Цусимский синдром - Станислав Смакотин

Броненосцы выглядят хуже на целый порядок: низкобортные «Апраксин» с «Сенявиным» будто побывали в камнедробилке, после чего их долго поджаривали на открытом огне… Чуть получше смотрится «Наварин» – хоть и видно, что горел, но пострадал меньше. На «Сисоя», шедшего вчера в кильватере «Николая», страшно смотреть даже отсюда: виден хаос обломков на верхней палубе, искореженные трапы, поврежденная во многих местах палуба… Обе мачты отсутствуют – задняя снесена полностью, передняя торчит, будто сломанная кость, наполовину. Трубы во многих местах пробиты осколками, у носовой башни оторвано левое орудие, правое беспомощно опущено. Перед глазами немедленно встает вчерашняя картина: объятый огнем броненосец в кильватере обреченного «Николая», почти скрытый за светящимися фонтанами, ежесекундно взмывающими у борта. Но все же продолжающий упорно отстреливаться, соблюдая свое место в строю… Держись же, старик, осталось совсем чуть-чуть!.. Только не отставай, не теряйся!

На мостике рядом угрюмо стоят несколько офицеров – как и я, также подавлены увиденным, переговариваются вполголоса:

– Слышал, Озеров тяжело ранен… – Редькин угрюмо теребит ус.

– Не мудрено – на «Сисое» живого места нет… – Вахтенный Фомин нервно курит, делая затяжку за затяжкой. Втянув дым в последний раз, мичман щелчком выбрасывает папиросу, тут же вновь доставая портсигар. – Еще десять – пятнадцать минут кучного огня – и… – Он не договаривает, прикуривая. – Как считаете, пойдут японцы вдогонку?

– Скоро мы все об этом узнаем, Владимир Юрьевич… – Редькин подносит к глазам трубу, задумчиво вглядываясь в горизонт. – Остались сутки пути… Как и угля – на сутки при таком ходе. – Лейтенант морщится, словно от зубной боли. – Завтра в это же время мы должны подходить к Владивостоку. Если выдержим одиннадцать узлов, конечно…

– «Громобой» с «Россией» должны помочь…

– «Громобоя» не будет, выйдет только «Россия»…

Редькин почему-то вновь морщится, скалясь. Только сейчас замечаю, что китель сидит на нем как-то скособоченно, а движения – скованны и натужны. Ранен?

– Отчего же? Откуда такие сведения?..

Удивляясь, Фомин смешно привстает на цыпочки. Забавно напоминая мне мультяшного Кролика Роджера.

– Все говорят, но никто ничего не знает… Тем не менее слух – оттуда! – Лейтенант поднимает палец вверх.

Быстро тут все разлетается… У вас… Вроде только Рожественскому успел доложить, да и то – в полуобморочном, так сказать… Сбегая вниз по трапу, я совершенно забываю про отсутствие его нижней части и едва не лечу кубарем. Состоянии… – Спрыгивая вниз, наконец оказываюсь на палубе. В затылке услужливо отдается тупая боль – хоть туман в голове немного и рассеялся, но контузии, похоже, так быстро не проходят.

Сделав несколько шагов, останавливаюсь у входного люка, пропуская что-то выносящих оттуда матросов. При виде меня те странно переглядываются и словно… Боятся чего?..

Итак… Письмо о судьбах России Рожественскому написано. С обязательной пометкой в случае обнаружения на мертвом мне: «Лично въ руки, вскрыть в порту Владивостока». Я похлопываю себя по груди: твердый конверт упруго пружинит в ответ. Эскадра, сделав крюк, повернула к родным берегам. От меня здесь больше ничего не зависит, японцев на горизонте не прослеживается. Если не учитывать ночного бессознательного состояния, не сплю я уже вторые сутки, будучи контуженным… Матросы в количестве двух явно медлят выходить, рефлексируя и отчаянно менжуясь. Что такое?.. А ну-ка…

С силой хватаю ближайшего за робу, подтягивая к себе. Либо у парня несколько огромных грыж бутылочной формы, либо… И точно: мигом подавив вялое сопротивление, нащупываю твердую структуру. Ай-яй-яй…

– Ваше благородие, пощадите!.. – На рябом лице ворюги плаксивое выражение. – Христом Богом клянусь…

Кем-кем клянешься?.. Вот после этого я бы тебе самолично морду расквасил… А еще говорили, что богобоязненная страна… Была…

– Где взяли?!

Угрюмо молчат, пялясь в пол. Залезаю рукой одному за пазуху, вынимая бутыль – та самая, с надписью «RUM». Что часто приносил с собой Матавкин…

«Воруй, воруй, Россия, пока не пропадешь… Воруй, воруй, Россия… Всего не украдешь!..» М-да…

Желание вмазать хорошенько по этой морде, сдав вора вахтенному, тут же подавляет подоспевшая мысль: «А ты кто такой тут, а?! Псевдопоручик?..»

Поэтому я лишь забираю одну из емкостей и, отвесив хороший подзатыльник рябому, начинаю спускаться…

– Ваше благородие, благодарствуем!.. Каждое воскресенье буду поминать…

– Убью!.. – рявкаю, не оборачиваясь.

Правильно ли я поступил? Не знаю… Уже все равно. Плевать…

Полчаса спустя сквозь сумерки каюты я одиноко смотрю на остатки горячительной жидкости. Надо, видимо, допить?.. Рука слишком тяжела и совсем не поднимается. Все же нечеловеческим усилием дотягиваюсь до узкого горлышка, с трудом беру его в руку. Прохладное, хорошо… Шум машин, двигающих броненосец, сливается со звоном разбитого стекла. Сон…

Выстрел. Еще один… Крупнокалиберный, о как!..

За последнюю неделю я настолько привык к пальбе, что даже не просыпаюсь, слушая грохочущие звуки сквозь сон. Ну стреляют, ну и что?.. Переворачиваясь на другой бок, подтягиваю к себе подушку. Снова маневры… Чуть приоткрываю глаза. Темно – ни черта не видать. Еще выстрел… Вспышка на короткий миг освещает пустую каюту. Череда хлопков – явно подключились мелкие орудия.

Какие, в задницу, маневры?.. Какие учения, твою мать?! Тело уже само сидит на диване, ноги его тут же вляпываются во что-то мокрое. Кровь?.. Нет, похоже, ром… Сколько же я проспал?..» Не найдя в темноте шинели с фуражкой, в одном кителе выскакиваю в слабоосвещенный коридор.

Громкий топот – мимо пробегают матросы. Выдергиваю из строя одного, останавливая:

– Что такое?!

– Минная тревога, ваше благородие!!! – Тот вырывается, как стреноженный конь, стремясь к своим…. – Только-только сыграли!..

Корпус корабля легонько сотрясается от попадания снаряда…

Нет, это не минная атака… Торопливо застегиваясь, я бегу по коридору вслед за членами команды. Звук-то уж больно знаком… Не миноносцы ведь, чай, в нас из артиллерии палят?..

Еще попадание… Не так далеко отсюда – гулкий звук удара прокатывается по корпусу. Наконец выскакиваю на палубу левого борта: в полной темноте ни черта не видно – лишь редкие вспышки выстрелов корабля бросают причудливые тени под ноги. Броненосцы, следующие сзади, тоже ведут беспорядочный огонь, тускло обрисовывая всполохами контуры в ночи. По ком? Где, где японцы?!

– По прожекторам… В прожектора целить!.. Своих не открывать!.. – Чей-то голос сверху, надрываясь, пытается перекричать грохот канонады.

Неожиданно становится совсем светло – на миг я даже зажмуриваюсь, ослепленный… Спереди, чуть левее по борту, «Суворова» освещает яркий луч. Неподалеку по воде шарит еще один, и еще, и еще…

Нарвались на японцев? Ночной морской бой?..

Судя по источникам света, враг совсем близко – не больше семи-восьми кабельтовых. Оттуда тоже стреляют – светящиеся точки то и дело мерцают в ночной черноте, принося с собой отдаленные громовые раскаты. Здесь что, все силы объединенного флота? Либо отряд?.. Неожиданно море неподалеку освещается несколькими вспышками – град осколков со свистом рикошетит от брони.

Резко приседая, вспоминаю выражение «своей пули не услышать»… Наверное, и своего осколка?..

Слева от меня, в районе кормы – отблески пламени, занимается пожар. Почему не тушат?.. Лучшего ориентира ночью не придумать!.. Стараясь не свалиться, на ощупь пробираюсь на ют, цепляясь в темноте за все, что придется. Скорее чувствую, чем вижу, как корабль накреняется влево, меняя курс. Главное кормовое орудие предельно развернуто вперед, но, к счастью, пока молчит. И слава богу… Наверное, я подумал об этом зря… В эту же секунду волна от залпа отбрасывает меня, и я едва не лечу за борт. Оглушенный, наполовину ослепший от пороховых газов, все же поднимаюсь, почти выкатываясь на площадку юта.

Пылает дощатый настил возле катков башни. Становится понятным, почему пламя не тушат, – пожарную команду разметало по палубе, сюда прилетело как минимум два раза… Кашляя и чихая, едва не спотыкаюсь о стонущего матроса – в руках тот крепко сжимает шланг, струя воды фонтаном бьет за борт.

– Ну-ка, братец…

Опускаюсь на колени, вырывая из рук наконечник. С силой направляю дергающийся рукав в самый центр очага – меня тут же окутывает клубящееся облако пара, вперемешку с едким дымом. Дышать почти нечем – не выдерживая жара, я отползаю назад.

– …Гори, гори, ясно… – Тело постепенно становится ватным – наверняка я уже прилично надышался. – Чтобы… Не погасло… – из последних сил прижимаю я к палубе дергающийся брандспойт, механически шепча дурацкую присказку.