Заговор красного бонапарта - Борис Солоневич

Девушка с удивлением смотрела на незнакомца.

— А от кого это письмо?.. Что за таинственность?

— Письмо это (молодой человек закончил очень тихо) от Миши… — Ах!

Девушка схватила узкий конверт, тщетно отыскивая на нем свое имя или адрес. Когда она с удивлением подняла глаза на незнакомца — его уже не было. Зайдя за кусты, девушка с лихорадочным нетерпением разорвала конверт и достала оттуда небольшой листок бумаги.

«Милая Нежнолапочка, — было написано там. — Тебя на днях вызовут в Центр и предложат одну весьма интересную командировку. Соглашайся обязательно. Это — мой „приказ № 1“. Не забудь сказать, что ты немного говоришь по-французски. В воскресенье, в 20 часов, приходи на то место, где мы занимались историей. Но по дороге обязательно смени десяток трамваев и пройди быстро пешком несколько концов по переулкам Китай-города. Письмо это тебе передаст мой друг. С ним ты когда-то ко мне ехала. Сожги письмо немедленно. До свиданья, дорогушенька. Твой М.»

Радостная волна залила сердце девушки. Значит, Миша не только как рабочий, но и как маршал, о ней помнит, ее немно-о-ожечко любит и хочет видеть.

Боже мой, как хороша, как чудесна жизнь! И это осеннее ясное солнышко, и прозрачный воздух, и пробитые золотом кусты и деревья, и шум молодых голосов на стадионе, и ощущение силы, здоровья и молодости в каждой клеточке стройного легкого тела… И главное, — это вот чудесное чувство, что где-то там, вдали от этой площадки, но так рядом, в самом сердце, существует «ОН», ее Миша, не маршал, не рабочий, а просто М-и-и-и-шаа-а-а…

«Милый мойСтроен и высок.

Милый мойНежен и жесток»…

пропела девушка, вприпрыжку пересекая стадион. На сердце у нее пели птички. Ведь еще каких-нибудь два дня… Точнее — сколько?.. Да 38 часов, и она опять увидит своего милого Мишу!..

* * *

— …Вот что, товарищи. Я пригласил вас всех сюда сегодня на, так сказать, закрытое военно-политическое совещание по весьма важному вопросу — нашей первой настоящей мирной вылазке в буржуазный военный мир.

Голос Сталина звучал веско и серьезно. В его небольшом кабинете сидели Молотов, Каганович, Ворошилов, Тухачевский, Гамарник, Ежов и Жданов.

— Дело в том, что в связи с непрестанно растущей мощью нашей страны и нашей армии, многие наши буржуазные соседи очень бы даже не прочь заключить с нами союзик поплотнее. Мы тоже не против этого — выгода экономическая и политическая прежде всего. А договоры, — как это прекрасно известно даже каждому пионеру, — это бумага. на бумаге всякую запятую можно всегда по-иному объяснить или… ну, сами понимаете, товарищи…

Угодливые улыбочки поползли по лицам некоторых.

— Да, так вот, особенно интересуются дружбой с нами теперь Англия и Франция… Им очень хочется заключить с нами крепкий военный договор — для поддержания европейского равновесия. Мы что ж — мы не против. Мы поддержим это равновесие, как говаривал Ильич, «как веревка поддерживает повешенного». Ха-ха… Пока нам выгодно. Очевидно, растущая военная мощь Германии их всех сильно беспокоит и тревожит.

Только мы одни смотрим на этот рост спокойно и уверенно, зная свою силу. Да, так вот… В последнее время генеральные штабы Англии и Франции несколько раз просили прислать им кого-либо из наших военных главков для связи, как, так сказать, символ растущей сердечной дружбы и готовности их… поддержать…

Сталин коротко засмеялся, словно заржал. Все собравшиеся усмехнулись: военные сдержанно, сталинские секретари и наркомы — подобострастно.

— Вот я и думаю: отчего бы и в самом деле к ним кого-нибудь не послать? Для закрепления этаких «дружественных уз». Риска нет никакого, а польза может выйти. Так что вот, товарищи, мне кажется, что послать кого-то можно и даже нужно. И мое такое мнение, что поехать в гости к буржуям следовало бы нашему маршалу Тухачевскому.

— Почему именно Тухачевскому? — немного резко спросил Ворошилов.

— Почему именно Тухачевскому? — искоса посмотрел Сталин на наркома обороны. — А вот почему: товарищ Михаил — наш проверенный боевой маршал. Он в курсе наших вопросов — не только военных, но и других. Он несомненно сумеет поддержать нашу марку за границей. Помните, как в свое время Чичерин много помог молодому Советскому Союзу своей представительностью, знанием иностранных языков, дворянским именем и даже уменьем шикарно носить буржуйский фрак? По собранию прошел добродушный смешок.

— Ну, так вот — товарищ Тухачевский обладает тоже нужными для заграничного представительства качествами — тоже старый дворянин и гвардейский офицер… Да ты не обижайся, Михаил Николаевич, за напоминание, — обернулся Сталин в сторону маршала, заметив его движение. — Я ведь с точки зрения политики говорю: для наших задач теперь это может быть выгодным. Для буржуазной прессы это будет хорошим поводом отметить, что с Советами, мол, все классы старой России и даже, мол, дворяне и офицеры… Ха-ха-ха… А потом еще, ты ведь, товарищ Михаил, языками владеешь?

— Да, — коротко отозвался Тухачевский. — Французским совершенно, — немецким прилично. Английским неважно, но все же достаточно.

— Ну, вот видите, товарищи. — с удовлетворением заключил Сталин. — Все устраивается как нельзя лучше. Тем более, что товарищ Тухачевский уже раз ездил в Лондон, на похороны короля. Так что дорогу уже знает… Я думаю, что возражений против кандидатуры Михаила Николаевича не будет?

Он обвел своими черными суровыми глазами собранных сановников. Все ясно понимали, что диктатор спрашивает только для проформы и что вопрос уже твердо решен.

— Не-е-е-т, какие могут быть возражения? — сказал Молотов, чуть заикаясь. — Дело только в том, чтобы снабдить товарища Михаила точной информацией о том, что делается за границей и дать ему ясные директивы. А вообще говоря, поездку такого рода можно только приветствовать: нужно же, в конце концов, в мир дорогу проложить и себя там показать.

— Покажем! Еще и как — закачаются! — с веселым вызовом бросил смуглый решительный Жданов и все засмеялись.

— Правильно, Жданыч, — одобрил Сталин. — И еще как закачаются! Только в свое время, не теперь. Мы ждать умеем. Да и твоя фамилия такая — надо «жжжждать», а потом «дать»… Верно? Ха-ха-ха… Ну, будем кончать этот вопрос, товарищи. И договоримся так: каждый из вас, по своей специальности, даст маршалу нужные сводки и указания. Что же касается общих директив, то (Сталин на секунду задумался) то, что же о них сказать? Разве что два слова: наш бой с миром капиталистическим и особенно с фашистским — совершенно неизбежен. Но, конечно, из этих двух непримиримых врагов, — капитализма и фашизма, — последний опаснее всяких там демократий: он ближе и грознее, так как динамичнее и жаднее. И наша задача на данный момент — так лавировать между этими двумя силами, чтобы, по мере возможности, стравить их между собою, самим в нужный момент выйти на мировую арену с нашей нетронутой армией и поставить точку над событиями. — Красную точку, — вполголоса добавил Каганович.

— «Красную», говоришь? — усмехнулся Сталин. — Это само собой… Так вот — маршалу Тухачевскому нужно, не связывая себя никакими серьезными обещаниями и разговорами, выслушивать побольше признаний и пожеланий, а потом мы уже тут на месте разберем, что, к чему и как. Официально маршал поедет по приглашению английского и французского генеральных штабов, как знатный визитер дружественной державы.

— А если на обратном пути меня любезно задержат для дружественных разговоров в Берлине, тогда как? — негромко спросил Тухачевский.

— Тогда? Ну что ж, ты и там должен быть отменно любезен и очарователен. С парламентариями ты — советский демократ. С фашистами ты — безбожник, антиплутократ и социалист… А вообще помни, как говаривал Меттерних: «Язык нам дан для того, чтобы скрывать свои мысли»… Да не мне тебя учить, товарищ Михаил, как там действовать. Не забудь только получить от Ежова ходы к нашим тайным резидентам: от них ты получишь куда больше нужных сведений, чем от всех наших официальных полпредов…

Сталин и Ежов переглянулись и понимающе усмехнулись.

* * *

— Ну, да… Я приняла предложение Харченко, — тихо и недовольно говорила Таня, прижимаясь к плечу своего Миши. — Но, ей же Богу, мне вовсе не хочется никуда ехать!

Друзья сидели вечером на старом месте — на ступеньках храма Василия Блаженного. Тухачевский, сделавший большую поездку и сменивший две машины, был в штатском пальто. Он раскинул одну его полу на ступеньке и окутал ею девушку. Он опять был рабочим Пензой, и Таня, доверчиво прижавшись к нему, рассказывала про свой разговор с Харченко.

— Вот же, ей Богу, — повторила она искренно, — вовсе не хочу я ехать в этот противный Париж. Мне и здесь хорошо.