Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта - Борис Николаевич Александровский

в них как рай земной, а возможности для эмигрантов – как неограниченные. Земельные участки предоставлялись якобы даром. Урожаи – диковинные. Климат – превосходный. Сбыт продукции – обеспечен. Переселение – верный путь к богатству. Больше всего около этого дела хлопотал некий эмигрантский генерал Беляев. Он читал специально для русских эмигрантов лекции, давал интервью репортерам эмигрантских газет, делился собственным опытом и впечатлениями – ведь он самолично побывал в этой благословенной стране…

Парагвайская эпопея на некоторое время оттеснила на задний план все другие проблемы, занимавшие внимание «русского Парижа». К Беляеву кинулись тысячи людей. Распродав свой последний жалкий скарб и наделав долгов, они бросились в конторы пароходных компаний, занимавшихся перевозом переселенцев из Европы в Южную Америку, за покупкой билетов. Переполненные людьми океанские гиганты регулярно отходили из Гавра, пересекали оба тропика и экватор и через три недели пришвартовывались в Буэнос-Айресском порту. Оттуда переселенцы направлялись в Парагвай по железной дороге.

Прошло полгода. В Париже были получены первые письма от вчерашних парижан, а ныне новоявленных парагвайцев. За ними последовали десятки, а потом сотни таких писем. Все они представляли собой сплошной крик ужаса и отчаяния и призыв к помощи погибающим людям, жестоко поплатившимся за свое легковерие.

В основе этой парагвайской эпопеи лежали обман и мошенничество. Пароходные компании в погоне за новыми контингентами клиентов и за прибылями бросили большие суммы на пропаганду чудес «парагвайского рая». Все статьи, заметки и сводки об этом «рае», помещенные в эмигрантских газетах, были щедро ими оплачены. Генерал Беляев, оказавшийся платным агентом этих же компаний, получал от них определенный процент с каждой завербованной им «головы».

Компании заработали на продаже билетов колоссальные суммы. Генерал Беляев потрудился тоже не зря…

К финалу этой трагедии он скрылся из Парижа в неизвестном направлении.

По прибытии в Парагвай переселенцы были брошены на произвол судьбы. Никаких пригодных для земледелия, скотоводства и садоводства участков они не получили. Инвентаря – тоже. Им предложили отправиться в районы тропических лесов, за многие сотни километров от жилья, и делать там что им угодно. Парагвайское правительство не собиралось оказывать им какую-либо помощь в чем-либо.

Изнуренные тысячекилометровым переходом по гиблым местам среди лесов и непроходимых зарослей, эти люди ежедневно теряли отставшими и окончательно выбившимися из сил многие десятки своих сотоварищей.

Тропические болезни косили их, как чума былых времен.

Остатки их частью вернулись в столицу Парагвая Асунсьон и перешли на положение безработных, частью погибли на обратном пути, частью добрались до места назначения и там, в свою очередь, погибли от малярии, кишечных инфекций, голода и истощения.

Так закончилась пресловутая парагвайская эпопея.

Приблизительно в те же годы аналогичная история разыгралась в республике Перу, куда тем же пароходным компаниям удалось сманить значительную группу бедствовавших в различных странах Европы кубанских казаков. Почти все они погибли в тех же условиях, что и «парагвайцы».

После этого дальнейших попыток «сесть на землю» уже не было.

В настоящих воспоминаниях я неоднократно подчеркивал, что бесправие русских эмигрантов во Франции было для них тяготой не меньшей, чем материальная необеспеченность. Они ежедневно читали на фронтонах правительственных учреждений девиз Французской Республики: «Свобода, равенство, братство» – и, читая эти золотые слова, мучительно переживали сознание того, что для них на территории капиталистической Франции не существует ни одного из этих благ.

Вместо свободы – насильственное включение в чуждую для них армию, защищающую чуждые для них интересы.

Вместо равенства – процентная норма при приеме на работу, а для многих – запрещение права на труд.

Вместо братства – презрительная кличка.

Обман в государственном масштабе рабочих, ввозимых во Францию из других стран по контрактам, наметился еще в конце 1920-х годов. Всем им была обещана по отбытии срока контракта работа по их свободному выбору в любом учреждении, на заводе, фабрике или руднике.

Когда ударил первый из очередных экономических кризисов, их тотчас же выгнали с этих заводов, шахт и рудников. Об их дальнейшей судьбе никто не беспокоился. Дальше – больше: на всех предприятиях и стройках страны была введена процентная норма при приеме рабочих-иностранцев. Сотни тысяч их были выброшены на улицу и обречены на лишения и муки голода. Это тоже никого не трогало и ничьего внимания не привлекало.

Но и этого оказалось мало. В 1930-х годах все иностранцы были поделены на две категории: имеющие право на труд и этого права не имеющие.

Тут советский читатель прервет чтение и в негодовании и изумлении воскликнет:

– Что за ерунда! Как можно лишить человека неотъемлемого права трудиться? Тут что-то не так?!

К сожалению, дорогой читатель, именно так. Вы этого не можете себе представить, потому что вы родились и выросли в стране, где труд есть дело чести и где право на этот труд закреплено Конституцией для всех без исключения граждан, находящихся на территории страны.

Страну эту заправилы господствующих классов капиталистических государств окрестили страной, якобы задушившей так называемую «индивидуальную свободу».

А в одном из этих так называемых «свободных» государств – в капиталистической Франции с ее девизом свободы, равенства и братства – труд для нескольких сот тысяч людей оказался преступлением, и не в переносном, а в самом прямом смысле слова. Судите сами: если вы отнесены чиновниками министерства труда к категории не имеющих права трудиться и если на этом основании префектура полиции выдает вам carte d’identite (удостоверение личности) зеленого цвета – для неработающих – вместо вожделенного для вас удостоверения серого цвета, всякая ваша дальнейшая платная работа делается преступлением, за которое ваш работодатель заплатит в административном порядке крупный штраф, а вы предстанете перед исправительным судом в качестве нарушителя законов. Вам грозят в этом случае обычные кары: штраф, тюрьма, высылка.

Среди сотен тысяч иностранных рабочих и служащих, испытавших во Франции все вышеописанное на собственном опыте, были и многие тысячи русских эмигрантов. Допустим, умирающему с голоду русскому безработному, имеющему зеленое удостоверение, посчастливилось найти какую-то работу. Хозяину предприятия или учреждения иной раз бывает выгодно принять находящегося в безвыходном положении русского эмигранта; он будет платить ему в три раза меньше, чем полноправному французу, а работать русский будет в три раза лучше.

Что же дальше? Он работает одну, две, три недели. Но вот кто-то донес об этом в префектуру. Дальнейшие события развертываются так, как описано выше.

Начиная с середины 1930-х годов полицейские облавы с целью уловления иностранцев, не имеющих права работать, сделались в Париже обычным явлением. Полицейские чиновники врывались в русские «обжорки», гаражи, помещения, где происходили собрания. Однажды к театру Шатле, где шел очередной оперный