Я всегда буду рядом (СИ) - "Noniko_27"

— Не знаю… мне даже вид крови неприятен.

Ей припомнилась биография одного известного хирурга, который с детства чувствовал влечение к нарушению целостности плоти. Сначала вспарывал плюшевые животы игрушкам, потом домашним хомячкам и кошкам. Тем не менее несмотря аморальные увлечения в подростковом возрасте, он прожил абсолютно законопослушную жизнь: оперировал до глубокой старости и спас своими безжалостными руками сотни жизней. Возможно, чтобы стать успешным хирургом или патологоанатомом, и правда нужно родиться отчасти психопатом.

— С врачами я не совсем корректный привела пример, — неохотно признала Аннель. — Однако ты не можешь отрицать, что смелых и неравнодушных людей, готовых сигануть в ледяную реку или забежать в горящий дом, чтобы спасти чужого ребёнка, тоже хватает. Есть множество примеров, когда люди рисковали своей жизнью ради незнакомцев, не рассчитывая ни на какое поощрение в ответ. Они просто не могли остаться безучастными, когда видели, что кто-то нуждается в их помощи.

— Да, альтруисты существуют, как это не удивительно.

— И что же удивительного в их существовании?

— Как минимум, то, что люди способные пожертвовать собственной жизнью ради незнакомца, с которым никак генетически не связаны — тупиковая ветка эволюции. По логике дарвинской теории естественного отбора они давно должны были выродиться, но каким-то чудом их популяции сохраняется.

— По этой твоей логике, мир должен утопать в психопатах.

— Частично так и происходит, — Курт улыбнулся и притянул её к своей груди. Крепко обнял за плечи и потёрся щекой о макушку. — Но в некоторых слишком много психопатии, из-за чего они деградируют до ментальных инвалидов. А инвалиды с какой стороны не глянь, никак не попадают под закон о выживании сильнейших.

Она подняла голову и заглянула ему в глаза.

— Скольких людей ты убил?

— Ты правда хочешь это знать? — его пальцы ласково очертили овал её лица, замерли под приоткрытой нижней губой, слегка ту сжали. Он наклонился и Аннель позволила на миг оккупировать властному языку свой рот, охотно отвечая на долгожданный поцелуй. А затем, продолжая жадно дышать с ней одним воздухом, Курт прошептал: — Знания — яд: чем больше знаешь, тем больнее жить.

— Ты хочешь, чтобы я приняла твою любовь, но при этом не хочешь передо мной раскрываться?

— Малыш, я ни с одним человеком не был так откровенен, как с тобой…

Выбравшись из тёплых объятий, она отсела от него на другой край дивана. Опустила взгляд на пушистый, тёплый ковёр и нервно потёрла ладонь о ладонь. Упорствовать в этом вопросе слишком страшно. Ей самой не до конца было понятно, так ли уж важно было узнать точное число убитых им людей? Если их меньше десяти человек, то что? Попробует закрыть глаза на его грязное прошлое?

Осознание, что подсознательно ищет способы принять любимого и смериться с его чудовищной сутью, больно ударило Аннель под дых. И она привычно замкнулась в себе. Перестала отвечать на его вопросы. Игнорировала редкие попытки расшевелись её. Отчего ужин прошёл в тишине, как и весь оставшийся вечер.

Ещё несколько дней Аннель не желала оттаивать, продолжая придерживаться в общении с ним линии холодной отстранённости. Даже когда он принёс беспроводной монитор и вывел на его экране трансляции в режиме реального времени со скрытых камер, установленных напротив входных дверей её отчего дома и дома Джулии, она отреагировала всё так же неизменно тускло. Не обрадовалась возможности видеть близких, и не взорвалась от очередного инсайта, когда подумала о своей квартире.

Курт выдержал ещё пару суток её своеобразного бойкота и, наконец, заговорил.

Ему хватило одного вечера, чтобы рассказать, как сложилась его жизнь после их расставания. О том, как он последовал за ней на материк. Как встретил бродячего воришку, воспитанного с пяти лет суровыми законами улиц, и взял того под своё крыло. Поначалу им жилось несладко, приходилось спать на чердаке многоэтажного дома и питаться просроченными продуктами. Но уже после первого заказного убийства они смогли снять жильё и забить старенький холодильник продуктами из магазина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

По очевидным причинам, Курт не желал вдаваться в подробности того периода жизни. Но на все вопросы отвечал развёрнуто, не пытался сместить её внимание на другую тему. Аннель в свою очередь расспрашивала его о малейших нюансах смертоносного ремесла с такой живостью, словно речь шла о туризме или ресторанной критике. Она сама себе не могла объяснить причин глубокого интереса к таким тонкостям, как поиск клиентов на просторах даркнета или вывода крупных сумм денег через заграничные банки на подставные карты. Как он умудрялся отличать настоящих заказчиков от следователей из убойного отдела, особенно на первых порах? Где доставал яды и огнестрельное оружие?

— Это жестоко, как ты мог, — не удержалась Аннель от эмоционального выпада, когда слушала о роли Лоренцо в преступлениях, — заставлять ребёнка видеть чью-то насильственную смерть!

— Смерть — это не самое худшее, что удаётся увидеть юному беспризорнику. Детям улиц не придут на помощь добрые и заботливые взрослые, когда ими заинтересуется поймавший горячку от дешёвого пойла алкаш. Они вынуждены выживать, воюя не только с бомжами и мелкими бандитами, промышляющими на детской милостыни, но и со своими сверстниками. У Лоренцо на руках есть шрамы, что ему оставили другие дети осколками битого стекла, когда отбирали заплесневелый кусок вяленого мяса.

— Это ужасно, — прошептала она, чувствуя, как на глазах наворачивались слёзы. — Пройти через такое в раннем детстве…

— Моё детство тоже не назовёшь безоблачным… меня не пожелаешь? — спросил Курт со странной интонацией. Она подняла на него вопросительный взгляд, и он пояснил со скупой усмешкой: — В шесть лет мать меня пыталась задушить подушкой, да только кишка у неё оказалась тонка довести дело до конца.

Аннель отчётливо увидела боль в его глазах. Вспомнила как он кричал, пытаясь пробиться через стену недопонимания. Ощутила удушливый стыд, осознав, что даже не дала шанса ему выговориться, позорно сбежала, умаляя оставить её в покое. И Нейл оставил — на целых восемь лет; пока она прилагала все усилия, чтобы забыть свою первую сердечную привязанность, он продолжал любить и скучать.

Обвив его шею руками, Аннель прильнула к нему всем телом и заплакала. Она оплакивала всех детей, чьё детство омрачили выродки, не имеющие права называться матерями и отцами. Она хотела забрать хотя бы часть его боли, облегчить груз, лежащей камнем у него на душе. И Курт позволил ей это, зарывшись носом в волосы у шеи. Он продолжал нашёптывать, через какие трудности ему прошлось пройти в детстве. Как матерел его характер и он всё больше отвращения испытывал к окружающим людям. Именно невозможность кому-либо доверять, сделала его по-настоящему безжалостным.

Когда Аннель успокоилась, они вернулись к пересказу его жизни после переезда на материк. В частности её интересовало, как именно Нейл стал Куртом. А узнав о подробностях заказа, в ходе которого он присвоил себе чужую личность, она почти одобрила его решение. Но всё же ухватилась за аморальность направления мысли и сумела вовремя себя одёрнуть.

— Я всегда изучал биографии будущих жертв. Не то, чтобы мне нужна была дополнительная мотивация, в виде грязных секретов, чтобы убить их, — откровенно признался Курт. — Но бывали случаи, когда понимал — деньги того не стоили. И я никогда не трогал детей.

Странное ощущение, похожее на состояние транса окутало сознание Аннель. Она слушала о десятках убитых людей, но думала лишь о его мотивации. Насколько бы чудовищно это не звучало, но её радовало, что он лишал жизни людей не из-за извращённого удовольствия, а в результате прагматичного расчёта. Для него это была такая же работа, как и для любого другого человека: нелюбимая, с которой постоянно хотелось уволиться.

Неожиданный удар прилетел от туда, откуда его совсем не ждали.

Курт попытался вскользь упомянуть о недолгом браке, но Аннель всё равно задело самим фактом, что он в своей тоске по ней разделял постель с другой женщиной. Укол ревности оказался такой силы, что она не смогла скрыть перемен в настроении. А уже следом её накрыло обидой. И суть обиды заключалась не в измене, как-никак, в тот период они не состояли в отношениях, а в том как несправедливо ограничивались её свободы: сам значит развлекался на протяжении года, а к ней не подпускал парней даже с самими безобидными намереньями — отваживал всех без исключения.