Мышеловка - Виктор Глумов

– Тут слепое пятно, камеры нас не фиксируют. Вот карточка с носителем. – Маузер взял ее, повертел в руках, и Артюхов продолжил: – Фрайб думает, что дело во мне, и будет преследовать меня. Пока я отвлекаю черных, ты по канализации проникнешь в аналог Комнаты желаний, она там не одна, проведешь карточкой по электронному замку, и все. Схема читерских ходов с навигатором – в моем КПК, ты придешь именно туда, куда надо. Я в тебя верю. Береги карточку, она одна. Вход – вон. – Маузер выглянул из паза, посмотрел на железку канализационного люка, что чернел в асфальте дороги. До него было метров двадцать.

Артюхов покусал нижнюю губу и добавил:

– Я попытаюсь вернуться в реал, но если не получится… Просьба… Когда меня поймают, пристрели.

– Обещаю, – кивнул Маузер и рванул к люку, замечая черных, выбежавших наперерез из круглой металлопластиковой высотки.

Артюхов побежал в другую сторону.

На размышления не было времени. Маузер бросился наперерез бегущим к нему черным. Надо действовать по возможности четко. Откинуть люк, приникнуть к земле – пули чиркнули, выбивая крошки асфальта. Повиснуть на руках. Нащупать ногой лестницу. Спуститься.

Под ногами хлюпнула вода, темнота обступила Маузера. Он щелкнул по экрану КПК, где появилось что-то типа GPS-навигатора. Стрелка указывала налево. Он рванул туда и, ослепленный светом экрана, врезался в стену. Сильнее сжал КПК. Карточка, врученная Артюховым, жгла ладонь.

В коридоре было сыро и гулко. Звуки шагов мячиками отскакивали от стен. В абсолютной темноте плыл прямоугольник голубоватого света – экран КПК.

Красноватая стрелка навигатора указала направо. Маузер повернул. За спиной затопали десятки ног. Неужели Фрайб не знает об этих коридорах? Видимо, не знает. Артюхов говорил, они читерские.

Будь что будет. Все равно выхода нет.

Топот за спиной стих. Маузер снова повернул и теперь, стараясь не топать, мчал прямо. Чтобы ввести вредоносную программу, достаточно любого электронного замка в нужном здании. Все гораздо проще, чем он думал.

Еще поворот. Беги, крыса, по лабиринту! Он сейчас был не человеком – функцией. Хранителем единственного ключа. От него зависела жизнь Ольги. Этого достаточно, чтобы приложить все усилия, не спрашивать и не сомневаться.

Артюхов все подготовил. Он не мог переться в вирт наобум. Его загнало его сюда не отчаянье, как Маузера, а необходимость.

Маскировочный костюм мешал. Маузер снял и бросил его, переложив карточку в нагрудный карман разгрузки, а потом удвоил скорость.

Когда на экране зажглось: «Вы прибыли на место. Ищите лестницу, поднимайтесь, откидывайте люк», Маузер прислушался: стояла звенящая тишина. Черные потеряли его, свернув в другой коридор. Вынув карточку из кармана и затаив дыхание, он осветил бетонные стены. Железная лестница вела наверх, где белел пластик люка.

Маузер подтянулся и принялся карабкаться, стараясь не шуметь. От волнения руки не чувствовали холода металла. Прежде чем выбить люк, Маузер приник ухом к пластику, чтобы понять, не топают ли наверху. Тишина. Минута, две… тишина.

Зато вдалеке затопали по коридору. Голосов не было. Артюхов прав, черные не разговаривают друг с другом. Надо действовать.

Не уверенный в своей удаче, Маузер ощупал стены, нашел подходящую щель и сунул туда карточку. Задержал дыхание.

Отступать некуда. Остался один путь – вперед. Давай же, вот он, твой Рубикон! Чем дольше тянешь, тем меньше шансов.

Маузер пошевелил крышку, снова прильнул ухом к пластику. Ударил люк обеими руками – тот отлетел. Прижался к стене, рассчитывая, что будут стрелять. Круг света упал на черный пол подземелья. Неужели в таком стратегически важном месте – никого? Похоже, что да. Или это читерская Комната желаний? И находится она в пространственно-временном «кармане»? Почему бы и нет? Тут вирт, и возможно все.

Маузер выглянул и шарахнулся назад: в него целились трое черных из странных пистолетов. Фрайб улыбался, расставив ноги и скрестив руки на груди. Вот теперь точно – хана!

Он потянулся к пистолету, чтобы застрелиться, но мазнул мимо кобуры. Тело перестало его слушаться, рука, держащаяся за лестницу, разжалась, и он полетел вниз, от всей души желая убиться насмерть. Только сейчас он ощутил жжение там, где шрам с татуировкой, и понял: в него стреляли из парализатора.

До пола было метра три. «Вполне хватит, чтобы свернуть себе шею», – успел подумать Маузер, ударился головой и потерял сознание.

* * *

Беспамятство напоминало тяжелый сон: издали доносились голоса, кто-то хлопал в ладоши… Постепенно Маузер очнулся и понял, что это не овации – его бьют по щекам:

– Просыпайся, падла… сука такая, открывай глаза!

Он разомкнул веки. Над ним склонился Фрайб. Такой же рыжий, как и в реале, только волосы и борода гуще, рожа холеная, глаза желтые, полыхающие безумием. Справа и слева истуканами замерли черные сталкеры. Фрайб улыбнулся, и мороз продрал по спине детектива. В фильмах так улыбаются маньяки перед тем, как собираются резать жертву, привязанную к разделочному столу.

Захотелось с локтя заехать по его рылу, услышать треск сломанных костей… Нет, не с локтя – ударить снизу вверх, чтобы переносица, хрустнув, вошла в мозг. Маузер дернулся, но и руки, и ноги были связаны. Чего и следовало ожидать. А еще ушибленная голова пульсировала болью.

– Доброе утро, – Фрайб оскалился, состроил скорбную рожу. – Правда, для тебя, братишка, не очень доброе. Давай договоримся по-хорошему: ты скажешь, где карточка, я верну тебя в реал.

– Сначала – реал, потом карточка, – прохрипел Маузер и с сожалением подумал, что он все испортил. У него был шанс, а он действовал слишком поспешно. Надо было затаиться, выждать… Да какая теперь разница?!

Врагу не пожелаешь оказаться беспомощным в руках извращенца с глазами маньяка. Маузер рассмеялся.

– Ты не в том положении, чтобы торговаться, – вызверился Фрайб.

Все так же улыбаясь, Маузер послал его. Фрайб встал, сделал каменное лицо и проговорил, обращаясь к черному, что слева:

– Вы видели, что я пытался по-хорошему. Поднимите его, пусть смотрит.

Маузера поставили на ноги. Теперь, кроме белого потолка и ненавистной рожи, он видел три экрана на стене: большой в середине и два поменьше – по бокам. В них отражался он – связанный, растрепанный, с окровавленным лицом – и пленители. Кроме мониторов, в комнате были приборные панели и три компьютерных кресла. Фрайб ухмыльнулся, повернулся спиной к Маузеру и щелкнул пальцами. Мониторы зарябили помехами, вспыхнули. Кровь набатом запульсировала в висках.

Чуть раскосые ярко-синие глаза – на весь экран. Дрожащая камера отдалилась. Тонкий нос, русые пряди падают на лицо. Оля! Веки припухли, будто она плакала. Там – его Ольга. Маузер рванулся, но его держали крепко.

На ней был серый брючный костюм, тот же, что в день их последней, не самой теплой встречи, на белой блузке алели три капли крови из расцарапанной щеки.

«Рябина на снегу», – подумал Маузер, потупился и уронил голову на грудь.

Там, в одном из кабинетов Фрайба, в стену были вбиты два штыря в метре один от другого. Ольгу за руки привязали к ним.

– Смотри! – крикнул Фрайб и указал на экран. – Ты ведь не допустишь, чтобы ей было больно? Надеюсь, Артюхов рассказал тебе мой маленький секрет? Мне нравится делать больно хорошим девочкам. Потому что в каждой хорошей девочке дремлет стерва! Котя?

– Да, дорогой, – прозвучало из динамиков, и камера перестала трястись.

Тот самый Котов, офисная крыса, установил камеру на штатив и теперь катил к Ольге стеклянный столик, где позвякивали хирургические инструменты. Оля вскинула голову, ошалело уставилась на него. Котов подошел к ней вплотную, – она шарахнулась, – убрал прядь волос с ее лица и проговорил в самое ухо, указывая на камеру:

– Твой любимый муж сейчас нас видит. Давай передадим ему привет. Помаши ручкой! Не можешь? Ай, печалька, – он схватил ее за волосы, развернул к камере, пальцем провел по ее щеке. – Хорошенькая. Тебе нравится, Лео?

– Уйди, козел, от тебя воняет, – проговорила Ольга злобно, глянула в камеру с тоской и надеждой.

– Ничего, потерпишь, – улыбнулся он.

Да, это не марионетка Фрайба – его Оля. Маузер сжал челюсти, наблюдая, как Котов гладит Олю толстыми пальцами с заусеницами и обгрызенными ногтями. Комок тошноты подкатил к горлу – настолько дикой, противоестественной казалась ему картина. Он допускал, что они могли сделать с ним что угодно, но трогать ее… Это все равно что осквернять храм на глазах у верующего.

– У нее такая нежная кожа, – продолжил Котов, ногой подвинул стол – инструменты звякнули, не отпуская Олиных волос, взял скальпель, прижал к ее щеке – выступила капелька крови. – Вот все думаю, пригласить мальчиков, чтоб порезвились, или сразу начнем?

Котов так и держал ее лицом к камере. Она больше не храбрилась, в ее широко распахнутых глазах плескался страх.