Потомок Микеланджело - Анатолий Левандовский

Он снова замолчал. В памяти его вдруг вспыхнула трехдневная беседа с Феликсом Лепельтье на острове Ре. Вспыхнула так ярко, будто все это происходило совсем недавно, несколько часов назад… Он вновь думал об иллюминатах, об их вожде Вейсхаупте, о его доктрине, открывающей разные стороны разным градациям посвященных… Он думал об этом все последние дни, да и не только последние — все время, пока зарождалась и оформлялась идея «Общества Высокодостойных мастеров»…

Вийяр прервал затянувшуюся паузу.

— По твоему лицу вижу: ты имеешь вполне готовый план.

Буонарроти внимательно посмотрел на товарища.

— Ты не ошибся. Я предлагаю установить в «Обществе Высокодостойных мастеров» три степени. Первая предназначена для непосвященных, для всех тех, кто составит наши резервы. Широкая по людскому охвату, она будет подчиняться обычным масонским догмам: морально-нравственному совершенствованию, братской взаимопомощи, духовному равенству. Она может быть организационно оформлена в обычную масонскую ложу по типу «Искренних друзей». И название ей можно дать, скажем, «Треугольник».

— Почему «Треугольник»? — полюбопытствовал Террей.

— Как намек на три степени организации. Вторая степень составит синод высоких избранников, заседающий тайно. Высокие избранники исповедуют идеи демократической республики, иначе говоря, народного суверенитета. Например, такие: «Не может быть истинной свободы, пока все граждане не будут приобщены к законодательству». Или: «Законодательная власть принадлежит народу, который может временно наделить ею одно лицо, но она не может быть ни наследственной, ни пожизненной». Или: «Любой человек вправе умертвить узурпатора верховной власти».

— А каковы будут отношения между членами первой и второй степени?

— Конечно же они будут чисто братскими. Но члену первой степени ни под каким видом не должно быть известно, чем занимаются его старшие братья — высокие избранники; члены первой степени даже не должны вообще знать, что старшие братья занимаются чем-то своим. Когда член первой степени в результате длительной проверки делом покажет свою высокую сознательность и преданность организации, он — с согласия синода — может быть переведен во вторую…

— Ну а третья? — снова вмешался Террей. — Ты до сих пор ничего еще не сказал о третьей степени!

— Третья степень… Это — соль всей организации, центральный стержень ее, руководящий центр. Назовем его «Ареопаг», как было у филадельфов, или «Великая твердь»… Она должна оставаться п о л н о с т ь ю з а с е к р е ч е н н о й. О ее составе и месте нахождения не знает ни один из нижестоящих. В нее входят исключительно соратники и ученики Гракха Бабефа, и возглавляет ее великий архонт филадельфов.

— А ее догма? Ее символ веры?

— Я думаю, что они тебе, равно как и всем нам, должны быть ясны. Ибо это наше Евангелие, главный завет нашего погибшего вождя. Основной догмат «Великой тверди» — всеобщее счастье, полное равенство, не только равенство прав, но и равенство благ. Вот как я предлагаю сформулировать этот принцип: «Пусть будут уничтожены материальные различия и все имущество объединено в одну общую казну, и Родина, единственная властительница и нежнейшая мать, обеспечит в равной мере всем любимым и свободным детям своим хлеб, образование и работу»…

…Они толковали обо всем этом несколько вечеров подряд, пока вдруг не появился Марат, придавший их мыслям несколько иное направление…

26

— Я думаю, на этот раз осечки не произойдет…

Марат был взбудоражен до предела. Как и его великий брат, человек темпераментный, горячий, он даже не сразу нашел верный тон разговора — говорил сбивчиво, перескакивая с одного на другое, и в конце концов Буонарроти не выдержал:

— Да прекрати, ради бога, эти невнятные выкрики! Расскажи все по порядку!

И Марат рассказал. Сначала положение его в Париже было не слишком приятным. Явно уловив слежку, он вынужден был маскироваться. Отказавшись от рискованных встреч и связей, он больше недели бродил по музеям, театрам и кабачкам Пале-Рояля — ни дать ни взять — любознательный путешественник из провинции. И вдруг почувствовал: слежка отпала. Почему — этого он не мог понять, но отпала. Тогда-то он и начал действовать, стараясь наверстать упущенное. Встретился с нужными людьми, разобрался в общем положении и даже — с помощью подкупленного тюремного надзирателя — вышел на связь с Мале…

— И тут-то я понял, братья, что этот несгибаемый человек, вопреки всем акциям своих душителей, вовсе не оставил былых планов. Несмотря на неволю, он — само действие. Он подбирает верных людей и окольными путями идет все к той же цели, к восстанию. Он заразил меня своим энтузиазмом. Да разве одного меня? Он умудряется переправлять корреспонденцию во все углы страны, держит в своих руках все нити. Нам брат Леонид дал наказ: готовить людей и самим быть готовыми, чтобы в положенный час начать здесь…

— А как мы узнаем этот час? — спросил недоверчивый Террей.

— Будет дан сигнал из центра.

Они помолчали. Каждый думал об одном и том же.

— Могу резюмировать, братья, — сказал наконец Буонарроти. — Мы на верном пути. Вскоре события в Париже и Женеве сомкнутся, охватив тирана и тиранию стальным кольцом…

27

Тем же летом новое общество Буонарроти закончило подготовительный период своего оформления. И появился его первый декрет:

«Ассоциации филадельфов и адельфов объединяются в Орден Высокодостойных мастеров…

«Великая твердь» постановляет следующее…

Каждый адельф или филадельф может быть представлен в Общество, и сразу после рекомендации поручителем будет произведено его принятие согласно статуту».

Декрет был помечен серединой июля 1812 года.

К этому времени большая война, предсказанная Буонарроти, шла уже полным ходом, суля успех новому предприятию заговорщиков.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

1

Странно, непостижимо странно движется история. Она идет своим, никому не ведомым путем, делая неожиданные зигзаги и словно вырываясь из рук тех, кто, казалось бы, вершит ею. И как бы сильные мира ни старались держать свое направление, история зачастую идет наперекор им и приводит к неожиданным результатам. Впрочем, так ли уж они неожиданны, как кажется порой?..

Если бы кто-либо в Тильзите намекнул Наполеону, что всего четыре года спустя он будет драться не на живот, а на смерть с человеком, которого сегодня сжимает в объятиях, он бы, вероятно, рассмеялся.

Но зачем Тильзит? Даже Эрфурт, при всех своих теневых сторонах, еще не сулил войны.

Скажем больше: войны не хотели ни Наполеон, ни Александр. Ни тому, ни другому, ни тем более их народам война не была необходима, она была просто не нужна.

Все окружение Наполеона до последнего момента уговаривало властителя отказаться от пагубной затеи, уверяя, что война эта может привести к необратимым результатам. Даже Фуше представил императору записку, в которой почтительнейше умолял его воздержаться от самоубийства.

Но ни Фуше, ни Коленкур, ни сам Наполеон уже не могли удержать того, что становилось предрешенным, неизбежным, неотвратимым: прежде чем бесславно окончить свою затянувшуюся авантюру, он должен был до конца испить горькую чашу величайшего из поражений, венчающего бесконечную череду блистательных побед.

В 1809 — 1810 годах империя внешне достигла зенита могущества и славы. Власть победителя распространялась почти на всю Европу. Кругом копошились его вассалы, униженно расшаркивались раболепные союзники. Он учреждал и ликвидировал по собственному усмотрению королевства. Он карал и миловал не отдельных людей, но целые народы.

Но диалектика жизни такова: именно тогда, когда явление достигает зенита, оно уже имеет в себе червоточину неизбежного вырождения; наивысший подъем — начальная точка падения.

По-видимому, уже в 1810 году (а может быть, и раньше) Наполеон подсознательно начал ощущать неизбежность краха всей своей системы. Он никогда бы не признался в этом, но он это чувствовал, и это ясно видели окружающие. Живого, деятельного, быстро и остро на все откликающегося, молодого душой человека незаметно сменил мрачный, замкнутый, желчный и злобный нелюдим, одним лишь своим присутствием погружавший двор, сановников, маршалов, членов семьи в состояние растерянности и неловкости. Зачастую не слышавший, что ему говорили, он мог часами молчать, уставившись в одну точку. Он потерял сон. Даже молодая жена, даже рождение долгожданного наследника ничего не изменили. Как будто он вдруг почувствовал движение рока и, не желая того, сам устремился ему навстречу.

Первой занозой, вошедшей в его представление о самом себе и неограниченности своего могущества, занозой, которую до конца так и не удалось извлечь, оказалась Испания. Испания наводила на горькие раздумья. Когда-то ведь он мечтал о власти над всем миром. Но что уж тут было говорить обо всем мире, когда он, великий, непобедимый стратег, не смог справиться с маленьким народом, прозябавшим где-то на задворках Европы?..