Короткая ночь - Мария Теплинская

А сейчас она испугалась не так даже мысли о близости с ним, как своего внезапного открытия, насколько близко подошла она к этому поворотному рубежу. Времени у нее почти не осталось, очень скоро придется делать выбор, и в любом случае не быть ей больше прежней Леськой, невинной и беззаботной. Страшно, зажмурив глаза, переступить запретную черту, пренебречь людским судом, стать навек отверженной; но страшней вдвойне этому людскому суду покориться, сделать, «как люди велят», предав себя и любимого. Тогда не будет больше Леси, дочери хохла Микифора, крестницы праматери Елены… Останется просто еще одна рабочая скотина, тупая и безответная, еще одна овца в божьем стаде… Нет, не бывать тому! Уж лучше — участь изгоя…

Ясь накрыл ладонью ее маленькую темную руку, осторожно погладил тонкие пальчики.

— Погодим, Лесю, — произнес он мягко. — С этим всегда успеется. А то как знать: может, и без того все обойдется у нас с тобой. Подождем пока…

Она улыбнулась, кивнула. Страх прошел, грозовые тучи рассеялись. И слезы давно просохли — она и не заметила.

Уже почти стемнело, и в воздухе повеяло туманной прохладой, а они все еще сидели вдвоем и долго молчали, глядя в одну сторону — туда, где, перемежаясь палевым и сизым, догорал закат. Влюбленные не услышали, как за их спинами, на минутку остановившись, прошел человек.

Рыгор Мулява окинул пристальным взглядом их прильнувшие друг к другу силуэты, Янкину руку на плече у девушки, ее изящную головку, доверчиво склоненную к плечу бывшего солдата, а затем, осуждающе покачав головой, пошел своей дорогой.

Глава одиннадцатая

Два дня спустя Лесю вновь посетил тревожный и странный сон, сродни тем, что приходили к ней прежде.

Снова видела она то же место: вековые стволы мрачных сосен, нависающий сверху черный подлесок и жутковатый глухой полумрак внизу. И хорошо знакомые, хоть никогда и не виданные угловатые резкие контуры черного камня. И тот же властный зовущий голос:

— Ты должна быть т а м! Почему ты не приходишь? Скоро будет п о з д н о!

И вот перед ее глазами — страшная картина ночного погрома. Жутким багровым пламенем занимаются хаты, слышатся людские вопли и тревожное мычание скотины. По деревне мечутся фигуры людей в одном исподнем — как выскочили из хат; меж ними снуют темные силуэты всадников с нагайками и саблями. Порой она видит, как на холодном металле занесенного клинка вспыхивают багровые отсветы. Налетчики окаянные не щадят никого — хлещут, рубят, топчут конями, ловят за длинные косы девушек.

Леся знает: это ее деревня, но в то же время не узнает никого. И ничем не может помочь, потому что знает: ее здесь нет. Словно бы она смотрит на все это издалека.

Вот какой-то молодчик, похотливо осклабясь, погнался за девочкой-подростком. Он уже почти настиг ее, когда сбоку откуда-то вывернулся здоровенный полуголый длымчанин и, с силой рванув за колено, сдернул его с коня. Вражина свалился наземь, как тяжелый мешок, но уже налетели со всех сторон другие, и смельчак, обливаясь кровью, рухнул под ударами сабель.

Но вот уже нет ничего — снова темная ночь, но нет ни пожаров, ни криков; напротив, мертвая тишина и черное бездонное небо над головой. И снова — ужас…

Теперь она сама лежит навзничь в высоком черном бурьяне, руки заломлены за голову, а сверху всей тяжестью навалился какой-то мужик. Лица не видать — слишком темно. Горячая ладонь бесстыдно шарит по груди, сухие шершавые пальцы хватают, тискают, а она распласталась под ним, совершенно беспомощная, и нет сил ни закричать, ни рвануться из железной хватки насильника. И душно, душно до боли в груди… Хоть бы глоточек воздуха…

Вся в холодном поту, Леся очнулась в собственной постели. И впрямь ее что-то душит, непривычная теплая тяжесть придавила грудь. Она открыла глаза — и точно: на груди у нее с наглым видом сидел их пестрый пушистый котяра, и глаза его мерцали во мраке зелеными хрусталями.

— А ну брысь! — турнула она его сердитым шепотом.

Кот обиженно посмотрел на молодую хозяйку и нехотя спрыгнул на пол. Этот кот часто спал у нее под боком. Леся не возражала, но сейчас он и впрямь слишком много себе позволил.

Едва дождалась она предрассветной мари. Наспех одевалась, наспех заплетала длинную косу, чувствуя себя уже не человеком, а какой-то бесплотной смятенной тенью. Пальцы дрожали и холодели, витой гашник паневы то и дело выскальзывал из них.

Затянув его наконец, девушка выбежала из хаты и, едва прикрыв за собой двери, сбежала с крыльца, почти не касаясь ногами ступеней. Легко и сухо ударила захлопнутая калитка, а она уже мчалась по тихой деревенской улице, мимо спящих хат, что тонули в серой предутренней мгле — к той милой сердцу хате на краю села, где всегда ждали ее ласка и утешение. Ей и в голову не приходило, что Янка мог еще и не встать — в этакую-то рань, даже солнышко не выглянуло…

Однако Ясь был уже на ногах — мотыжил грядки в огороде. Она еще издали заметила его склоненную высокую фигуру.

— Ясю! — окликнула она друга.

Он оставил мотыгу и обернулся.

— Раненько же ты поднялась! — улыбнулся он было, однако улыбка сбежала с его лица, сменившись участливой тревогой.

— Да что с тобой, кветочка моя? На тебе же лица нет!

На ней и в самом деле лица не было. Хорошо, не видела она себя в эти минуты — а не то нипочем бы не показалась ему на глаза! Сама — желтее церковной свечки, скулы обострились, под глазами — черные тени. И вся дрожит, что твой листок осиновый.

— Ясю, — едва смогла она выговорить. — Мне опять… снилось…

Он словно бы и не удивился даже, только озабоченно протянул:

— Та-а-ак! И что же на этот раз?

— Он… зовет меня… Я должна там быть…

Янка вздрогнул, резким движением схватил ее за плечи. Неотрывно глядя ей прямо в лицо, с тихой угрозой произнес:

— Даже думать не смей.

— Я не хотела… Я уж и позабыла про него совсем — до того ли мне было, Ясю? Да только о н вот… пришел во сне. Он и прежде являлся; я давно тебе рассказать хотела, да ты не слушал. Тогда мне все панов показывали, а теперь — ну такие страсти!.. И всякий раз я то место вижу… Глухомань, сосны… и о н!

— Да, все верно выходит, — озабоченно кивнул Горюнец. — А что за страсти ты видела?

— Погром ночной… Будто бы вороги на Длымь нашу напали… гайдуки ли, шляхта ли… Хаты жгут… Людей саблями рубят, нагайками секут… Один мужик девчонку оборонять стал — так его у меня на глазах едва не в куски изрубили…

— Да, недобрый сон, — согласился Янка. — Ну, а дальше?

— Будто бы должна я туда прийти. Словно сказать мне хотят: не придешь, мол, — с вашей деревней все это наяву случится. А как же я приду, когда я и дороги не знаю? А потом и еще одно показали, что самое меня ждет…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});