Большая игра СМЕРШа - Дмитрий Тарасов

— Это, пожалуй, идея! — заметил Костин.

— Вот только, что написать? Это, вероятно, надо выяснить у самого Лобова.

Я тут же позвонил Козреву.

— Саша, как наш подопечный?

— Да ничего, вот сидит сейчас у меня. Вроде начал приходит в чувство.

— У нас возник один срочный вопрос. Можно ли поговорить с ним?

— Пожалуйста, заходи.

Отпустив Костина, я направился к Козреву.

Лобов сидел в углу кабинета в позе полностью расслабившегося человека, которому, казалось, все безразлично.

При моем появлении он нехотя приподнял свою стриженную элипсообразную голову, на миг взглянул исподлобья, не выражая никаких эмоций, и отвернулся.

— Вы что же, Федор Ефимович, так безучастно встречаете гостя? — спросил Козрев.

— А что мне этот гость, какой от него навар?

— Конечно, заметил я, вот если бы Мухин, тогда другое дело.

Лобов оживился, заулыбался.

— Это правильно, в точку.

— Да еще бы и Щукина сюда, — добавил я, — то думаю, Федор Ефимович и в пляс бы пустился.

Лобов захохотал.

— А Вы шутник, гражданин начальник.

— Никакой не шутник, а просто знаю, что они Ваши закадычные друзья. Один за всех и все за одного. И спиртиком промышляли в тайне от фрицев.

— Правильно говорю?

— Правильно, в точку, — просиял Лобов.

— Только не пойму, как вам, чертям, удавалось это? Лобов выпрямился, расправил плечи, на лице появилось самодовольство.

— А что, разве мы лыком шиты? Подумаешь, фрицы! Да их обвести, раз плюнуть. Главное, спайка меж собой. Наш закон — взаимовыручка и надежность друг на друга: сказал, значит сделал.

— Кто же у Вас был за главного? — спросил Козрев.

— Ясно кто, — ответил за Лобова я, — конечно Федор Ефимович. Так ведь? — обратился я к нему. Лобов улыбнулся, чувствовалось, что это было ему приятно, но промолчал.

— Все это брехня, какой из него главарь, — заметил Козрев, — кто его послушает?

— Ну не скажи, Саша. Ты, видимо, еще не знаешь этого орла. Мне доподлинно известно, что его слово для Мухина и Щукина все равно, что приказ.

— Правильно? Федор Ефимович.

— Молодец, начальник! В точку попал.

— Вот в связи с этим у меня к Вам, Федор Ефимович, есть одна большая просьба.

— Говорите, — ответил Лобов, показывая всем своим видом большую заинтересованность.

— Боюсь только, что Вы откажитесь.

— Говорите, говорите, смотря что.

— Ну ладно, так и быть. На днях мы отправляем к немцам одного нашего человека. Он уже бывал там. И учился там же, где и Вы. Для укрепления его авторитета хорошо было бы свести его с Мухиным, а для этого нужна Ваша рекомендация. Как Вы смотрите на это, возьметесь?

— Вот это да! — просиял Лобов, — ну и хитрецы! Надо же такое придумать! Только что я буду от этого иметь?

— Разве Вам не понятно, что, выполнив нашу просьбу, Вы значительно облегчите свое положение. Да и Мухину ничего плохого не сделаете.

После дополнительного обсуждения и некоторого раздумья, Лобов согласился с нашим предложением, написав собственноручно следующее:

«Муха, дружище, привет! Жаль, что не сам жму твою руку. Доверяю это своему корешу. Можешь верить ему, как мне. У меня все в порядке. Кланяйся Щуке и не забывай о нашей спайке.

Твой Лось».

Забрав записку Лобова и попрощавшись с ним и Козревым, я зашел к Барникову и доложил о найденной находке. Он тут же позвонил Тимову. Вопрос о порядке проведения встречи с курьерами, наконец, был решен.

Остаток этого дня и утро следующего прошли в хлопотах по подготовке к операции.

В тринадцать ноль-ноль 22-го июля выехали на место. Костин, как и в прошлый раз, был экипирован в военную форму.

Остановились у Казанского вокзала. Оставив Костина в машине, я прошел к станции метро «Комсомольская», встретился со старшим группы захвата.

У нас все в порядке, — доложил он. — Ребята уже на исходных позициях, все проинструктированы. Брать будем сразу же по завершении встречи.

— Сигнал опознания не забыли.

— Что Вы, конечно нет. Держит газету в левой руке, при появлении курьеров сворачивает ее и засовывает в карман.

— Все правильно. Тогда — «ни пуха, ни пера!».

— К черту! — улыбнувшись, произнес он.

Я возвратился к машине и без пяти минут четырнадцать приказал Костину выходить на встречу. Сам проехал к месту, откуда первый раз вел наблюдение. Костин находился уже на пятачке около станции метро. День был пасмурный, временами хмурый, казалось вот-вот пойдет дождь, но видимость позволяла вести уверенное наблюдение. Прошло десять, пятнадцать, двадцать томительных минут, а Костин стоял или медленно прохаживался, безучастно взирая на лица проходивших людей. Минутная стрелка часов перешагнула за тридцать. Ожидание становилось утомительным. Невольно подумалось: «Неужели придется все повторять завтра? Но вот Костин пристально устремил взор в направлении Ленинградского вокзала, а спустя минуту решительно направился навстречу шедшему к метро человеку в форме старшего лейтенанта Красной Армии с чемоданом в руке. Когда они оказались на расстоянии нескольких шагов друг от друга, Костин свернул газету и засунул ее в карман. Сблизившись, оба отошли в сторону и остановились. Неизвестный был среднего роста, плотный, загорелый. Костин передал ему записку Лобова. Неизвестный посмотрел, заулыбался, закивал головой. Постояв еще минуты две и о чем-то поговорив с Костиным, он повернулся и пошел обратно к Ленинградскому вокзалу, оставив чемодан на месте.

Выждав некоторое время, Костин взял чемодан и направился к Казанскому вокзалу. Там он сел в подогнанную мною машину, и мы тронулись в обратный путь. Первая часть операции была закончена.

В кабинете у Барникова Костин доложил подробности состоявшейся встречи с Мухиным.

— В четырнадцать тридцать четыре я заметил шедшего к станции метро со стороны Ленинградского вокзала военного с чемоданом в руке. Походка показалась знакомой по характерному покачиванию, свойственному Мухину. Двинувшись навстречу, убедился, что это был он. Сошлись, остановились, отошли в сторонку. Мухин поставил чемодан, закурил, спросил: «А где сам?» Я достал листок с «автографом» Лосева и, сунув ему в руку, ответил: «занят». Он посмотрел, засмеялся, сказал: «Ну и молодец, не забыл. Передай большой привет, но скажи, что хотел очень повидать».

— Оставайтесь до завтра, увидитесь.

— Нельзя, капитан приказал только вручить посылку и сразу сматываться.

— Другого ничего не говорил?

— Нет.

— А где Викторов?

— Ждет на вокзале.

— Что нового-то у вас там? — поинтересовался я.

— Нашего состава уже мало, больше новенькие. А так все по-старому.

— А где Щукин?

— Отправили на ловлю партизан. Ну ладно, забирай чемодан, там все, что просили.

— Спасибо, привет капитану и всем знакомым ребятам. Счастливо.

— Бывай!

Мухин повернулся и пошел к Ленинградскому вокзалу. Отойдя немного, обернулся, махнул рукой и скрылся из вида.

Вот и все.

Докладывая все это Барникову, мы еще не знали, что на вокзале после нашего отъезда произошла настоящая драма. Сойдя с поезда (агенты сели в Клину) и проходя по платформе номер один к выходу с вокзала, Викторов заметил справа транспортное отделение НКВД. Дверь была приоткрыта и у него возникло непреодолимое желание войти внутрь, чтобы явиться добровольно с повинной. Эту мысль он вынашивал с момента зачисления в разведывательную школу, можно сказать жил ею и теперь, когда появилась реальная возможность для осуществления задуманного, ему стало невмоготу. Сердце колотилось так сильно, что, казалось. выскочит из груди, дыхание перехватило, на теле появилась испарина. Но справа, впритык к нему, шел Мухин, преграждая путь к заветной двери, человек с темным прошлым, верой и правдой служивший фашистам, злой и мстительный, способный на любое преступление, и это сдерживало его. Викторов с большим усилием сделал еще несколько шагов, с трудом передвигая ноги, и так взволновавшая его дверь осталась позади.

Войдя в зал ожидания, они остановились. Мухин посмотрел на часы.

— Хорошо, что успели, до конца контрольного времени еще полчаса, — произнес он хрипловатым голосом. — Сделаем так: я пойду на встречу, а ты, на всякий случай, посматривай, все ли в порядке. И жди меня вот здесь. Понял?

— Все ясно.

Взяв чемодан, Мухин направился к выходу. Викторов проводил его до двери, посмотрел, как он спускается с крыльца, и энергично забросив на плечо вещевой мешок, быстро, почти бегом, стараясь не сбить посторонних, устремился к отделению НКВД.

В комнате находился один дежурный младший лейтенант госбезопасности. Подойдя к нему, он торопливо, сбиваясь от одышки и волнения, сказал:

— Извините… очень срочно… сейчас у станции метро… «Комсомольская» должны встретиться… два агента немецкой разведки. Один курьер. Он сегодня ночью сброшен с самолета на парашюте. Имеет задание передать посылку работающим в Москве агентам. Они очень опасные враги. Их надо задержать.