Довлатов и третья волна. Приливы и отмели - Михаил Владимирович Хлебников

тех, кто должен был «критиковать и хвалить друг друга», присутствует один из главных персонажей первой книги. Я много раз цитировал довлатовские письма Игорю Ефимову. Пришло время рассказать о его жизни.

Глава шестая

Напомню один из доэмигрантских эпизодов. Ефимов сводит знакомство с Профферами и предлагает себя в качестве их домашнего узника:

Ах, как бы я мечтал работать в подвале вашего «Ардиса», кем угодно – редактором, наборщиком, корректором! Разумное и посильное дело, без постоянной необходимости врать и изворачиваться – больше мне ничего не нужно.

Экстравагантная просьба нашла понимание, Профферы пригласили Ефимова на работу в «Ардис». Ему положили жалованье – тысячу долларов в месяц. Более того, Профферы сняли квартиру для семьи своего нового сотрудника:

Встречали нас Карл Проффер со своим сотрудником, Фредом Моди. Огромный старомодный «линкольн» без труда заглотил все наше семейство вместе с чемоданами. Квартира нам была снята на окраине Энн-Арбора, в недорогом жилом комплексе, составленном из десятков трехэтажных квартир, прижатых друг к другу плечом к плечу. В нашей было три небольших спальни и ванная с туалетом на втором этаже, гостиная, столовая, кухня и туалет – на первом, плюс просторный подвал.

Следует похвалить нанимателей за чуткость. Жилье, как видите, с подвалом. Чтобы Ефимов, вернувшись из хозяйского подвала, мог с комфортом расслабиться и в домашней атмосфере. Русские писатели с причудами.

Говоря о «хозяйском подвале», я не утрировал. Издательство располагалось в подвале дома Профферов. До наборщика, корректора и редактора еще нужно было дорасти. Ефимов начал с упаковки посылок:

В мои обязанности входило взвесить упакованный ящик или пакет, свериться с таблицами, висящими на стене упаковочной (расценки неуклонно росли каждый год), и отпечатать ярлык-марку нужной стоимости. Дневную порцию упакованных и оплаченных посылок мы грузили в автомобиль, отвозили к задним дверям почтового отделения и оставляли там на грузовой платформе в специально заготовленных тележках. Никаких приемщиков, никаких расписок – все на полном доверии. Это восхищало меня.

Восторг длился недолго. Зоркий Ефимов заметил, что другая сотрудница, Таис, печатая накладные «на глаз», занижает стоимость пересылки:

Ведь пока книги не были упакованы, вес посылки – а следовательно, и стоимость отправки – можно было определить только на глаз. Я начал обращать внимание на то, что Таис регулярно занижала требуемую цифру. Допустим, она ставила два доллара за пакет, на который мне приходилось наклеивать ярлычок в три доллара с лишним. Если добавить еще стоимость упаковочных материалов и труд упаковщика, получалось, что на каждом пакете «Ардис» терял около двух долларов. Тысяча пакетов в месяц – две тысячи долларов на ветер.

Капитализм – это свобода и учет. Мемуарист не без самодовольства вспоминает о том, как довел женщину до слез, требуя от нее объяснения. Затем Ефимов отправляется к хозяину и стучит на Таис. К его негодованию, Карл Проффер легкомысленно отмахивается от информации. Хотя и запомнил рвение, рационально использовав его:

Параллельно с другими трудами на меня легла малоприятная задача: писать отказы русским авторам. Решение отказать принимал Карл, но я должен был придумывать мотивировки как бы от себя. Думаю, немало литературных врагов я нажил тогда этими письмами. «Кто такой этот Ефимов? – писал Карлу один возмущенный графоман. – Мы с вами уже вели разговор о тираже, об обложке, о гонораре за публикацию моего романа. И вдруг в наши обсуждения вмешивается какой-то никому не известный Ефимов. Как это понимать?»

Нужно ценить нового, но преданного сотрудника. Ефимовых одаривают хозяйскими обносками. Иначе тут не скажешь:

Покупая новую одежду, состоятельные американцы старую складывают в мешки, бесплатно сдают в магазины «Армии спасения». У Профферов теперь появилась возможность не обременять себя этой заботой: мы, не чинясь, принимали надоевшие им вещи для себя и для друзей-эмигрантов, а также для посылок в Россию. Карл начинал полнеть в последние годы, поэтому его старые пиджаки доставались мне почти неношенными.

Увы, размер ноги Проффера не дотягивает до ефимовского 45-го размера. Обувь приходится покупать самому. Ничего, пережить можно. Говоря о том времени, мемуарист не скрывает нежности:

Первый год нашей жизни в Энн-Арборе был окрашен – освещен – согрет неизменным доброжелательством Профферов. Они доверяли нам настолько, что попросили пожить в их доме неделю, оставив на наше попечение годовалую дочь Арабеллу и двух собак, когда им нужно было уехать куда-то по делам.

Нужно отдать должное желанию Профферов сэкономить. Параллельно с работой в «Ардисе» и выгуливанием собак благодетелей Ефимов пытался устроить свои писательские дела. В журнале Geo он с женой сочиняет тексты к фотографиям Ленинграда. В «Посеве» – органе НТС – публикует его очередную публицистическую книгу «Без буржуев». Начинается она знакомо:

Призрак, бродивший в прошлом веке по Европе, обрел плоть.

Как спрут, покрыл он уже почти половину земного шара и продолжает продвигать свои щупальца то там, то тут. Если в одном месте щупальце отрубают, в другом вырастает два новых.

Возможно, говорим мы теперь себе, если бы честные, разумные и совестливые люди из тех, кто готовил его приход, могли бы увидеть, к чему привели их усилия, они в ужасе отшатнулись бы. Они не могли бы не признать, что путь, избранный ими для служения человечеству, оказался ведущим к тупику, что на заложенном ими фундаменте вырос не хрустальный дворец, а небывалая по прочности и размерам тюрьма. Наверно, они хотели не этого, наверно, они искренне искали способа помочь людям, страдающим от сословного и материального неравенства, от бедности, тесноты, войн, болезней.

Тут тебе и Маркс, и Гоббс с Чернышевским. На этом интеллектуальная часть книги заканчивается. Ефимов переходит к пересказу советских центральных и провинциальных газет, в которых находит примеры нарушения трудовой дисциплины, халатного отношения к труду, приписок и обмана:

Канавщик 121-го цеха Ижорского завода в Ленинграде не вышел в ночную смену, ибо находился в медвытрезвителе (ЛП 8.1.77). Так как это был не первый случай, заводской комитет профсоюза дал согласие на увольнение. Однако уволенный алкаш подал в суд, и суд, найдя увольнение незаконным, постановил восстановить его на работе и выплатить 254 рубля компенсации. Оказывается, пребывание в медвытрезвителе можно считать уважительной причиной для неявки на работу.

Не все ладно и в ткацкой промышленности:

В августе 1975 года ткацкий цех Брянского камвольного комбината перешел на нормы выработки, принятые во всей текстильной промышленности (Изв. 19.6.76). Каким образом эти нормы принимались, на