Павана - Кит Робертс

Пришел священник - тяжело ступая по лестнице. Отец шествовал перед ним, а войдя, небрежно набросил на дочь одеяло. Покуда отец Энтони разглагольствовал, Бекки держала под боком зажатый кулак. Она лежала неподвижно, лицом вниз, зная, что неподвижность и терпение - ее лучшее и единственное оружие. Священник явился в сумерках, а ушел только глубокой ночью.

Оставшись одна, Бекки в темноте поднесла вещицу к лицу, прижала к щеке. От нее шел слегка одуряющий еретический запах - воска, бакелита и меди. Бекки опять нежно погладила ее - чудилось, что пока эта вещь у нее в руке, она может в любой момент вызвать Белый Корабль, который унесет ее в новое путешествие...

В последующие дни солнце не было видно за тучами. Бекки лежала на скалах и наблюдала, как яхта то заходит в залив, то куда-то уплывает. Теперь ее отделял от Белого Корабля еще больший барьер, нежели до путешествия, - барьер, возведенный ее собственной глупостью.

Она убила крупного омара, медленно, с упоением разодрала его пополам, впиваясь ногтями в панцирь, пока тот не хрустнул. В этот момент Бекки ненавидела и себя, и весь мир. Останки омара выбросила в море - как горькое бессмысленное жертвоприношение. И это, и многие другие вещи она сотворила только для того, чтобы бежать от пустоты внутри себя. Она обучалась порокам - ночами на камнях, давая себе маленькие утешения - приятные и болезненные. Она ласкала свое тело с презрением, потому что Белый Корабль приманил ее свободой, а потом высмеял и отшвырнул, равнодушный к причиненной боли. Теперь будущая жизнь представлялась ей клеткой, из которой не будет выхода. Где, спрашивала она себя, где та великая Перемена и замечательные вещи, которые были обещаны монахом Джоном? Где Золотой Век, который приведет за собой тысячи Белых Кораблей, откроет новые горизонты, заставит неукротимые воздушные волны петь и говорить...

Она нежно поглаживала в темноте крохотное сердечко Корабля и ощущала под пальцами какие-то проводки, проволочные катушки, маленькие запаянные стеклянные колбочки...

В церкви было тихо и холодно; священник громко дышал за сеткой исповедальни. Не слыша ни слова, Бекки нетерпеливо ждала, пока он скажет все положенное, а сама сжимала вспотевшей ладонью вещь, которую принесла с собой.

И вот наступил тот миг - торжественное упоение отчаянием. Бекки положила маленькую машинку с яхты на решетку перед святым отцом. С мрачной ухмылкой она услышала вскрик, скрипнула скамья; священник вскочил как ужаленный.

Никакое перо не могло бы описать выражение лица отца Энтони.

В деревушке царила сумятица: все перешептывались, роптали, соседи пугливо перебегали из дома в дом, косясь на наводнивших улицы солдат, перекрикивающихся кавалеристов и офицеров. Артиллеристы, выбиваясь из сил, где по бревнам, где лебедками спускали пушки с круч вниз, к береговой линии, и маскировали их между камнями. По тревоге были подняты все гарнизоны до самой Дурноварии; в прошлом имелся печальный опыт бунта в этом крае, и на сей раз начальство было полно решимости не допустить новых неприятностей. Кривя губы в саркастических улыбках, на полусотне башен не покладая рук работали сигнальщики; по всем дорогам мчались курьеры на взмыленных лошадях. В деревушке у залива ввели комендантский час, запретили жителям покидать ее, но слухи все равно расползлись по краю, а с ними по округе разлилась нездоровая напряженность. Ересь распространялась, как зараза, словно ее приносил ветер с моря; и вот уже кто-то видел того самого монаха-бунтовщика, который якобы шагал по скалам, страшно глядя перед собой пустыми глазницами, - угрюмый, малиновая ряса полощется на ветру. Направили отряды пехоты прочесать низины, но никого не обнаружили. Войска размещались возле деревушки всю ночь, только к рассвету движение угомонилось. Теперь началось ожидание. С моря дул бриз, пригибая к земле кусты утесника, завывая над крышами.

Бекки затаилась в своей постели в ожидании команды, по которой солдаты побегут на свои посты, и оживут пушки.

Она лежала лицом вниз, вслушиваясь в шум ночного ветра. Пальцы нервно сжимались-разжимались, из головы не шли яростные крики краснорожих попов, которые потрясали кулаками и осыпали ее ругательствами. Перед глазами застыла страшная сцена: папаша стоит бледный как смерть, а майор в синей форме доводит ее до головокружения своими вопросами, которым нет конца...

Попы и майор все вытянули из нее, она поведала им все тайны рассказала про свои страхи и мечты, про зловредный залив, который хотел раздавить ее своими скалами... Бекки слушали с каменными лицами, писцы скрипели ручками. В конце концов ее оставили в покое, никуда не увезли, но у дверей выставили караул. Папаша напился вдрызг и буйствовал внизу, а в соседских домах взрослые расспрашивали о ней детей, заставляя тех при произнесении нечистого имени Бекки всякий раз креститься.

Она долго лежала ничком, обливаясь слезами. Прийдя в себя, вдруг сильнее прежнего ощутила свою связь с Белым Кораблем. Яхта предстала перед ней с ясностью кошмара. Бекки изо всех сил старалась сосредоточиться и передать на расстоянии сигнал: развернись и уходи прочь, беги прочь по волнам! Белый Корабль внимал ее беззвучному крику, но ничего не отвечал. Она взывала к нему снова и снова, яростно, неутомимо...

Девушка вскочила с кровати и подбежала к окну. На дворе была ночь, в небе сияла луна. На улице были слышны чьи-то тяжелые шаги; потом вроде бы все стихло.

Вся дрожа, Бекки открыла оконную раму и выскользнула на крышу с той же сомнамбулической решительностью, с какой она когда-то плыла к Белому Кораблю. Там она остановилась и прислушалась.

Папские солдаты не дураки. Бекки не столько увидела, сколько угадала шестым чувством, что в глубине сада есть часовой. С кошачьей ловкостью она спустилась по леснице, крадучись, стала пробираться среди кустов и замерла на таком расстоянии от часового, что, потянувшись, могла бы коснуться рукой его шинели. Почти не дыша, она терпеливо дождалась, когда луна скроется за тучами и глаза привыкнут к темноте. Часовой зевнул, приставил мушкет к стене сада и, что-то сонно бормоча, отошел шагов на десять к дороге.

Раз - и она уже бесшумно перемахнула через стену, побежала по тропе к морю, по-заячьи петляя, ожидая окрика, мушкетной вспышки... Однако вокруг царила тишина.

Вот и залив - серебристая широкая гладь. Бекки осторожно подползла к краю кручи, прячась за кустами. Внизу, ярдах в двадцати, курили и разговаривали несколько солдат. Они отворачивались от моря, чтобы даже крохотные огоньки папирос не выдали их.

Чуть дальше виднелись пушки.

Бекки так и впилась в них глазами. Шесть огромных величавых орудий, нацеленных на море. Расположены они коварно - на уровне с морем; чем бы они не выстрелили - ядрами или шрапнелью - от Белого Корабля только щепки бы остались. Подпустят его как можно ближе и... Эти гады не станут вступать в переговоры, просто выпалят внезапно, исподтишка... Гром, оранжевая вспышка на берегу, и - прости-прощай, Белый Корабль!..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});