Труба Иерихона - Юрий Никитин

Везде народ одинаково спешит по своим муравьиным делам. Я ощутил внезапный приступ тоски. На каждом экране их тысячи человек, и все стараются «гармонизироваться» с этим дерьмовым несправедливым миром. Ма-а-а-аленькие люди. Им страшно, им неуютно высовываться. Они все хотят ужиться, устроиться, уцелеть.

Но как же нам нужны те, кто осмеливается не уживаться в дерьмовом мире, а пытается сделать его лучше! До крика нужны, до зарезу. Наши плечи трещат, а смена все не идет...

Сказбуш, проходя мимо, сказал доброжелательно:

Хотите свежую распечатку о рашентаунах?

Он сунул мне в руки листок бумаги, исчез, я некоторое время смотрел вслед. Прямая спина мастера по тайным операциям слегка горбится. Впервые. Он сам не замечает, что сдаёт. Это он думает, что сказал мне прежним благожелательным голосом, вежливым и нейтральным, но я чувствовал, что сунь ему между зубов в этот момент гвоздь, перекусит, даже не заметив.

Рашентауны... Понятно, Сказбуш пытается найти там людей для массовых операций против расползшихся по всей планете имперцев. Вроде бы все правильно, любая страна всегда старается опереться на свои диаспоры. Увы, это срабатывает абсолютно со всеми странами, кроме... России.

Действительно, рашентауны возникают в любой стране, куда разом переселяется огромная масса русских. Но вскоре они исчезают. А вот чайнатауны остаются. Как и курдотауны.

Чайнатауны не прерывают связи со своими странами, их обитатели часто ездят взад-вперёд, а нередко и возвращаются. Но русские за рубежом стараются как можно быстрее забыть о своей русскости, стыдятся её. Их дети уже не русские, языка не знают... И Сказбуш пытается найти там кого-то, кто поучаствовал бы в операции?

Я посмотрел вслед директору ФСБ. Вряд ли... Скорее всего, он бросит туда ложный след. Убивая, так сказать, сразу двух зайцев.

От места, где столпились вокруг Кречета, донесся гул голосов. Я видел раскрасневшиеся лица, мелькали листки бумаги, графики, диаграммы.

Без жалости, напомнил я себе. Без того слюнтяйства, которое многие ошибочно полагают интеллигентностью. Наш враг страна, где никогда не было любви. Не было даже самого простого естественной любви к женщине! Только дешёвая и доступная для всех подделка — секс. Не было любви к своему Отечеству, потому что своя шкура дороже, всяк за себя, и ещё плюй на всё и береги здоровье. Не было любви к своей вере, идее... Ибо если народ исповедует терпимость, то это значит: исповедуй любую веру или идею, только не мешай мне и моему огороду. Слесарю это конечно же кажется хорошо и правильно. Единственно правильно...

Я подошёл к окну, уставился на внутреннюю кремлевскую площадь. Толстые стёкла, что выдержат попадание любого снаряда из тяжёлого оружия, не искажают перспективу, мир чист.

На миг перед глазами встала Стелла. Такая, какой она была утром в постели, когда я пересилил себя и встал первым. Нам противостоит страна, напомнил я, которая уже многих поймала на своего сладкого червячка. Страна упрощений. Да-да, страна, где любви нет... и никогда не было. Страна, где вообще никогда не было высоких страстей. Где никогда никого не жгли за веру, за любовь, за женщину... Или наоборот никто никогда никого не убивал за веру, за идеи, за любовь, за женщину. За деньги да, за скот, за земли, за наследство! Но не за веру, идеи, любовь.

Даже Война за независимость всего лишь война людей, которые не хотели платить налоги. Отделившись от Англии, большинство было уверено, что налогов платить не будут вовсе. Разумное меньшинство понимало, что платить всё же придется, но надеялось, что платить придется меньше. А главное, что собирать будет именно оно, разумное меньшинство, затеявшее эту войну, а не другие люди, люди с острова...

Да и как могла возникнуть в такой стране даже любовь к женщине? Ведь туда ехали авантюристы в погоне за золотом и сокровищами, туда ссылали каторжников. Туда же ссылали шлюх и преступниц. Из них устраивали бордели. Привлеченные слухами, что на землях за океаном нашли золото, туда хлынули женщины лёгкого поведения из всех стран Европы. Золотоискатели, вернувшись с прииска, находили новые бордели с услужливыми женщинами, что за сутки успевали обслужить весь прииск.

И вот таких брали в жены, за неимением лучшего. Брали в жёны, чтобы получить право трахать самому, без соседей и собутыльников. И чтобы кто-то готовил обед и мыл посуду. Вот так у этого создающегося народа с самого начала складывалась своеобразная мораль, очень своеобразная... Та самая, что живёт и в каждом из нас, но у нас она подавлена воспитанием, культурой, искусством.

Тем несчастным было не до культуры. Да и не слыхали о ней, а потом, когда нарыли золота, когда построили банки и создали авианосцы, то сказали: а на фиг нам культура вообще? Вы со своей культурой где? А мы и без культуры ставим вас на четыре кости и пользуем. Так что обойдёмся без этой грёбаной культуры!!! От неё одни неприятности...

Рядом раздались настолько громкие голоса, что я вздрогнул, вернулся в действительность, в кабинет. Голос Краснохарева, всегда барский, покровительственный, благодушный, сейчас за моей спиной ревел неузнаваемо зло, словно у воеводы, которому пощипали заставы.

Они сыграли беспроигрышно!.. услышал я его рык. Если бы закрепились на Дальнем Востоке, то... понятно что, но даже если мы их оттуда вышибем... а мы вышибем!.. то сейчас же заявят на весь мир, мол, смотрите, какие мы гуманные! Прилетели, затратив сто миллионов баксов, поохраняли границу для русских тюленей, пока те не подтянули свои войска, а китайцы не остыли, завидев их автоматы, и вот теперь уходим обратно. И никакой платы не требуем. Вот какие мы добрые!.. А в сознании рядового дурня закрепится, что они чужих земель не захватывают. Просто помогают блюсти справедливость.

Яузов прорычал ещё свирепее:

Если бы этот рядовой дурень был только там. На той стороне! А то и у нас их до фига...

Я повернулся, Краснохарев смотрит подозрительно, не намекивает ли министр обороны на его тугодумие, но разъярённый Яузов сейчас на шуточки не больше способен, чем бронетранспортёр, на котором любит ездить по гарнизонам.

Хорошие вы мои! Держитесь.

Глава 32

Десантный вертолёт снизился, по канату вниз быстро скользнули фигуры в камуфляжной форме. Вертолёт тут же поднялся, пошёл по кругу, а двое пулемётчиков застыли за крупнокалиберными пулемётами. Глаза и длинные стволы высматривали во впадинах и редких зарослях травы хоть что-то, что может оказаться спрятавшимися боевиками.

Майор Шмелевич упал на землю, привычным перекатом ушёл в сторону, уходя от линии возможного выстрела и освобождая место для десантирования следующего, а если Глушенко прыгнет на спину, то даже спина слона хрустнет...

В десятке шагов горел бронетранспортёр. Пятеро десантников ринулись со всех ног, пальцы на ходу разрывали медпакеты, Глушенко на бегу достал шприц.

Фугас, судя по всему, рванул прямо под ходовой частью. Механик и лейтенант, командир отделения, что ехал с ним рядом, погибли на месте. Ещё двое, тяжело контуженные, застрелены чуть позже.

Хорошо воюют, хмуро определил Глушенко. Ушли без потерь.

Наши погибли все?

В бэтээре да...

Один из десантников вскрикнул. В десятке шагов от бронетранспортёра, в низинке за бугорком, лежали двое молодых ребят в гимнастёрках. Настолько молодых, что Шмелевич усомнился, что будто все воюющие части комплектуются только прослужившими не меньше года.

Он услышал страшный скрежет, словно бронетранспортёр развернулся на брусчатке, но это отдался в черепе скрежет его собственных зубов. У обоих расстёгнуты брюки, кровью залит низ живота и ноги, но издали видно, что гениталии вырезали... нет, вырвали ещё у живых. И только потом, насладившись криками и муками, добили выстрелами в упор. Оба буквально искромсаны, изорваны, патронов не жалели.

Ехали на броне, определил Глушенко. Сбросило взрывом, оглушило. А когда очнулись...

Лейтенант Мороз выкрикнул:

Гады!.. Майор, что будем делать?.. Я не хочу возвращаться вот так...

Шмелевич окинул быстрым взглядом белые от ярости лица десантников. Вот у Глушенко даже губы дрожат, весь трясётся. Таких отчисляют перед серьезными операциями. Почему-то принято считать, что холодный профессионал предпочтительнее того, кто принимает всё близко к сердцу.

А кто сказал, бросил Шмелевич резко, что враг не будет наказан?

Глушенко поднял глаза, недоумевающие, хоть и пелена ярости заслоняет взор, а Мороз сказал быстро:

Следы указывают, что отступили вон туда!

Километрах в десяти виднелись дома. Аул по горским понятиям велик, в горах охотой прокормиться трудно, здесь селиться стараются друг от друга подальше.

Бери всех, велел Шмелевич. Со мной останется только команда вертолета.

Мороз козырнул, а Шмелевич принялся высвобождать из разбитого бронетранспортёра трупы. Вертолёт по сигналу снизился, сделал круг и опустился неподалеку. Один из пулемётчиков выпрыгнул, взялся помогать грузить убитых на борт.