Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Зоя Ольденбург

Лангедок обессилел в пятнадцатилетней смертельной борьбе. С обеих сторон не было недостатка в жестокости, предательстве, подлости, мстительности и несправедливости, но ни разу ни в какой связи с этими жуткими атрибутами самой легитимной войны не упомянуты имена совершенных. Самым непримиримым врагам еретиков было не в чем их упрекнуть, кроме нежелания обращаться в католичество. Ясно, что для населения в состоянии смятения и горя эти несгибаемые миролюбцы стали и отцами, и утешителями, и единственной моральной силой, перед которой стоило склониться.

В разгар крестового похода диаконы и совершенные продолжали отправлять службы. В Тулузском диоцезе было даже два епископа: в 1215 году, когда там уже служил Госельм, в епископское звание был возведен Бернар де ла Мот. Несомненно, Церковь, находившаяся постоянно под угрозой, нуждалась в большем количестве пастырей. Диакон Гильом Саломон устраивал тайные ассамблеи в Тулузе как раз, когда хозяином города был Монфор; диакон Бофис в 1215 году проповедовал в Сен-Феликсе; на проповедях диакона Мерсье в 1210 году в Мирпуа присутствовала вся знать. К концу 1220 года, согласно многочисленным свидетельствам, деятельность священников-катаров активизировалась. Им не нужно было больше прятаться, и они входили в дома верующих, не боясь скомпрометировать хозяев. Их деятельность, хотя и на полуподпольном положении, перестала быть тайной: они проповедовали открыто, рукополагали новых совершенных, являлись к умирающим. Знатные сеньоры получали consolamentum на смертном одре, богатые буржуа делали крупные предсмертные пожертвования своей Церкви.

В те годы, когда Раймон VII освободил Лангедок, просматриваются следы деятельности приблизительно пятидесяти диаконов. Диаконы по иерархии стояли ниже епископов; их точные полномочия трудно определить за неимением данных; они руководили общинами. Наличие пятидесяти диаконов подразумевает существование по крайней мере нескольких сотен совершенных, как мужчин, так и женщин. Костры 1210-1211 годов унесли жизни около шестисот из них; эта цифра тоже не точна, среди сожженных могли быть верующие, принявшие consolamentum непосредственно перед костром, как, например, Г. де Кадро, «сожженный в Минерве графом де Монфором»[139]. Однако Церковь катаров очень быстро оправилась от сокрушительного удара, поскольку была сильна своей организованностью и четкой иерархией и насчитывала не менее тысячи совершенных.

Совершенные представляли собой только одну опасность, они имели огромное влияние на население. О величине этого влияния можно судить по тому факту, что в стране, где их все прекрасно знали, Инквизиция смогла до них добраться только после десятилетий безжалостного полицейского террора. А меры против тех, кто их поддерживал, применяли жестокие.

Совершенные были вездесущи. Мы помним, что они организовывали собрания общин даже в оккупированной Монфором Тулузе. Когда же законные сеньоры – сами почти все верующие катары – освободили страну, уже ничто не могло препятствовать распространению их учения. Конечно, они не обладали уже той свободой, что накануне крестового похода. Графы явно поддерживали еретиков (Роже Бернар де Фуа открыто, Раймон VII весьма сдержанно), но опасность, которую они могли навлечь на страну, заставляла совершенных соблюдать осторожность. На это время приходится основание ткацких мастерских, которые на самом деле представляли собой семинары катарских общин, где бывала вся местная знать. Такой была мастерская в Кордесе под началом Сикара де Фигейра. Гийаберт де Кастр, которого, как «старшего сына», прочили в епископы Тулузы в 1223 году, содержал дом совершенных и больницу в Фанжо, рядом с первым доминиканским монастырем. Теперь папа откровенно поддерживал новый орден, знаменитый основатель которого умер в 1221 году. Неутомимый катарский епископ проводил жизнь в пастырских трудах, руководя общинами в Фанжо, Лораке, Кастельнодари, Монсегюре, Мирпуа, не считая Тулузы, почитавшей за честь называть его епископом. В 1207 году он был достойным оппонентом святого Доминика и легатов на конференции в Монреале. С 1220 по 1240 годы его пребывание прослеживается в большинстве городов в окрестностях Тулузы, Каркассона, в графстве Фуа. Он находился в Кастельнодари во время осады города Монфором в 1222 году, а потом, когда катары снова стали мишенью преследований, именно он попросил Раймона де Перелла, владетеля Монсегюра, предоставить свой замок в распоряжение Церкви и организовать там главный штаб сопротивления катаров. Обстоятельства и дата его смерти нам неизвестны.

Можно с некоторым замешательством констатировать, что история сохранила нам очень мало сведений об этой ярчайшей личности Франции XIII века. Точно так же мы почти ничего не знаем и о других руководителях движения, таких, как Бернар де Симор, епископ Альби Сикар Селерье, Пьер Изарн, сожженный в 1226 году епископ Каркассона, Бернар де ла Мот, преемник Гийаберта Бертран Марти и другие, в то время как знаем почти все о переписке Иннокентия III, о приступах гнева или благочестивых порывах Симона де Монфора. История деяний опальных апостолов, быть может, столь же плодотворна в плане вдохновений и наставлений, как и история Франциска Ассизского. И они тоже были посланцами Божественной любви. Даже нельзя равнодушно помыслить о том, что эти светочи навсегда угасли, их лица стерлись, а пример их жизней потерян для тех, кому мог бы на протяжении веков помогать жить.

И если уж нам нечем искупить это преступление против Духа, то давайте, осознав свое невежество, признаем, что было разрушено что-то очень важное. Наверное, с заполнением этой пустоты наше понимание истории средних веков было бы совсем иным.

Перед лицом растущего могущества ереси официальная Церковь в Лангедоке, казалось, утратила все рычаги устрашения. Что могли сделать рядовые священники, если сами епископы вынуждены были бежать в Монпелье? Несмотря на все обещания графа Тулузского изгнать еретиков, клир мог себя чувствовать уверенно только под защитой французского короля.

Захоти граф действительно выполнить свои посулы, он бы тоже не смог этого сделать без поддержки зарубежной армии. Но он, как видно, и не собирался их выполнять.

Оставаясь, однако, беспомощной в годы освобождения Окситании, римская Церковь не бездействовала. Монашеский орден, основанный св. Домиником и признанный 11 февраля 1218 года Гонорием III, накануне крестового похода пустил корни в Тулузской земле под опекой Фулька. Тогда он еще не был независимым орденом, а представлял собой религиозную общину, на долю которой выпала особая задача – истребления ереси.

Нам известно, как св. Доминик начинал свою деятельность в Лангедоке.

Основать монастырь в Пруйе, в нескольких километрах от крупного катарского центра в Фанжо, в эпоху, когда этот район подчинялся еретикам, было смелым шагом. Спустя три года крестовый поход изменил ситуацию, и противники св. Доминика подверглись гонениям и лишились своих территорий. Симон де Монфор, весьма почитавший Осмасского каноника, отписал новому монастырю часть доменов Лорака, владетеля Фанжо. После победы Раймона VII земля вернулась к прежнему владельцу. Но монахи из Пруйе уже пользовались особой поддержкой папы и, как пчелиный рой, разлетелись и осели не только в Лангедоке, но и по всей Европе.

Св. Доминик являлся, несомненно, одним из руководителей борьбы с ересью в Лангедоке, а быть может – ее настоящим духовным вождем. Во время крестового похода легатам было не до еретиков, их больше занимали война и дипломатия. Из епископов один Фульк Тулузский энергично взялся за борьбу с ересью, и поначалу Доминик ему был и помощником, и вдохновителем. Превосходный историк Жан Гиро полагает, что создание Белого братства в Тулузе не обошлось без Доминика. И епископа, и каноника из Пруйе воодушевлял один и тот же религиозный пыл и бойцовский характер.

Крестовый поход в одночасье придал оттенок двусмысленности и моральной ущербности десятилетнему апостольству Доминика. Надо полагать, что ряды доминиканцев пополняли фанатики из католиков, а никак не из обращенных еретиков. Как бы там ни было, оставив Пруйе на попечение монахов Кларе и Ноэля, Доминик обосновался в Тулузе, где стал верным сторонником епископа. В июле 1214 года Фульк постановил: «...во истребление порока и ереси и во утверждение законов веры... мы водворяем в нашем диоцезе брата Доминика и его компаньонов»[140].

Доминик был в свите епископа, когда того изгнали из города, а в Мюрете его молитвы о победе крестоносцев отличались особой страстью, воплями и стенаниями. Страстный проповедник, которого мать в пророческом сне видела в образе лающего (видимо, на врагов Господа) пса, не мог оставаться в бездействии, наблюдая победы крестового похода. Он продолжал проповедовать и формировать ряды своего будущего ордена, собирая вокруг себя людей пылких и неустрашимых, душой и телом преданных делу проповедничества и истребления ереси.