Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов

от острова Мелвилла до пролива Ланкастера и вышли в Баффинов залив. Еще полтора месяца плавания, правда, весьма штормового, — и корабли капитана Вильяма Парри показались у родных берегов.

Полярникам устроили почетную встречу. Они приняли ее как должное. Они проникли далее предшественников более чем на тридцать градусов по долготе, привезли богатейший научный материал, сохранили корабли и сохранились сами. Они — и это было главное — рассеяли сомнения в существовании Северо-Западного прохода, недоверие к нему исчезло так же, как Россовы «горы Крокер» исчезли пред «Геклой» и «Грайпером».

Парри получил чин коммандера. Его земляки, жители города Бат, преподнесли ему звание почетного гражданина. Скупой на похвалы Барроу поставил его выше Кука.

Но… но могучий зов — «все дальше» — не давал Парри покоя.

Стоял октябрь, октябрь 1820 года, такой же дождливый и ветреный, как тот, когда «звездочеты» Джон и Вильям повстречались в Лондоне. На этот раз им не довелось повидаться. Парри узнал в Адмиралтействе об августовском письме Франклина из форта Провиденс. Где-то ныне старина Джон? Дошел ли друг до Ледовитого океана? Может быть, с надеждой глядит в море: нет ли «Геклы» и «Грайпера»… А, может быть, возвращается в Англию. И не свидятся ли они в эту же зиму?

Однако ни зимою 1820/21 года, ни летом, ни следующей зимою и следующим летом друзья не собрались под лондонской крышей: Франклин не вернулся в Англию, а Парри ушел из Англии в новое плавание.

ПРИВИДЕНИЯ

Они стояли и смотрели на итальянского парня. Парень лежал на снегу. На его исхудалом, заросшем щетиной лице были, казалось, одни глаза, большие и страшные. Итальянец Фонтано, один из проводников экспедиции, умирал.

— Вы обещаете мне, сэр? — едва слышно повторял он.

Фонтано все еще надеялся выжить. Если только он выживет!.. О, тогда он бросит этот край сатаны, рассчитается с Гудзоновой компанией и уедет на родину, в ласковую солнечную сторону, где его давно дожидается старик отец. Если только он выживет…

— Вы обещаете мне, сэр?

— Да, да, милый, непременно, — глухо бормочет Франклин и гладит коченеющую руку Фонтано. — Да, непременно, милый, я помогу вам уехать домой, в Италию, к отцу…

Франклин знает, что Фонтано не увидит Италии, так же как он, Джон Франклин, вряд ли увидит меловые скалы доброй старой Англии.

Итальянец умер.

Четыре привидения бредут в снегах. Прошло всего лишь два дня, как в палатке остались Худ, Ричардсон и Хепберн. Где же Джордж Бек? Почему он не шлет им из форта Предприятие индейцев с провизией? За эти два дня отстали ирокез Мишель и канадец Беланже. Франклин просил их вернуться к палатке и передать морякам, что неподалеку есть сосновая рощица, где можно получше укрыться от стужи и ветра, чем в тощем ивняке. Мишель заверил, что приведет отставших в рощу…

Они питаются кожей мокасин, ремнями. Медленно, с усилием жуют. И — шагают. Скрипит снег.

Однажды мелькнул олень. Они вскинули винтовки. Выстрелы прогремели наугад. Все плыло перед глазами. Кружились деревья и переворачивались вниз голыми кронами. Олень мелькнул и скрылся.

Они жуют старую кожу. Но ведь форт совсем рядом. Почему, почему никто не встречается им по дороге? Где штурман Бек? Где индейцы Акайчо?

Медленно, беззвучно шевелятся растрескавшиеся, покрытые язвами губы. Скрипит снег. В мертвом снеговом безмолвии бредут три привидения, впереди еще одно — опухшее, бородатое, в котором ни в Англии, ни в факториях Гудзоновой компании никто бы не признал добродушного морского офицера с ласковым взглядом умных глаз.

Одиннадцатого октября 1821 года привидения останавливаются у занесенных снегом хижин форта Предприятие. Тихо, безлюдно. Ни дымка, ни следов. Молчание поражает их сильнее грома. Держась за обмерзшие бревенчатые стены, они входят в хижину. Все… Больше нет сомнения… Больше нет надежд…

Мысли путаются. Они падают на холодный, заиндевевший пол. Они лежат, ткнувшись лицом в пол. Плечи у них вздрагивают. Чуть-чуть подтаивает иней от слез, скупых редких слез отчаявшихся людей. «У-у-у», — гудит над хижиной северный ветер; «а-а-а — а-а», — плачет метель.

Потом один из них — опухший, бородатый, почерневший — поднимается на четвереньки, отрывает руки от пола, выпрямляется и оглядывает хижину. Он видит записку. Он берет ее и, ничему уже не веря, читает, с трудом понимая то, что пишет Джордж Бек, его подчиненный, красавец штурман.

Кривая усмешка трогает губы, покрытые язвами. Лучше б ее и не было, этой записки. Но он снова перечитывает ее. Штурман был в форту два дня тому назад и ушел на поиски индейцев. «Вояжер» Венцель не смог ничего сделать для экспедиции: он сам едва выжил на обратном пути от устья Коппермайна; у индейцев Акайчо, к несчастью, погибли лучшие охотники; с форта Провиденс помощи нет. В конце Бек писал, что если он не найдет Акайчо, то попробует достигнуть форта Провиденс, на что, впрочем, не очень надеется…

Беку, думает Франклин, ничуть не лучше, чем ему, чем всем, кто ходил с ним к берегу Ледовитого океана. А что будет с Худом, с доктором, с матросом?.. Опухший и черный, он снова валится на холодный, заиндевевший пол. Потом он снова поднимается. Все так же — медленно, сбирая силы по капле, поднимается на четвереньки, отрывает руки, выпрямляется. Он тормошит остальных: нельзя же вот так и сдохнуть; надо поискать хоть что-нибудь мало-мальски съедобное…

Под золой давным-давно отгоревших костров Франклин и его спутники находят кости оленей. Нашли еще несколько оленьих шкур. Вот если б все это сварить? Пожалуй, получится недурно.

Они колют сосновую чурку. Топор кажется стопудовым. Они колют чурку, сменяя друг друга, колют еще одну, колют третью. Задыхаясь, в поту, разжигают костер, варят кости и кусок оленьей шкуры. Погоди-ка, смерть, погоди, старуха…

Идут дни. А может, и не идут. Может, остановилось время. Только ветер да кружение снега. Чурки промерзли так, что железо ломается. Кости, истолченные в порошок, рубленые куски оленьей шкуры. Погоди, смерть, погоди,