Сноходец - Анджей Ваевский

Апатия разрушенного призрачного рая накатывала все сильнее. К тому же, жить постоянно у Руслана не представлялось возможным: вернулась мать из командировки, и пора было освободить квартиру, дабы не подставлять друга. Куда идти теперь — без понятия. Опять гулять ночью по городу, отсыпаясь днем в метро.

— Ален, ты что, слепая? Ребенка трясет, лица на ней нет. Отведи домой, а я пока присмотрю за цветами, — Юрка Ворона дал распоряжения своей квартирантке, едва увидел осунувшуюся изможденную Яринку.

Нормальная квартира, ванная и постель. Впервые за полторы недели. Почти счастье. И хлопочущая со стряпней Аленка — ребенка надо накормить. Ругающаяся, что девушка сразу не сказала, что осталась без жилья, уж место бы нашлось, свои ведь.

Сполохи огня

— Ты просто маленький котенок, волею судеб родившийся среди городской суеты. Наивное хрупкое ранимое создание, доверчивое, ищущее тепла. То тут, то там мелькает рыжий пушистый комочек в поисках обычного уюта, защиты от суровых законов каменных джунглей. Как мало нужно тебе для счастья — просто согреться в ласковых ладонях, укрыться от пронизывающего насквозь колючего ветра. Изо дня в день, из ночи в ночь ты доверчиво заглядываешь в наглухо закрытые окна людских сердец, так безнадежно и обреченно. Прельщенный мнимым теплом освещенного стекла ты робко царапаешься в раму — пустите, я не займу много места, я буду приносить только радость, только улыбки на ваши лица, и, возможно, вам тоже станет теплей и не так одиноко со мной. Но людские сердца глухи, они не слышат твоего робкого царапанья, не замечают, не пускают. В очередной раз отчаявшись достучаться, ты приходишь ко мне. Такому же рыжему и бездомному. И мы садимся рядом и делимся наболевшим, а потом сворачиваемся в один пушистый клубок, пытаясь хоть немного отогреть друг друга. Это не дружба и не любовь, это просто одинаковость боли. А потом ты снова уходишь к своим окнам, ты отчаянный, не теряешь надежды. И иногда случается так, что кто-то открывает окно. Нет, не впускает тебя к себе, а просто приоткрывает створку и протягивает руку доверчивому котенку — живой пушистой игрушке. А ты веришь, ты ведь такой доверчивый. Нежишься в тепле протянутой ладони, отдаешь всего себя этому теплу, растворяешься в нежности, радуешься, что наконец-то, наконец-то нашел… и долго недоуменно хлопаешь ресницами, когда окно вдруг резко закрывается и еще миг назад ласкавшая тебя ладонь исчезает за прочным прозрачным барьером стекла. Ты все еще не веришь в случившееся, не понимаешь, что тобой уже наигрались и долго еще царапаешься и толкаешься в запертое изнутри окно в надежде, что чудо повторится. Но этого не случается. И тогда к тебе приходит понимание того, что тебя просто обманули. Больно, невыносимо больно. Лучше бы это окно никогда не открывалось — думаешь ты. Но еще долго, очень долго будешь оглядываться в наивной детской надежде повторения чуда, и каждый раз будет еще больней вспоминать о том мимолетном тепле, что было подарено. По странному нелепому стечению обстоятельств мы с тобой совпадаем. И случается так, что мы вместе зализываем одинаковые раны от того, что нами наигрались. Вместе не так болит, да? Просто два странных рыжих зверька в серых каменных джунглях городского холода. Сполохи огня.

— Откуда тебе знать?

— А я все знаю про тебя. Ведь ты меня создал, сноходец.

— Я больше не приду к тебе. Сиди сам на своем утесе, лелей свои сломанные крылья.

— Придешь. Тебе ведь больше некуда идти.

Калейдоскоп разбитых стекол

— Девушка, вы покупаете цветы?

— Нет, я жду, пока мне их подарят.

Дарили. А она потом возвращала букеты в вазы Аленки, работающей продавщицей цветов в "Трубе" на Майдане.

— Ирка, ты лучше любой рекламы, — смеялась Аленка.

Посильный вклад Яринки в проживание в квартире Юрки. И почти каждый вечер напивалась до синих веников.

— Ир, не повторяй подвигов Андрея, — качала головой Иринка Устрица, девушка, с которой когда-то Андрей и познакомил.

— А что он?

— Спивается, черный весь. А как напьется, так разу "люблю, ненавижу, убью". Сессию завалил. Просто забил на универ.

— Я не сопьюсь, мне не грозит. Хотя и очень хочется.

Это было правдой. Инстинкт самосохранения организма оказался на столь высоком уровне, что не позволял уйти в штопор, похмелиться и уйти в запой. После каждой попойки Яринка сутки валялась трупом на постели, выдыхая чертов абстинентный синдром. Организм отторгал все, что крепче кефира.

Декабрь вымораживал до костей, а среди обитателей Майдана словно началась весна. Мужской части обитателей. Будто кто-то указал цель и спустил свору. Нет, они не позволяли себе лишнего, ведь у Яринки есть серьезные покровители, да она и сама не промах, даст в зубы с кулака и не поморщится. К тому же, не того полета птица, чтобы к ней так просто подойти. И все же буквально за пару недель образовалась свита поклонников, насчитывающая человек пятнадцать. Они ходили следом, травили анекдоты, угощали, развлекали, как могли. Она не поощряла, однако и не гнала их от себя.

— Ир, сколько можно бегать за тобой?

— Достань с неба звезду, глядишь, что-то и обломится от царского пира, — ехидничала она.

— Все бы тебе издеваться.

— Ага. Что, лесенки не нашел до неба?

И все же она над ними издевалась. Над всеми. Ей никто не был нужен. А они соперничали между собой, стремились похитить Яринку друг у друга хоть на несколько минут. Хоть грамм ее внимания. Ей было начхать, она прекрасно понимала силу притяжения.

— Пойдем отсюда, — подруга потянула за рукав, пытаясь увести из толпы слушающей музыкантов.

— Это еще почему? — возмутилась Яринка.

— Ир, оглядись по сторонам, на тебя все смотрят голодными глазами. Мне кажется, еще секунда, и набросятся.

— Что за чушь ты несешь?

— Да сама посмотри! Я не знаю, что в тебе такого, но они все тебя стопудово хотят… как минимум.

Яринка огляделась и… и сама ощутила, как воздух вокруг нее вибрирует.

"Таких убивают", — пронеслось в мыслях памяткой. Да и черт с ними, пусть смотрят, пусть хотят. Только она уже не та.

— Сон в руку — не сон, как будто мы с тобой поем вдвоем. Сон в руку — не верь, и пробужденье дарит шанс на смерть…

— Ииир, ты чего удумала?! — Аленка посмотрела на подругу ошалевшими глазами, когда та, поставив табуретку посредине кухни, тихонько нашептывала.

— Уймись, это просто песня, Кашин поет.

Сломанные крылья

Странный день, странный вечер. Солнышко ещё пригревает иногда, но в воздухе уже повис терпкий запах осени. Её незримое присутствие уже ощущается во всём. И я поддаюсь этому настроению и немного грущу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});