Просто бывшие - Ника Оболенская

вдруг неожиданно для себя широко зеваю.

— Эй, не спать, а то снова будешь ночью шарахаться по квартире… Пойдем-ка лучше потанцуем, — Мир поднимает меня на ноги и тянет за собой.

— Погоди… Но я не умею! Это же бачата, Мир!.. Да и ты, наверное, тоже не знаешь… — Упираюсь всеми силенками. — А если у меня ноги запутаются, и я упаду?

— Да что там уметь? Два притопа, три прихлопа. Ерунда! — Отмахивается этот знаток латиноамериканских танцев. А потом, опалив меня ослепительной улыбкой, искушает: — Юлька, не трусь! Ты дала мне второй шанс, ну неужели тут спасуешь?

И я, завороженная любовью, транслируемой без слов, иду за своим мужем в круг танцующих.

Потому что точно знаю. Даже если весь мир разом рухнет, мой Мир не даст мне упасть.

Эпилог

Мир

28 недель спустя

Остро хочется курить. Давно изжившая себя вредная привычка сейчас проснулась с удвоенной силой. Двойка — это символично, да…

Из палаты меня выгнали, когда у Юли закончилось хорошее терпение и началось плохое. Она орала мне вслед, чтоб в следующий раз я сам рожал, а к ней на пушечный выстрел не подходил.

До этого заявления она час назад медитировала, покачиваясь на огромном надувном мячике, и просила шаурмы и Колу Зеро.

Женщины, вас не понять.

Сцеживаю зевок, ожидая вызова в родовой зал. Мимо деловито снует медперсонал, напоминая трудолюбивых пчел. Иногда по коридору разносятся крики, и мне достаются недобрые взгляды, будто это я во всем виноват.

Не не не, я грешил только с одной женщиной.

Схватки начались в девять вечера, мы тут тусуемся восемь часов, и у меня нет ни одной идеи, как ускорить процесс. Сказали, что надо ждать. И мы ждем…

Когда акушер сказала, что моя жена согласна рожать сама, я был готов схватить эту женщину за грудки и вытрясти душу. И в тот момент мне было без разницы, какую из них двоих хватать.

В голове сумбур. Не мысли, а каша из бессвязных слов, аж гуглить страшно.

«… раскрытие хорошее, но надо бы еще».

«…головное предлежание у первого».

«Что по КТГ у второго? Почему тишина? Датчик кто прикреплял…»

«Давай-ка, мамочка, наберись терпения, и дышим, дыыышим…»

К моменту, когда от нетерпения задергался глаз, дверь палаты открывается, и моя оттаявшая Ледяная королева с истинно королевским величием выносит себя и огромный живот вперед. Под руки ее ведут две медсестры. Бросаюсь на помощь, но от меня отмахиваются, как от ленивого трутня.

— Погоди, папаша. Тебя пригласят. Пойдем-ка потихоньку, мамочка. Пора…

Это короткое слово, как вспышка, проносится в мозгу.

Застыв на месте, смотрю им вслед.

Юлька, в необъятной ночнушке похожая на снежную гору, взмокшая, как мышонок, с волосами, прилипшими к раскрасневшемуся лицу, аккуратно переставляет ноги. Сердце разрывается, как жалко мне мою девочку. Но напоследок она успевает обернуться и послать мне ободряющую улыбку.

Ожидая, когда меня вызовут, чтобы перерезать пуповину, молюсь всем богам, чтобы роды прошли хорошо. Не могу сидеть, наматываю круги по коридору, ощущая, как время стало бесконечным. Растянулось на часы, дни, годы…

— Папаша, пойдемте! — этот голос выводит меня из коматозного состояния.

Первое, что слышу, входя в родзал, детский писк.

Сердце пропускает удар, когда до меня доходит, что этой мой ребенок издает звуки. Плачет, впервые попав в этот мир.

Не помню всех деталей, но в голове отчетливо отложился момент, когда мне в руку пихают ножницы, и я перерезаю какой-то фиолетовый канат.

А следующим воспоминанием — второй крик, протяжный и, кажется, громче предыдущего.

Голова кругом, и голоса, голоса…

— Сестренка возмущается, что ее опередили!

— Молодец, мамочка, как по учебнику!

— Послед ждем.

— Папаша, держите аккуратненько, — после этих слов мне в руки передают копошащийся сверток.

Там возится и куксится от яркого света мое маленькое чудо. Красная ручонка размахивает в воздухе, а потом цепко вцепляется в мой палец. И я, затаив дыхание, смотрю на то, что нам удалось создать с Юлькой.

Перевожу ошарашенный взгляд на жену, и натыкаюсь на полный обожания ответный. Уставшая, но такая прекрасная в своем новом статусе матери, моя жена прижимает к груди нашу дочь.

И звуки будто исчезают. Есть мы, наша семья, и никого больше.

Подхожу к ней на негнущихся ногах, стараясь лишним движением не потревожить притихшего на руках сына.

— Юль, я так тебя люблю, — шепчу ей, чувствуя, как уголки глаз щиплет от подступивших слез.

— Взаимно, родной. Знакомься, это Ариша. — Крошка широко зевает и щурит на меня свои голубые глазенки. — А у папочки на руках твой братик, Адриан. Мир, скажи: «Привет, Адриан».

Сглотнув ком в горле, улыбаюсь своему счастью:

— Добро пожаловать в этот мир.