Герои русского парусного флота - Владимир Шигин

А затем была война, долгая и кровавая. Семёну Пустошкину, однако, отличиться в ней не удалось. Капитан-лейтенанта ждало иное поприще. Как знатока дел канатных и парусиновых, его отправили комиссионером в далёкое местечко Кричев, что в губернии Могилёвской, на канатную фабрику помещика Голынского. Шесть с лишним лет отбыл Пустошкин в Кричеве, добротность канатов да брезентов проверяя. Там и чин следующий получил, там и судьбу свою встретил — девицу Софью Фёдоровну, дочь местного полковника Зернигаузена.

Друзьям он в те годы говорил:

— Трудимся в поте лица своего! И пусть труды наши не видные, зато флоту зело нужные!

Отозвали Семёна Афанасьевича к флоту лишь тогда, когда решено было в самом Херсоне канатную фабрику строить. Надо ли говорить, как радовался Пустошкин, что о нём наконец-то вспомнили.

— Думал я уже, что и смерть приму в сиих чащобах! — восторженно сообщил он жене, с бумагой о своём переводе ознакомившись. — Ан нет! Значит, поплаваем ещё по хлябям зыбким!

И снова неприметная и кропотливая работа, ведь фабрику херсонскую приходилось создавать на голом месте. А едва старательный капитан 2-го ранга поставил дело канатное, отрядили его на якорное. Мотался Семён Афанасьевич по заводам ижевским и боткинским, добивался, чтоб железо шло на Черноморский флот качества первостатейного.

Вскоре о Пустошкине заговорили как об опытнейшем хозяйственнике, к тому же и бескорыстном, к которому и полушка не пристанет. И снова назначение. На этот раз высокое и почётное — капитаном Севастопольского порта с чином капитана 1-го ранга.

Перевёз Семён Афанасьевич туда из Херсона семью, выстроил дом. У Пустошкиных всегда весело: детишки по комнатам бегают, стол накрыт щедро, и каждому гостю рады. Сам хозяин от интриг да шептаний подалее держится. Всех всегда выслушает, улыбнётся и тарелку ближе подвигает:

— Прошу от нашего стола отведать, а словесные поносительства дело пустое и никчёмное. Всё перемелется!

Наверное, поэтому Пустошкина уважали все: и чопорный, осторожный Мордвинов, и своенравный, злой на язык Ушаков.

До нас дошло описание внешности и характера Пустошкина. Вот оно: «С.А. Пустошкин был среднего роста, строен собою, имел прекрасные и приятные черты лица, в которых ясно отражалась доброта души, и всегда играл свежий румянец. До самых последних дней жизни сохранил он свежесть чувств, твёрдую память и светлый ум, украшенный многолетней опытностью. Счастливая наружность его невольно привлекала к нему любовь и почтение. Он постоянно отличался весёлым и кротким нравом; был терпелив и умел управлять собою; имел нежное и чувственное сердце, но никогда не предавался до излишеств ни в радости, ни в печали; любил помогать всякому, кому и как мог. В обществе был любезен и приветлив; отличался искренностью в разговорах, непринуждённым и ласковым обращением. Будучи верным исполнителем… он требовал того же и от своих подчинённых, которыми был любим как начальник, и как отец и друг». Много ли мы найдём в анналах нашей истории столь трогательных и искренних описаний человеческих качеств?

Последний год восемнадцатого столетия принёс Пустошкину долгожданное участие в боевых делах. Высочайшим указом велено было спешить ему в Николаев, где собрать транспортную флотилию. Император Павел I заступился за битого французами неаполитанского короля и пообещал ему прислать в помощь три гренадерских батальона.

Вот и Николаев. Времени на особую подготовку к длительному плаванию уже не было. Под своё начало Пустошкину пришлось брать всё, что было под рукой — и старое, и гнилое. Генерал Бороздин, гренадерский начальник, при посадке заметно нервничал:

— Насколько опасным будет сие путешествие?

— Пусть вас успокоит то, что тонуть станем с вами вместе! — отвечал ему, улыбаясь, Пустошкин. — Не переживайте! Доставим, как в почтовой карете, в целости и сохранности. Ну, а за качку уж не обессудьте! Царю морскому «ура!» покричать никогда не грех!

29 сентября 1799 года закончили посадку десантных войск, а 12 ноября Пустошкин уже вводил свою флотилию в только что освобождённый Ушаковым порт и крепость Корфу. Там флотилия стала на зимовку, приводясь в порядок и латая изношенные суда. В марте следующего года Пустошкин завершил операцию и высадил гренадерские батальоны в южной Италии. Командующий Средиземноморской эскадрой адмирал Ушаков, старый знакомец и сослуживец Пустошкина, был его действиями весьма доволен. В своём приказе по эскадре он отмечал: «Гребного флота г. капитану 1-го ранга Пустошкину, за ревностное и усердное старание, прилежность и скорое выполнение в доставление… войск… при противных погодах, успешно и благополучно, за высаживание оных в Отранте… отношу признательнейшую мою похвалу и благодарность; также похваляю ревность и усердие его… за исправное доставление оных войск… до Корфу в прошедшее время глубокой осени, на судах, не весьма благонадёжных».

Приведши же обратно флотилию в Николаев в гораздо лучшем состоянии, чем он её оттуда уводил, Семён Афанасьевич удостоился похвалы даже придирчивого Мордвинова: «Поздравляю Вас от всего моего сердца с благополучным возвращением. Вы можете почитать себя спасшимся после бурного плавания на судах гнилых. Мы сопровождали вас молениями, зная, сколь великим опасностям подвержены вы были».

Отдохнувши в семье и получивши первое адмиральское звание, был определён Пустошкин на испытания новых кораблей. Осенью 1801 года вывел он на чистую воду новостроенные 110-пушечный гигант «Ягудиил» и 66-пушечный «Варахаил». Попали в шторм. Корабли держались хорошо. По результатам похода контр-адмирал доложился севастопольскому начальству:

— Против прежних наших много имеют лучшего. Особо ж прекрасны на ходу — что птицы летят!

А жизнь продолжалась. Многочисленное семейство Пустошкиных перебралось из Севастополя в Николаев, где в то время определили к службе их главу. Купили дом с вишневым садом и беседкой, обвитой хмелем.

Софья Фёдоровна почти каждый год дарил мужу то сына, то дочь. Дружная семья Пустошкиных множилась — за Марией Меланья, за Александрой Надежда с Семёном. Всего же детей было шестнадцать… Воспитывал их Семён Афанасьевич в строгости. Но ругани и побоев у Пустошкиных не знали, достаточно было, что глава семьи нахмурился, — это успокаивало самых завзятых шалунов.

По воскресеньям Пустошкины прогуливались по городской эспланаде. Впереди Семён Афанасьевич с супругой под ручку, следом вся детвора: мал мала меньше. Обыватели николаевские, в окошки выглядывая, судачили:

— Ишь, Пустошкины со своими цыплятами выхаживают, а Софья Фёдоровна чтой-то пополнела, никак опять прибавления ожидают!

ОТ АККЕРМАНА ДО АНАПЫ

Осенью 1806 года началась очередная русско-турецкая война. Тогда же Пустошкин снова был поставлен командовать гребными судами, которые и привёл к Одессе. Там ему шлюпкой с берега передали пакет. Адмирал сорвал печати.

— Курс на Днестровский лиман! — объявил он своим капитанам.

— Есть! — коротко отвечали те.

Гребная флотилия, оглашая воды шумом вёсел, набирала ход к Аккерману — турецкой цитадели неподалёку от Одессы. Там уже вели бои сухопутные войска во главе с дюком де Ришелье.

Как назло, внезапно ударил мороз, диковинка для этих мест.

— Топоры да заступы в руки! Марш на лёд! — скомандовал Пустошкин.

Так, рубя ледяные глыбы и растаскивая их в стороны, канонерки пробивались к крепости. Внезапное их появление у крепостных стен поразило турок несказанно. Ещё бы, ждать подобного подвига от своего флота гарнизону не приходилось, десятки же русских канлодок, каждая из которых являлась маленьким фортом, делали надежды на успех обороны иллюзорными. Над турецкой цитаделью был незамедлительно поднят белый флаг.

— Не овладеть бы вам Аккерманом, если б не налетели эти чёрные вороны! — в сердцах бросил паша, сдавая свой ятаган Ришелье.

И хотя корпуса судов уже разваливались на глазах, а люди были изнурены до крайности, Пустошкин был доволен несказанно:

— Ладно получилось: и крепость взяли, и сирот на Руси не прибавилось!

Наградой контр-адмиралу Пустошкину за бескровную победу под Аккерманом была Анна 1-й степени.

Всю зиму в поте лица команды латали свои изношенные канонерки, а по весне флотилия двинулась к следующей турецкой крепости — Килии.

Сбросив десант и поддержав пехоту точным огнём, моряки внесли достойную лепту в овладение и этой неприятельской твердыней.

А Пустошкин уже знакомился с секретным посланием морского министра Чичагова. Дело затевалось необычайное! Министр предписывал контр-адмиралу взять под своё начало лучшие корабли Черноморского флота, десантные войска и курс прямо на Константинополь. При входе в Босфор предполагалось сжечь брандерами турецкие корабли и дерзкой атакой захватить турецкую столицу. Чичагов писал: «Вам представляется через сие способ приобресть государству бессмертную славу и себе воздвигнуть бессмертный памятник на вечные времена…»