Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая - Марк Еленин

Подтянутый, ничуть не изменившийся, в новеньком с иголочки костюме с белым платочком, уголком выглядывающим из нагрудного кармана, он был весьма импозантен. Солидный, богатый человек, владелец собственной виллы. Может быть, перекупленный не одной разведкой, казался именно таким. Шабролю он был отвратителен.

Выждав какое-то время, пока Монкевиц войдет в дом и по-хозяйски расположится в нем, Шаброль, приготовив оружие (в мольберте среди красок теперь всегда лежал его револьвер), вошел в дом. В связке его ключей нашелся нехитрый крючок, годившийся для любых замков.

Монкевиц в уютном домашнем халате, полуутонув в мягком кресле, читал газету. Вход в комнату был за его спиной.

Шаброль подошел неслышно, дуло револьвера приставил к затылку Монкевица:

— Шевельнешься, убью на месте, — пообещал он. — Узнаешь меня?

— Разумеется! Уберите оружие, Доктор. Можем говорить откровенно, мы ведь сотрудники, не так ля...

— Прошу не разглагольствовать, отвечать на вопросы. Где Скоблин? Чем он занят? Когда ты видел его в последний раз?

— Сегодня видел, вместе были на заседании в штабе РОВСа. А в чем дело, черт возьми? Да уберите эту чертову штуку от моей головы, мне неприятно.

Шаброль сунул револьвер в карман, схватил Монкевица за отвороты халата:

— Ах, тебе неприятно! Но я тебя насквозь вижу, мерзавец! Ты расскажешь мне все. Я знаю, что ты копишь свои сведения для тех, кто даст подороже. Сейчас на ставке самое дорогое для тебя — твоя жизнь. Говори, что знаешь о Скоблине. Вы в одной упряжке, знаю. И не отвертишься, убью как собаку!..

...Через некоторое время Шаброль поспешно выбежал из дома. То, что ему удалось узнать, надо было немедленно передать в Москву. Любое промедление могло стоить жизни замечательным людям. О них в первую очередь думал Шаброль. И был счастлив, что сумеет спасти их от беды.

ИЗ ПАРИЖА ОТ «ДОКТОРА» В «ЦЕНТР».

«Сегодня, 13 декабря 1936 года, в Париже по информации Монкевица генерал Скоблин передал представителям немецкой разведки документы следующего содержания Первое: Командование Красной Армии готовит заговор во главе с замнаркома обороны маршалом Тухачевским. Второе: Тухачевский и его ближайшие сторонники находятся в постоянном контакте с ведущими генералами верховного командования и немецкой разведки. Прошу указаний.

Доктор».

Резолюция на донесении: «Устранить.

Подпись неразборчива (...цкий)»

ОТ «ЦЕНТРА» ЧЕРЕЗ ПРАГУ «МРОЖЕКУ» В ПАРИЖ.

«Переводитесь постоянную работу в Париж поступаете непосредственное подчинение Деревянко — «Профессора». Самостоятельные контакты «Доктором» запрещены.

Центр».

ИЗ «ЦЕНТРА» В ПАРИЖ «ДОКТОРУ»

«Самостоятельное вмешательство операцию «Маршал» грозит срывом задуманных действий. Приказом починены «Профессору» — Деревянко. Действуйте только по его указаниям.

Центр».

ИЗ «ЦЕНТРА» В МАДРИД «ПРОФЕССОРУ»

«Назначаетесь старшим группы парижской агентуры. Указываем на самостоятельные действия «Доктора», мешающие проведению важной операции. Необходим ваш строжайший контроль над подчиненными вам сотрудниками Мрожеком и «Доктором». Об исполнении докладывайте.

Центр».

ИЗ МАДРИДА В ПАРИЖ «ДОКТОРУ»

«Выезжаю Париж для постоянной работы. Назначаю встречу четверг 12 дня у Вандомской колонны.

Профессор».

Шаброль уже давно понял, что теперь до конца своих дней — пока он работает в разведке — он привязан к Деревянко. Начальников, как родителей, не выбирают, но это был как раз такой случай, когда хотелось быть круглый сиротой. Как отвратителен был Шабролю его шеф — наглый, грубый, амбициозный, не допускающий простых дружеских отношений, к которым издавна привыкли подчиненные Артузову люди.

Стиль был совсем другой: жесткий приказ, надменный начальственный тон, нескрываемое презрение к подчиненным.

И именно в такие взаимоотношения приходилось вступать теперь Шабролю. Это было мучительно, но неизбежно.

Когда в назначенный день они встретились возле Вандомской колонны, Иван Матвеевич предстал перед Шабролем в каком-то новом для себя обличье. Он весьма терпеливо выслушал Шаброля, слегка пожурил его за самовольные действия, за сцену с Монкевицем, за телеграмму в Москву. Он был хорошо обо всем осведомлен, как оказалось.

— Дело теперь переместилось в Париж, я займусь им немедля, — сказал он, глядя на собеседника в упор. — Только так и не иначе.

— Какое это имеет значение? — отозвался Шаброль. — Ведь важно выиграть время, дать знать в Москву как можно скорее!

— Ну, это, голубчик, буду решать я, — все еще благосклонно сказал Деревянко, — Главный в группе я, мне и принимать решения.

— Я думаю, что в этом случае главный — тот, кто сможет скорее информацию передать. Я понимаю, что теперь все руководство РККА на прицеле. Ружья в любой момент могут выстрелить. Надо принимать меры к спасению невинных.

Иван Матвеевич нахмурился, посуровел:

— Ну, это уж не твоего ума дело, «Доктор»! Ты нашим органам, что ли, не веришь? А? Партии, Сталину не веришь? У нас, дорогой товарищ, безвинных не карают. Пора бы звать. Или ты тут в Париже оторвался от родины, от народа оторвался, возомнил невесть что. Выполняй мои команды. Встречаемся послезавтра, тут же. Получаем' полную информацию, решаем, что будем делать и, конечно, что передавать в Москву...

Разумеется, на очередной встрече «Профессор» и не подумал проинформировать «Доктора» о ходе событий. А они развивались стремительно.

Начальник абвера Гейдрих сразу оценил возможности донесения от Скоблина. Если донесение Скоблина о заговоре Тухачевского достоверно, Советская Россия превратится в военную диктатуру, что невыгодно Германии. Правда, Скоблин имел контакты и с советскими спецслужбами, — они зафиксированы СД, — нельзя исключить, что Кремль сам подбросил эти сведения Скоблину для того, чтобы заставить Гитлера подозревать своих генералов и подтолкнуть Германию к принятию ошибочных действий...

Стали известны слова штандартенфюрера СС Беренса. О Скоблине он якобы сказал: «Даже если Сталин хотел просто ввести нас в заблуждение информацией Скоблина, я снабжу дядюшку в Кремле достаточным доказательством того, что его ложь — это чистая правда».

Гейдрих добился подачи информации о заговоре военному министру Франции Эдуарду Даладье. Тот на дипломатическом приеме обратился к советскому послу Владимиру Потемкину и, взяв его под руку, отвел в сторону, с тревогой сообщил, что Франция обеспокоена возможной переменой политического курса в Москве. Ходят слухи о договоренности между нацистским вермахтом и Красной армией. Не может ли его превосходительство рассеять эту тревогу? Отделавшись несколькими ничего не значащими фразами, Потемкин поспешно покинул прием, вернулся в посольство и послал в Москву срочную шифровку о сведениях, полученных от Даладье...

Прошло еще несколько дней, и, ничего не зная о судьбе своего поспешного донесения, Шаброль решил сам задать вопрос «Профессору», какова реакция Москвы, поняли ли там, что вся эта история с «заговором Тухачевского» — обычная дезинформация, только поданная чрезвычайно умело.

— Ты, Шаброль, не пори горячку. Наше дело доложить, а там решат сами, — важно отвечал «Профессор». — Отдельно дано указание: тебе ни во что не вмешиваться без команды. У нас другое задание, его будем выполнять.

Шаброль спросил прямо: о какой операции идет речь и какая ответственная функция остается на нем. «Профессор» заметно поскучнел, пожевал губами, глядя в сторону, словно повторяя весь их разговор и раздумывая, не сказал ли он что-нибудь лишнее. Остался доволен собой, превратившись в прежнего, сумрачного и всем недовольного «хозяина». Сказал, вперившись взглядом в Шаброля:

— О белом генерале Скоблине, полагаю, не мне тебе рассказывать. И его роль в «дезе» по адресу Тухачевского и других военных тебе известна. Отлично! В ближайшее время Скоблин будет изолирован и, вероятно, нам поручат переправить его в «Центр». Однако произойдет это лишь после свершения не менее крупной и важной операции, связанной с РОВСом. Тут нет еще принципиального указания, нужно ли задействовать тебя. И я думаю. С одной стороны, у тебя большой успех по обезвреживанию Кутепова — совсем сходное дело. С другой, ты, прости меня, — я по-простому, по-нашему! — изговнялся ты в финале операции, когда не отреагировал вовремя на абверовцев, зацепившихся тебе и группе за хвосты. И потом этот «0135», этот Венделовский. По моим подтвержденным данным, в Испании он оказался связан с ПОУМом и всяким троцкистским охвостьем.

— Вранье! Ложь! — крякнул Шаброль и чуть не задохнулся от ярости. — Ты врешь! Это провокация, «Профессор»! Где твои доказательства, где сам Венделовский? Так обвинить можно кого угодно и в чем угодно!