Павана - Кит Робертс

Чуть дальше виднелись пушки.

Бекки так и впилась в них глазами. Шесть огромных величавых орудий, нацеленных на море. Расположены они коварно - на уровне с морем; чем бы они не выстрелили - ядрами или шрапнелью - от Белого Корабля только щепки бы остались. Подпустят его как можно ближе и... Эти гады не станут вступать в переговоры, просто выпалят внезапно, исподтишка... Гром, оранжевая вспышка на берегу, и - прости-прощай, Белый Корабль!..

Она напрягла взгляд. Да, в море у горизонта появилось темное пятно, которое мало-помалу становилось резче, покуда не стал виден высокий парус на грот-мачте...

Бекки опять побежала - где вприпрыжку, где пригибаясь. Она вошла в ручей и пошла по его дну, чтобы плеск воды заглушил ее движения. Солдаты тоже заметили парус и, оставив замаскированные пушки, любопытной толпой двинулись перебежками к камням у самой кромки воды. Офицер наставил на море бинокль. Все были повернуты спиной к пушкам.

Медлить было нельзя. Сердце бухало в груди. Больше не стараясь не шуметь, Бекки сломя голову бросилась вперед, перескакивая с камня на камень, не ощущая боли в ступнях. Вслед ей раздался крик, кто-то выстрелил из мушкета, сыпал ругательствами офицер. Она поскользнулась и упала на колени. К ней уже бежали, сверкнула обнаженная сабля в чьей-то руке. Не было времени распрямиться - Бекки быстро поползла на четвереньках к ближайшей пушке.

Она не обращала внимания на боль в избитом о камни и расцарапанном теле. Пальцы нащупали вытяжной шнур орудия, хорошенько его обхватили - и дернули.

Вспышка огня, грохот; ближайшие скалы осветились. Пушка откатилась злой оживший зверь. Остальные пушки принялись палить в сторону моря преждевременно, поспешно, наобум, ядра так и носились над волнами. Звуки канонады разнеслись по окрестным холмам, достигли деревушки.

А Белый Корабль тем временем разворачивался обратно в море.

Он пренебрег сушей.

ФИГУРА ШЕСТАЯ

Корф-Гейт

Кавалерийская колонна двигалась быстрой рысью по дороге, позвякивая сбруей и не стараясь держаться одной стороны. За спинами верховых солдат накопилось немало прогулочных машин богатой публики - моторы автомобилей хрипели на малом ходу, клаксоны понапрасну надрывались. Изредка какая-нибудь отчаянная голова решалась на рискованный маневр - объезжала колонну, боком машины едва не задевая лошадей. Пробка из разноцветных машин растянулась уже почти на милю. Самые философически настроенные автомобилисты развернули паруса, и легкий ветерок неспешно гнал машины вперед почти без помощи малосильных двигателей.

Возмущаться было себе дороже. Над колонной реяли знакомые стяги: в голове - орифламма, древний символ норманнской знати, на флангах качались желтые орлы на голубом шелке знамени папы Иоанна. В хвосте полоскался на ветру трехцветный раздвоенный стяг Генриха, лорда Рейского и Дилского, патрона Пяти портов и папского наместника в Англии. По всей стране Генриха считали человеком крутого нрава и тяжелой руки; если он направлялся куда-либо при полном вооружении, то было нетрудно предсказать, что кому-то не поздоровится, ибо за ним стояла власть наместника Господа на земле, все могущество и сила второго Рима.

Генрих - тщедушный мужчина небольшого роста, болезненно-бледный, с мелковатыми чертами лица - величаво восседал на коне, до горла закутавшись в плащ, хотя день был теплый. Если он и понимал, какие неудобства создает его отряд на дороге, то виду не подавал. Временами он болезненно вздрагивал и принимался ерзать в седле, норовя устроить получше намятый в дороге зад. По пути из Лондониума Генрих на десять дней застрял в Винчестере, где его уложил в постель приступ гастроэнтерита; личный врач быстро установил точный диагноз и, будучи бессилен вылечить болезнь, предпочел сбежать - из страха потерять уши, а то и жизнь. Генриху только-только стало лучше, когда клацающие семафоры принесли сообщение, срочно позвавшее его в путь. Надо было вновь доказывать, что рука папы Иоанна XIV длинна, что источники его информации разнообразны и многочисленны, а воля - непреклонна. Генрих получил ясный приказ: взять приступом мятежную крепость, от которой было столько неприятностей, разоружить ее гарнизон, водрузить на стенах папский стяг и вступить во владение ею вплоть до дальнейших распоряжений. А что касается шустрой сучки из Западного графства, которая заварила всю эту кашу, то... Лицо Генриха наморщилось, и он выпрямился в седле. Может, дать ее хребту проветриться, содрав кожу, или пригнать в Лондониум на веревке за багажным вагоном - но это уже детали. Боль в заду и желудке не позволяла думать о таких пустяках.

По обеим сторонам дороги заработали семафоры - неистово взмахивая лязгающими крыльями. Генрих пригляделся к ближайшей башне, одиноко стоящей на гребне холма. Среди передаваемых ею новостей есть, несомненно, и сообщение о его приближении. Стало быть, информация полетит на Запад... Его снова скрутил приступ боли, и настроение резко ухудшилось. Он чуть повернул голову, и к нему тут же подскакал ротмистр, привстав на стременах.

Генрих ткнул пальцем в башню на гребне холма: - Ротмистр, отрядите десяток людей - во-он туда. Разузнайте, что за сообщения они передают.

Офицер мешкал. Приказ показался ему невыполнимым: кто же не знает, что сигнальщики не терпят вмешательства в их дела!

- А... а если они не скажут?

Генрих выругался.

- Ну так сделайте так, чтобы они замолчали!

Поскольку офицер все еще таращил на него глаза, лорд Рейский и Дилский повернул голову в его сторону, и ротмистр в то же мгновение отдал честь и пришпорил коня. В течение столетий сигнальщики пользовались привилегиями, на которые не смели посягать даже папы; похоже, теперь их неприкосновенности приходит конец - и виной тому несварение желудка тщедушного аристократа. Приказ был передан, взметнулась пыль, и с десяток всадников поскакали крупной рысью по траве в сторону холма. По пути солдаты проверили, легко ли выходят из ножен их короткие широкие кривые сабли, заряжены ли мушкеты. Хорошо, если сигнальщики не вооружены; в противном случае не избежать кровавой стычки. Хотя чем все кончится, ясно было заранее.

Скорченный на седле Генрих видел, как крылья семафора внезапно сложились и замерли - словно у птицы, камнем падающей вниз. Он невесело усмехнулся. Перерыв в передаче сообщений будет коротким, насколько он знает гильдейские порядки, со следующей станции прибегут гонцы - выяснить, в чем дело. И весьма скоро о его поступке станет известно всем. Цепь сигнальных башен словно единое целое: тронь одно звено - и все остальные отреагируют. На это понадобится лишь несколько часов. А если над Пеннинскими горами хорошая видимость, то до ночной темноты о его выходке будут знать уже и на Гебридских островах. На рассвете новость дойдет до Ватикана... Генрих горбился, поглаживая измучивший его желудок. Еще поворот головы, щелчок пальцев - и рядом затрусил на своей лошадке отец Анджело, который, как всегда, чуточку потел от страха, угодливо заглядывая в глаза английскому наместнику.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});