Дарители - Мария Барышева

…и оказалась в мире черного огня и боли — густом и растворяющем, она плыла сквозь эту сжигающую густоту, снова и снова выкрикивая собственное имя, и она была болью, и захлебывалась ею, и боль смешалась с ее кровью, и несколько раз ей казалось, что ее уже не существует, и она воскрешала себя снова и снова, продираясь сквозь чужую ненависть, не давая растворить себя, закутываясь в тонкую оболочку собственного мира, который проник сюда вместе с ней, — оболочку холодных цветов — синих, лиловых, лазурных, темно зеленых — цвета минора и холода, сгорающие снова и снова. Она плыла, и у нее уже почти не осталось сил, и когда ей уже начало казаться, что кроме черного и расплавленного больше ничего не существует вокруг, что она глупо попала в ловушку, что сейчас в том, ином мире, ее сердце остановится от боли, жидкий огонь вдруг кончился, и она оказалась в теплом цветном пространстве, которое приветствовало ее, подхватило, окунуло в себя и защищающе сомкнулось за ней, дрожа в чудовищном напряжении и все же не пуская густую черную массу. Здесь тоже была боль, но было и другое, и оно наполнило ее, и она смеялась, и плакала, и любила, и обманывала, и ненавидела, она дышала чужой привязанностью и чужим страхом, и чужие утраты, тщеславие и восхищение, и зависть, и жадность, и преданность протекали сквозь нее, отнимая боль и смывая пепел много раз сгоревшего тела, и она вновь ощутила себя живой и сильной. Чужие чувства кружились вокруг нее и пели, и среди них, словно легкие осенние листья, мелькали чьи-то образы: и светлые и сияющие, и бесцветные и невзрачные, и темные и мрачные; она видела множество лиц — чужих, знакомых, видела свое собственное лицо — то жалкое, то надменно-величественное, то прекрасное. Она была внутри Виты и она была ею.

…умница, старый дядя Женя правильно тебя воспитал…

…Разве тебе не хочется пожить нормальной, не придуманной жизнью, не мотаться туда-сюда, не врать, не втираться в доверие — просто пожить, а?..

…всем нам нужно умереть, чтобы понять, как нужно жить…

…это не неволинские картины, это намного хуже, это…

Ну как же это… девочка?..

Ты до сих пор жива только потому, что я существую! Ты жива, пока я жив!..

Наташа с трудом отделила себя от чужой сути и осмотрелась. Она находилась внутри чего-то тоже похожего на сферу, и его стенки прогибались и содрогались — чужое рвалось сюда, оно закончило обволакивать и теперь жаждало переварить, уничтожить.

— У меня мало сил, — произнесла она. — Мне нужно больше, мне нужно многое от тебя.

Бери, что хочешь. Что тебе надо?

— Мне нужна твоя ненависть. Злость. Ярость. Ложь. Горе. Боль, но иная. Тщеславие. Жестокость. Страсть — в ней тоже есть сила. Я не отниму их, я хочу взять их на время и использовать. Дай их мне.

Возьми. Но будь осторожна. Все здесь безумно, оно уже просачивается сюда, скоро меня не будет совсем.

Разноцветные горячие волны всплескивались одна за другой и прокатывались сквозь нее, наполняя потребованным, и за секунды она проживала дни и месяцы чужой жизни, и чувствовала, что может все, и черное, теснившееся там, за гибкими стенами, стало казаться ей жалким, затухающим, лишенным силы. Она выпрямилась и засмеялась, и смех этот принадлежал многим, и ее стало много, и кто-то выходил и становился рядом, не отделяясь от нее полностью, торжествующий, счастливый, живой.

Да, да, снова охотиться, ловить, вырывать, резать, переносить, запирать…

— Выпусти меня! — потребовала она, и цветное пространство раскололось, и внутрь жадно хлынула темнота и застыла перед ней в нерешительности, пульсируя и переливаясь, и напевая растерянно:

С нами? Сгоришь с нами? Станешь нами?

— Жалкий демон! — сказала она ему. — Это ты станешь мной, дряхлая иллюзия! На кого ты замахнулся, кого ты пожелал?! Глупая жадная грязь!

Темное вздыбилось гигантским горячим валом, на мгновение в нем мелькнуло чье-то уродливое, искаженное ненавистью лицо, а потом вал ударился в нее, и она вцепилась в него руками, и глазами, и всей собой, и теми, кто был рядом, и потащила, бьющееся, сопротивляющее, кричащее в предсмертном ужасе на непонятном ей языке, сминая его, раздирая, срывая и принимая в себя, и выбрасывая в серую пустоту, где оно исчезало, переносясь куда-то. Сопротивление постепенно ослабло, а потом и вовсе исчезло, превратившись в агонизирующую дрожь, и кошмарная амеба начала сдираться со своих стиснутых в бесформенную плотную массу пленников, съеживаясь, выворачиваясь, словно апельсинная шкурка, затухающим шепотом упрямо напевая о прохладной сладости смерти, а Наташа продолжала втягивать ее в себя, и в конце концов она сорвалась и пролетела сквозь нее, на мгновение превратив в себя, умирающую, кричащую, пылающую, ненавидящую, обманутую, побежденную, и исчезла в пустоте, где-то далеко отсюда.

Но Наташа осталась.

Встревоженная, она закрыла глаза и попыталась вернуться, но открыла их не в ярко освещенной комнатке, а снова здесь, в цветном мире чужих чувств, наливавшемся свежестью и жизнью, и струились звуки-цвета, и что-то, чья форма определялась цветом, кружилось вокруг нее в светлом радостном танце, и благодарность окутывала ее, оплетала, погружала, ласкала… Это было бесконечно приятно, но

Я всесильна, я могу все, я владею всем, повелеваю всем, никто не может меня победить…

я бог?

нужно было вернуться, обязательно нужно. Она знала это, но понимала, что не хочет возвращаться, потому что здесь осталось еще много дел, здесь можно было еще охотиться и охотиться, здесь можно было поймать многих, и другие уговаривали ее и упрашивали, и были очень убедительны, и противиться им и отказывать совсем не хотелось.

Ты ведь не изуродуешь ее, ничего ей не сделаешь, потому что заберешь все плохое, абсолютно все, ведь ты видишь все, ты поймаешь все…

Наташа огляделась и без труда отыскала то, что ей так всегда хотелось забрать у Виты, то, что всегда ее так восхищало и раздражало — это притворство, это особое многогранное искрящееся искусство лжи. Она потянулась к нему и уже в последний момент, уже почти схватив, через силу выкрикнула имя из многих цветов. И где-то там, в другом мире, человек услышал ее и понял, и остановил, и восхитительная реальность цветов исчезла.

VII

Они вздохнули одновременно, их взгляды разошлись, словно сцепленные ладони, и они превратились в двух отдельных существ, каждая по-своему осознавая свое возвращение и анализируя свои ощущения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});