ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы. - К. Александров

Нам говорили, что германская армия держится на палочной дисциплине, что германские солдаты должны постоянно тянуться перед офицерами и что офицеры за всякую провинность бьют их по лицу. Ничего этого мы не увидели. К нам пришла армия с дисциплиной крепкой, хотя и достаточно свободной. Илья Эренбург[329] нам внушал, что немецкий фриц может только жрать курицу, пить водку, насиловать женщин и разбивать прикладами головы маленьким детям. Мы должны были ему верить: ведь он жил в Германии, а мы нет. Но мы скоро увидели, что немецкие фрицы умеют также читать газеты, знают свою историю и могут себя вежливо вести. Насчет куриц и водки они, правда, были мастера, а гроссмейстером был сам рейхсмаршал Герман Геринг. Но насиловать женщин им не приходилось: от этого женщины их избавили сами. Кто знает, было ли причиной этому любопытство ко всему иностранному, обилие вина и продуктов у немцев или просто недостаток мужчин и тоска, но немцам особенно жаловаться на недоступность наших женщин не приходилось. На открытое сожительство с немцами, правда, шли далеко не все, но, как у нас говорили, «встречались» с ними очень многие.

Однажды я шел в Киеве по Подвальной улице. Впереди меня шел немецкий офицер и рядом с ним наша русская молодая женщина или девушка. Она усиленно уговаривала немца зайти к ней выпить рюмку водки или стакан чаю. Немец молчал. Потом она спросила: «Скажите, это правда, что немецкие солдаты насилуют женщин?». Немец засмеялся и ответил: «Как видите, получается как раз наоборот». Слышать это было невыносимо. Я перешел на другую сторону улицы.

Я пишу это не в обвинение русской женщине, ибо у всех других народов отношение женщин к победителям было во время этой войны точно таким же.

Самой неожиданной и малопонятной для нас была доверчивость и даже какая-то странная беспечность немецких солдат и офицеров. Мы привыкли к недоверию и подозрительности и считали в порядке вещей, если нужно было часами стоять за пропуском в какое-нибудь совсем не секретное учреждение или проходить не останавливаясь и не поднимая глаз мимо какого-либо дома, где жил наш очередной «вождь». Нам было странно наблюдать, как на другой день после прихода немцев толпа детей окружила немецкий автомобиль или орудие и даже некоторые взбирались на них, а немецкий солдат стоял рядом и не обращал на это никакого внимания. Мы не могли привыкнуть, что немецкие офицеры, входя в незнакомый дом или учреждение, оставляли в передней свои фуражки, портфели и даже пистолеты. Нам это казалось невероятной беспечностью. Гораздо позже мы поняли, к своему большому стыду, что немцы делали только то, что принято во всем мире, кроме пашей страны. Правда, от слишком большой доверчивости немцев скоро отучили наши уличные специалисты.

На другой день после прихода немцев я вышел в город. Улицы были запружены толпой обоего пола. Поразительно было видеть в этой толпе множество молодых здоровых мужчин призывного возраста. Перед уходом советских войск казалось, что в городе остались только старики, женщины и дети. Только теперь стало ясно, как много людей скрывалось от призыва в армию и от вывоза в советский тыл. Толпа казалась веселой и оживленной, люди делились новостями, и страха перед немцами не было заметно. Около немецкой городской комендатуры на углу улиц Крещатика и Прорезной стояла большая очередь. Это давали пропуска на выезд из города тем, кто жил неподалеку. В очереди было также много молодых мужчин. На некоторых зданиях были вывешены флаги: красный со свастикой на белом кругу — немецкий и желто-голубой украинский. На немецкий флаг люди смотрели с удивлением, многие не знали, что у фашистов также принят красный флаг. Борьба одного красного флага против другого казалась страшной. Украинского флага вообще никто не ожидал. Когда же он появился, люди стали ждать также русского трехцветного, но так и не дождались: немцы боялись русского флага.

В первые же дни мы начали чувствовать немецкую политику в национальном вопросе. Русским было приказано сдать радиоприемники, украинцы могли оставить. Украинцев освобождали из плена, русских задерживали. На работу принимали только украинцев, русским в работе отказывали. В немецкой комендатуре заявили: «Против украинцев мы не воюем. Наши враги — русские». Радость от прихода немцев начала рассеиваться, наступало похмелье. Немецкая политика начала проявляться: население раскололось на две части. В дальнейшем немцы старались только поглубже вбить клин национальной вражды.

21 сентября в помещении бывшего областного совета профессиональных союзов начала работать Киевская городская управа. Организована она была тоже исключительно из украинцев, то есть вернее из жителей Киева, в паспорте которых в графе национальность было проставлено слово «украинец». Никаких других оснований для причисления себя именно к украинской национальности у большинства из них не было: многие родились за пределами Украины, говорили всю жизнь на русском языке и даже большую часть жизни провели за пределами Украины. Графа «национальность» появилась в советских паспортах сравнительно недавно и заполнялась, в отличие от всех других, со слов владельца паспорта, без предъявления каких-либо документов. Многие из советских граждан единственный раз в жизни задумывались над своей национальностью при получении паспорта и заполняли эту графу совершенно случайно. И вот немцы, единственно на основании такой случайной и отчасти заведомо неверной пометки в старом советском паспорте, начали делить население на группы, одной из которых они как будто бы благоприятствовали за счет всех других. Но это было только начало, и подробнее о национальной политике немцев в захваченных ими областях Советского Союза я буду говорить позже.

Киевская городская управа начала свою работу в очень тяжелых условиях. Все энергетическое хозяйство города, водопровод, промышленные и пищевые предприятия были разрушены, склады и магазины разграблены, и помещения их частично или полностью приведены в негодность. Тем не менее работа вначале продвигалась энергично и быстро. Десятки и сотни ученых и специалистов всех отраслей и специальностей представили себя немедленно в распоряжение новых городских властей. Люди не знали еще истинных намерений германских оккупационных властей и мечтали о восстановлении народного хозяйства, особенно о возможности проявить наконец свободную частную инициативу. Это казалось тем более возможным, что немецкие военные власти вначале никаких препятствий частной инициативе не ставили, а даже наоборот, ее поддерживали. На предприятиях началась регистрация рабочих и служащих, а в учебных заведениях — студентов и преподавателей. Всем мерещилась возможность нового нэпа, и люди оживленно строили разные планы на будущее. Никто не знал, что в это самое время в Берлине Альфред Розенберг (впоследствии прозванный Альфредом Безземельным) создавал свое министерство Восточных областей, деятельность которого принесла нашему народу столько горя, страданий и унижения и окончательно развалила германский тыл на Востоке.

23 сентября Киев начал гореть. В 3 часа дня в самом центре города в подвале большого пятиэтажного дома на углу ул. Прорезной и Крещатика, в котором находился магазин детских вещей и игрушек «Детский мир», взорвалась мина большой разрушительной силы. Дом со всеми находившимися в нем людьми рухнул на переполненную прохожими центральную улицу города. Жертв было особенно много, так как в этот момент на противоположном углу около здания германской комендатуры стояла большая очередь ожидающих пропусков. Немецкие офицеры работали прямо на тротуаре за несколькими столами, когда на них и на стоявшую очередь обрушилась стена подорванного дома. При этом взрыве погибли почти все чиновники немецкой комендатуры и большое количество жителей Киева. Точно установить число жертв от первого взрыва не удалось, так как через несколько минут последовали новые, и к вечеру Крещатик со всеми прилегающими улицами представлял собой одно сплошное море огня. Второй взрыв произошел в гостинице «Гранд-отель», где помещался какой-то немецкий штаб.

Киев горел три дня. Жители прилегающих улиц и немецкие части, размещенные в городе, прилагали отчаянные усилия, чтобы потушить пожары, но справиться с огнем не могли. В городе не было воды, и все пожарные части были вывезены советскими властями за Днепр на расстояние сорока километров от города. Немцы пробовали локализовать бедствие, подрывая начинающие гореть дома, но все было безуспешно. Следовали новые взрывы, и пожар возникал в самых неожиданных и удаленных от прежних пожаров местах. Огонь перебрасывался через улицы, пустыри и через руины подорванных зданий. Пожары возникали в запертых и пустых квартирах, внутри закрытых магазинов и складов, даже в кварталах, из которых были выселены все жители. Было совершенно очевидно, что какая-то тайная организация планомерно уничтожает город. Мы опять вспомнили, что большевики обещали перед уходом «хлопнуть дверью» и грозили остающимся, что им придется еще поплакать. Они хлопали дверью после ухода и вымещали на несчастных жителях свою бессильную злость.