им. Табличка для голосования была одним из средств обеспечить себе благодарность избранного магистрата. Способность оратора отстоять интересы своего клиента в суде точно так же побуждала людей оказывать ему поддержку на выборах, где за него голосовали не только сами подзащитные, но и все, кто рассчитывал рано или поздно воспользоваться его талантом.

Именно такими побуждениями были движимы участники комиций, избравших Цицерона в эдилы. По тем же причинам граждане избирали его в преторы на 66 год и в консулы на 63-й. Избрание, однако, зависело и от многих частных обстоятельств. Они могли оказаться весьма полезными, но могли и помешать достижению желанной цели. В данном случае неясно было прежде всего, хватит ли у Цицерона просто физических сил, чтобы сделать все необходимое для успеха его честолюбивых замыслов. После пребывания в Греции здоровье его улучшилось, но все же требовало постоянных забот. Он мало ел, ограничиваясь лишь одной настоящей трапезой в конце дня, часто принимал ванны, делал массаж и совершал прогулки, продолжительность которых устанавливали врачи. Эти меры, помимо всего прочего, помогли ему преодолеть препятствия, возникавшие в течение столь долгих лет на его пути оратора и политического деятеля.

В государстве шла напряженная борьба вокруг проблем внутренней политики. Их было много: восстановление полномочий народных трибунов, передача судов в ведение всадников, порядок назначения наместников провинций, введение наказаний за предвыборные махинации, возвращение цензорам права вносить имена граждан в списки сословий или исключать из них, правила раздачи зерна и многое другое. Но, как ни остро стояли все эти вопросы, как пи сталкивались при их решении интересы знати, откупщиков и народных вожаков, забыть об опасностях, которые то и дело угрожали государству извне, не было дано никому. На жизнь и деятельность нашего героя они редко оказывали прямое влияние, ибо он меньше всего стремился проявить себя на поле браня, по на характер жизни в столице они воздействовали сильно, и поскольку Цицерон постоянно размышлял о деятельности государственных институтов, о преодолении разлада между ними, внешние опасности не могли оставить его равнодушным. Становилось все более ясно, что любая военная победа усиливала честолюбивые стремления полководца-победителя и могла толкнуть его к нарушению законов. Не так давно все убедились в этом на примере Суллы, теперь, в 70 году, над массой граждан уже возвышались двое — Красс и Помпей. В доме одного и другого каждое утро толпились люди, пришедшие на поклон и стремившиеся прослыть друзьями. Но, по свидетельству Плутарха, не меньшим почетом пользовался и Цицерон, которому сам Помпей неоднократно выказывал особое уважение. Зачем Помпею оказался нужен Цицерон? Зачем полководец добивался союза с оратором и жаждал его услуг? Как понять столь странное поведение? Тут нужно учитывать следующее: римская военная машина, несокрушимая, когда была умело запущена на полный ход, останавливалась и разваливалась в руках бездарного или надменного командующего; но точно так же ее лишали силы распри политических клик. Помпеем владело гордое сознание, что он водрузил орлы римских легионов на границах Вселенной. На западе, в Испании, на юге, в Африке, он в самом деле достиг границ тогдашнего обитаемого мира. Теперь он рвался на Восток, повторить подвиги Александра, с которым его нередко сравнивали. Но для этого сенат или народное собрание должны были вручить ему командование с неограниченными полномочиями. Вот для этого-то ему и был необходим союз с Цицероном, ибо аристократы, особенно из самых закоснелых, так и не могли до конца примириться с Помпеем, с его «чрезвычайными» победами, с триумфами полководца, едва достигшего сенаторского возраста. Его слава, само его существование казались вызовом республиканскому укладу.

Несмотря па исчезновение с политической арены Сертория, на массовое истребление рабов из армии Спартака, мир все же никак не воцарялся в мире. Пираты бороздили Средиземное море, перехватывали караваны судов с продовольствием, забирали в рабство матросов, высаживались в самых неожиданных местах, грабили дома и селения, похищали жителей, требовали выкуп за каждого сколько-нибудь значительного человека, остальных убивали. Не менее опасен был Митридат. Мир, который он некогда заключил с Суллой, дал ему возможность подготовиться к новой войне, и в 74 году он перешел в наступление. Возглавить боевые действия против Понта сенат поручил обоим консулам того же, 74 года, двум аристократам — Авлу Аврелию Котте и Луцию Лицинию Лукуллу, который не так давно был квестором Суллы. Очень скоро стало ясно, что на самом деле войной руководит один Лукулл. Он одержал подряд несколько побед, обратил царя в бегство, захватил его сокровища и казну. Отчаявшись вернуть себе прежний блеск и владения, Митридат приказал перерезать всех женщин своего гарема. Поступок этот потряс Лукулла — только теперь он по-настоящему понял, какая пропасть отделяла римлянина от варвара. Примечательно, что война, по-видимому, вообще внушала Лукуллу ужас. Не однажды пытался он спасти от разрушения взятые приступом города, но каждый раз вынужден был уступать собственным солдатам, для которых грабеж и обогащение составляли единственную цель войны. Лукулл с упорством и энергией продолжал кампанию — и оплакивал беды, которые она за собой влекла. Говорят, он разрыдался на развалинах Амиса точно так же. как некогда Сципион Эмилиан на развалинах Карфагена. Амис был колонией Афин, и уже по одной этой причине разрушение города представлялось Лукуллу чудовищным преступлением. Воспитанный в духе эллинской культуры, слушавший, как и Цицерон, Филона из Лариссы и Антиоха Аскалонского, он завидовал Сулле, сумевшему в свое время воспрепятствовать разграблению захваченных приступом Афин. Вступив в Амис, Лукулл постарался восстановить здания, сгоревшие во время штурма, и взял под свое покровительство «интеллигентов», которых война заставила искать здесь убежища. Так, он подарил своему приближенному Мурене пленного грамматика Тиранниона, которого тот немедленно отпустил на волю; позже Тираннион поселился в Риме, стал близким человеком Цезарю, Аттику, Цицерону.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});