Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов

лет — 1821 и 1822-го — она была издана пять раз: в Петербурге, в Лондоне, в Амстердаме, в Веймаре, в Ганновере.

Если бы Коцебу был ученым-литератором, то большего ему и не пришлось бы желать. Но он был прежде всего мореплавателем с таким же страстным интересом к географическим исследованиям, как и английские «звездочеты». Он бы дорого дал, чтобы вновь очутиться на палубе…

Весной 1823 года он чувствовал себя столь же счастливым, как в те годы, когда на верфи в Або стучали топоры артели мастера Разумова. И, также как в те годы, он поделился своим восторгом со стариком Николаем Петровичем Румянцевым.

Капитан сел за письменный стол и, склонив набок голову, улыбаясь, прислушался к пронзительному крику мальчонки. Ныне, 20 марта, мальчонке от роду был… один день. Отто Евстафьевич назвал сына Рюрик-Николай, вложив в это двойное имя вполне понятный смысл.

Послушав крик, каковой был, верно, приятен лишь папе, капитан-лейтенанту, и молодой жене его Амалии, но отнюдь не старой служанке и матросу-вестовому, Коцебу обмакнул перо.

«Надеюсь, — писал он тезке новорожденного, старому графу, — что сей Рюрик некогда принесет честь имени своему. По крайней мере, я со своей стороны приложу все возможное старание образовать его полезным служителем Отечеству».

Будущий «служитель» затих за стеной. «Кормилица явилась», — улыбаясь подумал капитан-лейтенант и продолжал письмо:

«Чрез господина Крузенштерна вам уже известно, что я назначен сей весны плыть на фрегате к норд-вестовым берегам Америки и надежду имею обратить предмет сей Експедиции также на распространение познаний Южного океана и непременно решить: есть ли возможность в Беринговом проливе обогнуть ледяной мыс Кука или нет.

Сия мысль меня ныне так неотступно занимает, что почти ни о чем другом думать не могу. Я горю нетерпением быть уже в Севере, где от моих предприятий лишь одна смерть в состоянии меня удержать».

Плавание, на которое возлагал столько надежд бывший командир двухмачтового брига, должно было состояться на корабле «Предприятие». Корабль, строившийся по чертежам инженер-подполковника Попова, уже обшивался медью на Охтинской верфи.

Коцебу поначалу поручалось доставить грузы на Камчатку, а затем приступить к научным изысканиям в Беринговом проливе и в Ледовитом океане, спускаясь на зиму, как это было и на «Рюрике», в южные широты Тихого океана.

Помолодевший, бодрый, совсем забыв о болезни, Отто Коцебу готовился к своему третьему кругосветному плаванию. Старик Румянцев откликнулся строчками, звучащими как благословение:

«Сказать вам не могу, с каким чрезвычайным удовольствием сведал я, что государь император вверяет вам Експедицию, назначенную для открытиев, искренне желаю, чтобы она покрыла вас вечною славою».

Пришел на помощь и Иван Федорович Крузенштерн, составивший для Коцебу обширную исследовательскую программу и списавшийся с Дерптским университетом. Университет рекомендовал трех способнейших студентов, из которых физик Эмиль Ленц оказался самым деятельным, а впоследствии стяжал громкую ученую известность.

Отозвался на зов и прежний спутник, добрейший доктор Эшшольц. Попросился на борт «Предприятия» и бывший матрос «Рюрика», чернявый Петр Прижимов, тот самый, что стоял вместе с Коцебу на вахте во время рокового урагана 13 марта; Петр ходил уже в унтер-офицерах, и Коцебу зачислил его шкиперским помощником.

Хотелось бы еще пригласить и старого приятеля Глеба Шишмарева, вернувшегося вместе с Васильевым в конце 1822 года из очень удачной «кругосветки». Но Шишмарева назначили командиром 27-го кронштадтского флотского экипажа. Кроме того, он получил уже чин капитана второго ранга, а стало быть, не мог оказаться под началом младшего офицера, капитан-лейтенанта.

Не мог отправиться на «Предприятие» и штурман «Рюрика» Василий Хромченко: он перешел на службу в Российско-Американскую компанию, плавал сперва на бриге «Головнин», а потом на дорогом сердцу «Рюрике» и делал немаловажные описи аляскинских берегов. Правда, и сам Коцебу был, в отличие от некоторых тогдашних корабельных офицеров, блестящим знатоком штурманского дела, и об этом с восхищением рассказывали в офицерской среде.

Подготовка к плаванию была в разгаре, когда Коцебу получил известие, затмившее его радость. Планы менялись: «Предприятию» вменялась чисто служебная задача — крейсерство в водах колоний Российско-Американской компании, направленное против иностранных браконьеров; гидрографические занятия разрешались, но… — «не в ущерб основным заданиям».

Разумеется, теперь уже «не одна смерть» могла удержать Коцебу от заветных планов исследования западного участка Северо-Западного прохода. Его удерживала дисциплина. Ничего не оставалось, как пуститься в служебное плавание.

Три года длился поход «Предприятия». Коцебу ушел из Кронштадта в июле 1823 года и пришел в Кронштадт в июле 1826 года.

За эти годы он все же сумел выбрать время для исследовательских работ, и Тихий океан, как и во время плавания на «Рюрике», одарил Коцебу несколькими открытиями. А молодой физик Эмиль Ленц произвел отменные океанографические работы.

Коцебу побывал и на тех островах, которые посещал «Рюрик». Увидел он и знакомые гавани — Петропавловск-на-Камчатке и Сан-Франциско, где в «президио» по-прежнему была не жизнь, а медленная и сонная смена дней и ночей. Старого знакомца, гостеприимного испанца, приславшего ему с Шишмаревым поклон, Коцебу не повстречал: Луи Аргуэлло получил повышение и жил в Монтерее.

…Опять он был в Ревеле офицером «для особых поручений» при адмирале Спиридове. Он писал новую книгу — о плавании «Предприятия». Поднимался рано, когда под окнами проезжали молочники со своими бочками. Сидел за работой. Хаживал порой в театр на Широкой улице.

Потом, капитаном второго ранга, перебрался с семьей в Кронштадт, принял начальство флотским экипажем и кораблем «Император Петр I». Прожил год в хмуром Кронштадте, проплавал кампанию на «Петре» и снова собрал пожитки — назначили в петербургский гвардейский экипаж.

Когда теряешь надежды, приходят хвори. Он редко показывался в гвардейских казармах на Екатерингофском проспекте. Начальство его не тревожило. Говорили, что ушиб, полученный им на «Рюрике», с каждым годом дает себя знать все сильнее и что, видно, третий кругосветный вояж окончательно подточил его здоровье.

Хуже всего приходилось ему весной и осенью, да и сама городская жизнь, и сырой питерский