Спецназовец. Шальная пуля - Андрей Воронин

между прочим, выучил, а если суровый папаша недоволен его воспитанием, пусть почаще бывает дома и не ограничивает свое участие в упомянутом процессе воскресными проповедями, от которых в доме давно передохли не только все мухи, но даже и неистребимые московские тараканы.

«Нет, я ничего не говорю, – с обезоруживающей ласковой улыбкой закончила эту отповедь жена, – ты мужчина, добытчик, глава семьи. Как решишь, так и поступишь. Можешь разбудить его и отправить выносить мусор. Заодно и поздороваетесь, а то видитесь только по выходным, да и то не каждый раз…»

В ответ добытчик сурово сдвинул брови, изобразив на лице глубокую задумчивость, и после мхатовской паузы веско изрек: «Да. Я подумал и принял решение. Иду выносить мусор». Мудрость главы семьи была по достоинству оценена и одобрена личным составом, каковое одобрение выразилось в сочном поцелуе в своевременно подставленную, уже нуждающуюся в бритье щеку. Жена была мягкая, теплая, и от нее восхитительно пахло духами и украинским борщом – любимым блюдом подполковника Джафарова.

Джабраил набросил поверх футболки теплую рубашку, натянул старые кроссовки и, прихватив пакет с мусором, отправился в недалекое путешествие до мусоропровода. К его досаде (но ни в коем случае не к удивлению, ибо в этом доме и в этом подъезде подобные происшествия были в порядке вещей), мусоропровод на его этаже оказался забит, да так плотно, что он не сумел даже приоткрыть люк. «Э, шайтан!» – протянул Джафаров и, поразмыслив, решил подняться наверх. Логика тут была простая: даже не отличавшиеся ярко выраженной чистоплотностью соседи Джабраила по подъезду вряд ли могли всего лишь за сутки до самого верха завалить мусором трубу, по вертикали пронзающую толщу восемнадцатиэтажного здания, да еще и утрамбовать все это добро так, чтобы взрослый здоровый мужчина в чине подполковника милиции не сумел втиснуть туда один несчастный пакет с бытовыми отходами.

Кнопка вызова лифта горела колечком теплого оранжевого света, из шахты доносилось гудение электромотора и лязг задевающих бетонные стенки тросов – лифт, как обычно, странствовал где-то между этажами. Джафаров решил, что не станет его дожидаться. Подняться по лестнице на этаж-другой – пустяк для мужчины, пребывающего в расцвете сил и физической формы. Правда, подниматься предстояло по так называемой «черной» лестнице, благо наличия парадной данный архитектурный проект не предусматривал. Лестница с открытыми переходными лоджиями на каждом этаже никогда не освещалась, крайне редко убиралась и, по твердому убеждению Джафарова, была задумана и спроектирована либо сексуальным маньяком, либо потенциальным грабителем, стремившимся создать идеальные условия для своего криминального промысла. Сыну и жене подполковник запретил туда соваться категорически, в приказном порядке, да они и не изъявляли такого желания: на лестнице было темно, грязно, страшновато, а зимой еще и холодно.

Разумеется, на себя Джабраил Джафаров этот запрет не распространял: те, кто издает законы, делают это для других, а сами живут своим умом, по своему разумению. Он пересек площадку перед лифтом, миновал тамбур и, толкнув дребезжащую плохо закрепленным рифленым стеклом дверь, шагнул в морозную тьму позднего зимнего вечера, богато изукрашенную россыпями электрических огоньков, разноцветными прямоугольниками освещенных окон и похожими на северное сияние сполохами неоновых реклам.

Это было последнее, что он помнил. Дальнейшее терялось во мраке; не представляя, как это могло случиться, подполковник Джафаров вместе с пакетом мусора потерял кусочек собственной жизни – может быть, час, а может, и год.

Он огляделся. Комната была довольно большая, голая, со скучными серыми стенами, низким потолком и выложенным кафельной плиткой, как в общественной бане, полом. Стул, на котором он сидел, стоял примерно посередине помещения. Напротив, ближе к стене, стоял пустой обшарпанный стол из дешевой древесно-стружечной плиты на облупленных железных ножках; сбоку от стола имелся еще один стул, на котором в данный момент никто не сидел, а часть стены позади стола была задернута пыльной темно-синей портьерой, которая почему-то очень не понравилась подполковнику. Собственно, ему здесь не нравилось все, на что ни посмотри, в том числе и собственное положение, с одной стороны, неопределенное, а с другой, наоборот, очень даже ясное.

В тишине пустого гулкого помещения послышались шаги, и в поле зрения Джафарова появился человек – сравнительно молодой, лет тридцати или около того, подтянутый, широкоплечий и остролицый мужчина в модных джинсах, длинноносых ботинках и темном свитере машинной вязки. Хищное и вместе с тем подловатое, шакалье выражение его похожей на зазубренное лезвие топора физиономии подсказало Джафарову, кто перед ним: такие рожи и, в особенности, такие пустые, мертвые, как у тухлой рыбины, глаза бывают только у сотрудников спецслужб и правоохранительных органов. Да и то не у всех, а лишь у тех, кто получает от своей работы истинное, хотя и извращенное наслаждение, кто был для нее рожден или сразу же, без сопротивления, безоговорочно и всем своим существом принял диктуемые ею правила игры.

– Очухался, джигит? – весело осведомился капитан Куницын. Он уселся за стол боком, лицом к Джафарову, оперся об него локтем и забросил ногу на ногу. – Поговорим?

– Обязательно, – преодолев сухость во рту и вызванное осознанием бедственности своего положения оцепенение, пообещал Джафаров. – Сначала ты меня развяжешь, потом представишься и скажешь, что тебе от меня нужно, а потом мы поговорим.

– Так, – закатив глаза с видом прилежного ученика, повторяющего за учителем сложный урок, произнес Куницын и начал загибать пальцы: – Значит, сначала развязать – раз, потом представиться – два… Удостоверение, наверное, надо показать, да?.. Потом, стало быть, объяснить, что мне надо… а потом что? Может, губы тебе вареньем намазать? Или сразу отсосать?

– Неплохая идея, – одобрил его предложение Джафаров. – Это я не про варенье. Вареньем можешь намазать то, что собрался сосать.

Куницын легко поднялся со стула, танцующей походкой приблизился к Джафарову и резко, наотмашь ударил его по лицу.

– Это аплодисменты твоему мужеству и твоему чувству юмора, – сообщил он, возвращаясь за стол. – По этим аплодисментам ты можешь судить, насколько и то, и другое уместно в сложившейся ситуации. А ситуация такова, что через пять минут вот по этим часам, – вытянув левую руку, он постучал ногтем по циферблату поблескивающего на запястье швейцарского хронометра, – ты сам с превеликим удовольствием отсосешь хоть у меня, хоть у дохлого ишака, и еще спасибо скажешь.

– Правда? – с кривой улыбкой усомнился Джафаров.

– Правда-правда, – легко заверил его капитан. – Даже к гадалке не ходи. Может, поспорим, засечем время? Шутки в сторону, – продолжал он уже другим, резким и деловитым