Спецназовец. Шальная пуля - Андрей Воронин

тоном. – У нас действительно очень мало времени, поэтому сразу перейдем к делу. К сожалению, из всех выдвинутых тобой требований я могу удовлетворить только одно – то, которое касается причины нашей встречи. Мне нужна информация об одном человеке, и ты мне ее дашь. Чем скорее дашь, тем скорее будешь свободен и сможешь в кругу семьи забыть об этом маленьком инциденте. Приступим?

– А что, можно отказаться? – презрительно поинтересовался Джафаров.

– Ты прав, отказаться нельзя. – Куницын с лязгом выдвинул ящик стола, достал оттуда фотографию и показал ее подполковнику. – Вот человек, который меня интересует. Что можешь о нем сказать?

– Впервые вижу, – отводя глаза, угрюмо произнес Джафаров.

– Да ладно! Черт, говорил же я им, чтобы не били по голове! Всю память отшибли человеку, как теперь работать? Ну, давай я тебе немного подскажу. Фамилия – Якушев, зовут Юрием, живет в Москве, недалеко от Ленинградки – почти что твой сосед, если считать по московским меркам… Ну, припоминаешь?

– Ара, как я вспомню то, чего никогда не знал?! – вспылил Джафаров.

– Ты мне ару не включай, – пренебрежительно отмахнулся Куницын, – тоже мне, горячий сын Кавказа! Лучше послушай вот это.

Вместо фотографии в руке у него возник миниатюрный цифровой диктофон легкомысленной серебристой расцветки. Капитан нажал кнопку, и в тишине зазвучал голос, в котором Джафаров с тоской узнал свой собственный: «А, шайтан! Откуда ты здесь взялся, э?!»

– Дальше будем слушать или и так все ясно? – спросил Куницын, выключив воспроизведение.

Джафаров отвернулся, всем своим видом демонстрируя полнейшее отсутствие желания говорить.

– Понятно, – сказал Куницын и небрежно бросил диктофон в ящик стола. – Слушать не хотим, разговаривать тоже не хотим… Остается смотреть кино. Мы тут с ребятами подсуетились, приготовили для тебя занимательный ролик. – Он вынул из стола сигареты, щелкнул зажигалкой, закурил и с силой выдул в сторону пленника длинную струю дыма. – Я тебя понимаю, Джабраил, – продолжал он задушевно, – дружба, честь и все такое… Но время нынче жесткое, все требуют результата, и притом немедленно, а как этот результат достигается, какой ценой, какими жертвами, никого не интересует. У меня, к примеру, срока всего несколько часов, так что возиться с тобой, извини, некогда. В общем, я тебе так скажу: сейчас не время вспоминать, что ты мужчина и уроженец Кавказа. Лучше вспомни о семье, которой ты нужен, о своей работе, о… Э, да что там! Говорить будешь? Нет? Ладно, тогда смотри.

Не вставая со стула, он рывком отдернул тяжелую синюю портьеру, открыв широкое, почти во всю стену, окно из пуленепробиваемого поляризованного стекла. За стеклом обнаружилась комната, которая могла бы показаться просто зеркальным отображением той, где находились Джафаров и Куницын. Но там, в ярко освещенном лампами дневного света бетонном Зазеркалье, на жестком казенном стуле сидел не Джабраил Джафаров, а его жена Марина с его сыном на коленях. Ребенок откровенно задремывал, убаюканный тишиной, скукой и монотонным гудением люминесцентных ламп, а женщина с бледным, закаменевшим лицом смотрела в окно – казалось, прямо в глаза мужу, которого не могла видеть сквозь зеркальную поверхность поляризованного стекла.

– Звук включать не будем, – тоном комментатора произнес Куницын, – там сейчас будет шумно, а нам таки надо поговорить. Что-нибудь хочешь сказать перед началом сеанса?

– Ты что задумал, шакал?! – перехваченным от ужаса и бессильной ярости голосом едва выговорил Джафаров. – Ты… Отпусти их, или пожалеешь! Отпустишь – бери, что хочешь, делай со мной, что хочешь. Не отпустишь – из-под земли достану, зубами буду грызть!

Куницын демонстративно посмотрел на часы.

– Три минуты, – сказал он. – Я же говорил, надолго тебя не хватит.

– Убью, – с ненавистью пообещал Джафаров. – Не я, так земляки найдут и на ленточки порежут!

– Ну-ну, – равнодушно обронил Куницын. – Значит, смотрим кино.

Он нажал какую-то кнопку, за стеной противно задребезжал зуммер, и статичная картинка за стеклом разом пришла в движение. Марина вздрогнула и, повернув голову, посмотрела куда-то вправо. В следующее мгновение рядом с ней очутились двое крепких мужчин в скрывающих лица трикотажных масках. Один сразу схватил ребенка и потащил его, брыкающегося и беззвучно вопящего, куда-то в угол. Марина бросилась следом, но второй мужчина задержал ее, схватив за руку, ударил по лицу, повалил на пол и одним резким движением сверху донизу разорвал блузку.

Джафаров рванулся вперед, не помня себя от ярости, нечленораздельно рыча и напрягая все мышцы в отчаянной попытке освободиться. Путы держали крепко, как стальные тиски, а стул оказался намертво привинчен к полу. Куницын молча, сосредоточенно курил, глядя не в окно и не на пленника, а куда-то в левый нижний угол комнаты. За стеклом человек в черной спецназовской маске одной рукой прижимал Марину к полу, другой – рвал у нее из-под юбки нижнее белье. Женщина отчаянно сопротивлялась, но насильник был намного тяжелее нее и сильнее. Второй, зажав голову Джафарова-младшего у себя под мышкой, деловито стаскивал с него джинсы вместе с трусами, обнажая беззащитные белые ягодицы. Сквозь толщу стекла не проникал ни один звук, и от этого зрелище казалось еще более жутким, почти нереальным. Увы, Джабраил Джафаров знал, что все это происходит наяву, а не в страшном сне, и что если он все это не остановит сию же минуту, кино, после которого жизнь потеряет смысл, придется досмотреть до конца.

– Стой, – найдя в себе силы заговорить, прохрипел подполковник и только теперь заметил, что, оказывается, плачет. – Останови их, я все скажу!

Так и не взглянув ни на него, ни в окно, капитан Куницын снова нажал спрятанную под крышкой стола кнопку. Опять задребезжал едва слышный сквозь бетон и стекло зуммер. Куницын сразу задернул портьеру, но Джабраил успел заметить, что один из мужчин за стеклом выпустил мальчика, а другой, оставив в покое Марину, поднялся с пола и, на ходу отряхивая колени, неторопливо направился к выходу.

Куницын встал со стула, повернулся к подполковнику лицом и изобразил нехитрую пантомиму: выпятил вперед нижнюю часть корпуса, сделал вид, будто расстегивает ширинку, и почмокал сложенными бантиком губами. Джафаров низко опустил голову и заскрипел зубами от унижения, роняя на кафельный пол тяжелые, едкие, как щелочь, слезы.

– Не бойся, я не извращенец, – как сквозь вату, донесся до него голос Куницына. – Больно ты мне нужен со своими ласками, еще заразу какую-нибудь от тебя подцепишь… Ну, хватит носом хлюпать, джигит!