Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Прошу вас, доктор, будьте так добры, дайте мне лучшее лекарство, — умоляла Пинъэр, — чтобы я могла поправиться. Щедро вас отблагодарю.

— Я постараюсь сделать все, что могу, сударыня, — заверил ее Чжушань. — Мое лекарство обязательно восстановит ваше драгоценное здоровье.

Чжушань стал прощаться. Тетушка Фэн с пятью цянями серебра пошла к нему за лекарством.

Вечером Пинъэр приняла лекарство и ночь провела спокойно. Постепенно у нее появился аппетит, она стала вставать, причесываться. Прошло немного дней, и она почувствовала себя как и раньше.

Однажды Пинъэр потратила три ляна и накрыла стол. Тетушка Фэн пошла приглашать Цзян Чжушаня. Вожделение не покидало его с самого визита к Пинъэр, поэтому, едва услыхав о приглашении, он приоделся и поспешил к ней. По-праздничному одетая Пинъэр встретила его приветствием в средней зале и пригласила к чаю. Потом хозяйка провела гостя в спальню, где был накрыт стол. Благоухал аромат мускуса и орхидей. Молоденькая Сючунь вынесла на золоченом подносе три ляна серебра. Пинъэр высоко подняла нефритовый кубок и с поклоном протянула Чжушаню, говоря:

— Мне нездоровилось, и вы, благодаря вашему чудодейственному лекарству, вернули меня к жизни. Я пригласила вас, доктор, чтобы отблагодарить этой скромной чаркой вина.

— Я только выполнял свой долг, и вам, право, не стоило так беспокоиться и хлопотать, сударыня, — проговорил Чжушань и, увидев три ляна, продолжал: — Я ваш покорный слуга и не посмею принять таких подношений.

— Покорнейше прошу вас принять этот ничтожный знак моего внимания.

Чжушань долго отказывался, но потом взял серебро. Пинъэр поднесла ему кубок, и они сели за стол. Вино трижды обошло пировавших. Чжушань непрестанно бросал на хозяйку многозначительные взгляды. Разодетая, напудренная Пинъэр казалась выточенной из яшмы и поражала своей грацией и изяществом.

— Позвольте спросить вас, сударыня, сколько цветущих весен видели вы? — спросил Чжушань, решив завлечь ее разговором.

— Впустую прожила двадцать четыре года, — ответила Пинъэр.

— О, вы в самом расцвете молодости и у вас такие роскошные хоромы, живете вы в полном достатке. Чего же вам недоставало, сударыня? Что явилось причиной столь тяжкого недуга?

Пинъэр выслушала гостя и, улыбнувшись, сказала:

— Не скрою, доктор, после кончины мужа дом опустел, я осталась совершенно одинокой. Как не заболеть с горя, тоски и от мрачных раздумий?!

— Давно ли скончался ваш супруг?

— В одиннадцатой луне прошлого года его унесла лихорадка. Вот восемь месяцев как его не стало.

— Кто же его пользовал? — поинтересовался Чжушань.

— Доктор Ху с Большой улицы.

— А, тот самый Ху Пустомеля, который жил раньше на Восточной улице у придворного евнуха Лю? — изумился Чжушань. — Но ведь он не состоит в Его Императорского Величества медицинской академии, как я, например, и совершенный профан в определении пульса. Как вы могли пригласить его, сударыня!

— Но его мне порекомендовали соседи… И потом, доктор тут ни причем. Так уж мужу на роду, видно, было написано.

— У вас есть дети?

— Никого у меня нет.

— Вам можно только посочувствовать, сударыня. Остаться одинокой вдовою в пору самого цветения молодости… Но почему бы вам не попытаться найти новое счастье? Так покорно обрекать себя на страдания? Так-то немудрено и зачахнуть.

— Меня недавно сватали, и я вот-вот должна была выйти замуж, — призналась Пинъэр.

— Кто же он, позвольте вас спросить?

— Его милость господин Симэнь, который держит лавку лекарственных трав напротив управы.

— Бедная вы моя сударыня! — воскликнул Чжушань. — И зачем вы за него идете? Я частенько бывал у Симэнь Цина и хорошо знаю всю его подноготную. Он с уездными властями стакнулся, в тяжбах посредником выступает, негласно ростовщичеством занимается, живыми людьми торгует. Дома у него одних жен не то пять, не то шесть. А как он их бьет! Чуть не по душе, велит свахе продать. Да, мастер жен пороть, первый губитель! Хорошо, вы мне заранее сказали, сударыня, а то угодили бы, как бабочка в огонь. Замучил бы, дохнуть не дал. Но было бы поздно. А на днях у него сват в беду попал. Так он теперь дома сидит, никому на глаза не показывается. Даже стройку забросил. А в управу распоряжение из столицы уже поступило — арестуют его, а дом и все добро в казну отойдут. Вот его участь, и как это вы за него идете, сударыня!

Рассказ Чжушаня заставил Пинъэр умолкнуть. Но ведь сколько вещей отдала она Симэню! Она долго размышляла, нервно расхаживая по спальне, говорила самой себе: «Вот, оказывается, почему он не идет. Неприятность у него, а я-то за ним посылала… И правду говорит доктор. Чжушань — сама скромность и учтивость. А что, если выйти за него? Интересно, есть у него жена?» — И Пинъэр, обращаясь к гостю, сказала:

— От всего сердца благодарю вас, сударь, за добрый совет. Я была бы не против, если б вы изъявили такую любезность и познакомили меня с подходящим человеком.

Чжушань не упустил возможности и спросил:

— А какого бы вам хотелось, позвольте узнать? С удовольствием разузнал бы и помог вам, сударыня.

— Мне все равно, какого он состояния, только походил бы на вас, сударь.

Не услышь этого Чжушань, все бы шло своим чередом, а тут он едва удержался от счастья. Выйдя из-за стола, он упал на колени.

— Сказать вам правду, сударыня, у меня нет ни хозяйки, ни детей. Давно уж живу бобылем — даже стол накрыть некому. Если у вас действительно родилось расположение ко мне, несчастному человеку, и вы готовы сочетаться со мной самыми тесными узами, как в свое время царства Цинь и Цзинь, это было бы исполнением самой заветной мечты всей моей жизни. По гроб не забуду такой чести.

— Встаньте же! — Пинъэр улыбнулась и протянула Чжушаню руку. — И давно вы живете вдовцом? Сколько вам лет? Ведь для совершения свадебного обряда полагается заслать сваху.

— Вашему покорному слуге двадцать девять лет, — жалобным голосом заговорил Чжушань, снова опустившись на колени. — Родился в час зайца двадцать седьмого в первой луне. Жена моя умерла в прошлом году, и я беден и сир. Если вы даете мне свое драгоценное согласие, то к чему же сваха?!

— Если у вас нет денег, — Пинъэр улыбнулась, — то мы позовем матушку Фэн, — она у меня живет, — и пусть она будет нашей свахой, а насчет подарков не беспокойтесь. Выберем счастливый день, и войдете ко мне в дом мужем. Что вы на это скажете?

— Вы воистину осчастливили горемыку, сударыня! — поспешно отвешивая земные поклоны, рассыпался Чжушань. — Мне кажется, я вновь обрел отца и мать, ощутил родительскую ласку. Еще никогда не переживал я такого счастья!

Они осушили свадебный кубок, заключив тем самым помолвку. Чжушань пировал с Пинъэр до самого вечера. Когда он ушел, Пинъэр стала советоваться с тетушкой Фэн.

— Видишь ли, у Симэнь Цина беда случилась. Кто знает, чем все кончится, а я одна. Заболела и чуть с белым светом не распрощалась. Я так думаю, не лучше ли будет взять этого доктора себе в мужья, а?

На другой день Пинъэр отправила Цзян Чжушаню письмо с тетушкой Фэн. В нем сообщалось, что восемнадцатое в шестой луне предвещает счастье, в этот день она ждет его к себе, чтобы стать мужем и женой.

Прошло еще три дня, и Пинъэр вручила Чжушаню триста лянов серебра, чтобы он открыл в двух помещениях у ворот лавку и украсил ее как полагается. Раньше Чжушань пешком ходил по больным, теперь приобрел осла и важно разъезжал на нем верхом, но не о том пойдет речь.

Да,

Весенний ветерок едва подует —И зеркало стоячих вод взволнует.

Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава восемнадцатая

Лайбао улаживает дела в Восточной столице. Чэнь Цзинцзи смотрит за разбивкой сада

Случается переживать мгновеньяСтрашней, чем со змеею столкновенье.Кто ведает, что времени теченьеЕсть колеса огромного вращенье?Что у соседа справа отберешь,Соседу слева полностью вернешь.Куда шальные деньги попадают,Там, словно снег на солнце, и растают.Рис на участке отнятом сажая,Не соберет обидчик урожая.На хитрость, на уловки положась,Ты раньше срока встретишь смертный час.

Тут наш рассказ раздваивается. Не будем говорить, как Пинъэр взяла к себе Цзян Чжушаня, а расскажем о Лайбао и Лайване, которые отправились с подношениями в столицу.

С зарею выходили они на большую покрытую бурого цвета пылью дорогу, на закате шли по багровой вечерней пыли. Садились поесть, лишь изголодавшись, принимались пить, лишь изнывая от жажды. Ночевали прямо под луной да под звездным небом, пока, наконец, не добрались до Восточной столицы.