СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин

Уже к рассвету дело шло, когда Дементию показалось, что в глубоком сне он и посещает его престранное ведение. Пошевелил покойник одной ногой, второй скинул на пол одеяло, а затем и сам сел на постели, словно бы живой, только глаза попрежнему незрячи. Не меняя положения, все так же смежив очи, вдруг изрек прегромко:

– Петр не позна, яко Господь есть…

Повскакали бояре с лавок, протирают безумные глаза а воскресший князь принялся петь – не как в церкви, а по-домашнему распевно и с прихотью:

– Господа пойте…

После аллилуйи красной он восславил Богородицу и затем снова лег и лежал покойно, без признаков жизни. Пока он пел стихиры, кто-то уже сбегал за Осием, который приспел с запасным причастием. Дмитрий Юрьевич лежал безжизненно, Осия двинул по его устам лжицею- именно так было сказано потом в Своде. Князь от этого движения поднял голову и воскликнул:

– Радуйся утроба…

После этого причастился и снова затих, на этот раз, как видно, навеки.

Утирая взопревшие от напряжения лбы, бояре расселись по лавкам, не зная, что подумать, что сказать. Иеромонах Осия, сам ошеломленный, но все же раньше других овладевший собой, сказал:

– Это бывает… В одном монастыре еще большее чудо случилось. Жил там один пещерник, грободатель. Рыл могилы умершим – и братии, и прихожанам. Денег не брал, а если давали, то делил их среди нищих. Однажды выкопал он могилу одному из братии, но из-за того, что устал, не успел сделать ее такой ширины, как надо. Мертвого едва поместили, но не могли ни убрать его, ни возлить на покойника елея. Игумен и братия стали роптать, пещерник смиренно просил: «Простите меня, отцы святые, по худости моей не докончил». Иноки же пуще сердятся. Тогда пещерник сам осерчал, говорит покойнику: «Вот что, брат, потрудись-ка сам, возлей на себя елей». И что же? Мертвый протянул руку…

– Такое же чудо, как у нас! – вставил дьяк Дементий остальные слушатели согласно покивали головами.

– Да-а, протянул руку, значит,- продолжал Осия,- взял масло и возлил его себе на лицо и на грудь крестообразно. Потом, как совершенно живой, поправил на себе одежды и почил…

– Как с Дмитрием Юрьевичем, такое же чудо!

Слово чудо утром вышло из княжеского дворца, пошло гулять по Галичу, а дальнейшие события только укрепили всех в том, что творится и впрямь чудо дивное, невиданное и неслыханное.

Причастившийся и почти что отпетый Дмитрий Юрьевич снова воскрес. Два дня – понедельник и вторник – он, не приходя в себя, никого не узнавая, ничего не видя и не слыша, непрерывно либо читал, из Священного Писания, либо распевал псалмы и тропари. В среду умолк и, не обретя слуха, стал вдруг узнавать людей, бывших около него. В четверг, в обедню, когда начали читать Евангелие, нашел он наконец блаженное упокоение и отошел от сего света.

До Галича Шемяка сумел добраться лишь на восьмой день, и все это время обряженный покойник находился в церкви Святого Левонтия. Здесь, у гроба почившего, и встретились двоюродные братья – Василий Васильевич и Дмитрий Шемяка. Великий князь не показал в этот скорбный час никакого злопамятования, двоюродники молча даже приобняли друг друга без единого упрека по старым поводам. Игумен Троицкого монастыря Зиновий тут же и благословил их обоих на примирение. Завершили заупокойное богослужение, положили Дмитрия Юрьевича Красного в осмоленную колоду и повезли на носилках в Москву. Лишь на пути уже конь о конь Василий Васильевич сказал Шемяке вполголоса без досады:

– Слыхал, Улу-Махмет на Москву приходил, стоял десять дён?

– Пограбил? – равнодушно отозвался Шемяка.

– Я к тебе гонца присылал в Новгород, чтобы ты с войском на помощь шел. Крест ведь целовали на этом!

– Не слыхал ничего про гонца твоего,- так же равнодушно соврал Шемяка.- Я сам у новгородцев на кормлении сидел, твоей милостью всего лишился. Какой от меня прок могет быть в таком печальном случае и участи?

Спорить больше не стали, но разъехались темнее тучи и не перемолвились боле словом до Москвы. Две седмицы были в пути, дважды роняли колоду. В Москве, полагая, что от покойника за двадцать три дня, минувших с его смерти, остались только мощи для положения их в каменную раку в соборе Архангела Михаила, раскололи колоду и стали свидетелями еще одного чуда: тело Дмитрия Красного казалось живым, без всяких знаков тления, даже без синеты.

Теперь уж в Москве на все лады обсуждалось чудобное происшествие. Повсеместно начались толки. Юродивые возглашали, что наступили последние времена, что скоро померкнет солнце, с неба сойдут звезды и земля сгорит. Ну, затем известно что – Страшный Суд, райские утехи для верных и вечный огонь, вечный скрежет зубов для неверных. Священники, однако, во время служб, на проповедях успокаивали людей, говорили, что до прихода Антихриста еще далеко, еще целых сорок лет, а то и больше, а удивительную смерть галицкого князя объясняли так: «Богу все чудеса доступны».

3

Василий Васильевич не меньше других был потрясен кончиной своего двоюродного брата. Конечно, знал он очень хорошо, что все в земной жизни по воле Божней: за добродетель – воздаяние, за согрешение – наказание Господне. Мор или глад, трус земной или нашествие иноверцев и иноплеменников – все дается человеку для испытания его. И отходит человек от суетного сего и маловременного жития в нескончаемый век не сам по себе – по зову Господнему. Говорят, кого Бог любит, того к себе прибирает. Не зря Дмитрия прозвали Красным, он и в гробу был красив, как спал, только что не дышал. А непостижимые обстоятельства кончины его столь поразили всех, что в любом монастыре, где велись летописи, обсуждались и занесены в Своды были. Да, много есть такого, что в голове не уложить и в душе не уместить. Василий Васильевич все доискивался, нет ли какого особого смысла, знака свыше в такой необычной смерти брата, что не мог он никак успокоиться и перейти в мир иной. Даже и про Фотинию вспоминал Василий Васильевич. Он всякий раз ее вспоминал, как на материно кольцо «соколиный глаз» взглядывал, уж почти было собрался сходить навестить еще раз старицу, но события жизни мирской, дела государственные и церковные принимали такой оборот и таких требовали от великого князя рассуждений, какие были ему еще в новину. Смущало и то, что хранить их надобно было втае, сердце чуяло, что ни бояр, ни епископов посвящать в сие не следует. Будто чей-то тихий неотступный голос твердил в душе его: остерегайся советов и словес, ибо часто они молвятся боле из важности, нежели из настоящего разумения. А раз этакое шептание всходило на ум, тут обращаться за толкованием к Фотинии как-то и странно было бы. Первый раз она его обнадежила и встревожила, другой раз умилила и тронула, а третьей встречи не будет, мысль о том, чтоб сидеть внимать бормотанию Фотинии, вызывала теперь у него только улыбку. Так и осталось первоначальное намерение неосуществленным.

Все чаще и чаще уединялся Василий Васильевич в таибнице, перечитывал письма, приходившие из Италии. Кроме боярина Фомы и Альбергати, прислал грамоту инок Симеон Суздальский, с которым уговору о переписке не было и донесений от которого не ожидалось. С немалым удивлением вникал в грамоту сию великий князь: то, что писал Симеон, было, конечно, любопытно, но к чему писал он это? «А из корабля Исидор пошел в понедельник месяца мая 19 дня и дошедше ему до пристанища, сретоша его ратманы и посадники и привезоща двадесять возов и седохом на возы и поидохом ко граду, я приближившуся к городу и сретоша весь град и много народу. Злую же мысль И видехом град Любек вельми чуден, и поля бяху, и горы велики, и садове красны, и палаты вельми чудны н сильны. И товара в нем много всякого, и воды приведены в него и текут по всем улицам по трубам, а иные из столпов, и студены, и сладки. Скры в серди своем Ходящу на праздник Вознесения по божнице и видехом сосуды священные златые и серебряные, и мощей святых множество. И ту приидоша мниси и начаша звати господина, чтоб их монастырь посмотрел. Он же пойде. И показаша ему сосудов священных несчетное множество и риз других златых множество с камением драгим и с жемчугом и прошвы. А шитье несть яко наше, но инако. Мнев себе мудрейши паче всех. И увидехом ту мудрость недоуменну и несказанну: яко жива стоит Пречистая и Спаса держит на руде младенческим образом. Яко зазвенит колокольчик и слетает Ангел сверху и сносит венец в руках и положат на Пречистую, и пойдет звезда яко по небу, и на звезди зряху, идут волхови три, а пред ними человек с мечем, а за ним человек с дарами. И внесоша дары Христу: злато, ливан и смирну. И приидоша к Христу и Богородице, и покло-нишась. И Христос обратяся благослови их, хотяще руками взяти дары, яко дитя играя у Богородицы на руках. Она же поклонишась и отдаша. И Ангел же взлетает горе и венец взя. И введоша нас, идеже лежат книги, и видехом более тысячи книг и всякого добра неизреченного, и всякие хитрости, и палаты чудны вельми. Он же подстрекаем сатаною бысть. И введоша нас в трапезу свою и несоша вина различные. И вопроси мя едино имени, и аз поведа ему яко Симон инок из Суздаля града, и той мне принесе вина и явства и удоволих меня. И ту видехом на реце устроено колесо. Мятежа ради и раскола. Около его яко десять сажен, воду емлет из реки и пущает на все страны. И на том же валу колесо малу, ту же мелет и сукна тчет красные. Ту же видехом два зверя мота в палате и у окна перекованы сидят железом».