Пастыри чудовищ (СИ) - Кисель Елена Владимировна

— Да я сам глотну, — говорит Пухлик и точно, делает глоток. Чую запах бодрящего. — Ну вот. Я врать не могу. Ну, а чтоб и вам не глотнуть, а? Чего бояться-то?

Общее замешательство. Окорок шмыгает маленькими глазками, водит языком по губам. По толпе гуляют шепотки. Кто-то пытается мыслить.

— Если, конечно, это был феникс, — добивает Далли. — А то ведь, как вы думаете, господа хорошие, могло было быть так, что феникс просто мимо пролетал, ну вот по своим делам, а дом полыхнул от чего другого? Мел, как ты считаешь, хорошо бы поглядеть на пепелище, а? Ведь от огня феникса-то они совсем особенные, как вот на полях — легко отличить от других. А то уж, извините, господа хорошие, но дело выглядит так, будто вы собираетесь нас пырнуть вилами как-то и без веской причины. Может, для начала разберем дельце, а? Феникс, конечно, чокнутый, этого никто не отрицает. Палы полей и лесов — его дело, хозяин вам… э-э, возместит.

— Да как вы сме…

— А ну заткнись, кому сказано, — шиплю я Хмырю, — тебе тут жизнь спасают, идиотина.

— Да только насчет сожженного дома я сильно сомневаюсь, — договаривает Пухлик. — Тут, прежде чем вам брать грех на душу, надо бы посмотреть. А, Мел? Разобраться бы.

— Ага, разобраться, — гудносит кто-то из второго ряда. — Ваша Следопытка вам что хошь напоёт.

— Так вы любого другого найдите, — отзывается Пухлик спокойно. — А хотите — и нескольких созовем. Обмозгуем как следует: мог ли феникс такое сделать?

Здоров он языком трепать. Стадо отвлеклось от вил и факелов, зачесало в затылках. Женские голоса затянули, что да, и пепелище-то непохоже, да и горело, вроде, не так. Кашлянул и высморкался кряжистый дедуган — с таким авторитетом, что все аж вздрогнули.

— А точно феникс-то был? — это он к Окороку. Тот дёргается, кашляет, бормочет невнятно.

— А правду, скажем, люди говорят, что вы жену поколачивали? — тут же дожимает Пухлик. — И сына считали никчемным, раз он у вас без магии родился, а? Говорили еще — мол, век бы глаза не видали? А насчёт того, что есть у вас, будто бы, партия в соседнем селе — есть такое? Так там точно был феникс, господин Спейк?

Окорока сейчас удар хватанёт. От информированности Пухлика по части местных сплетен. Рожа — будто часов восемь висел кверху ногами. И глаза так же наружу лезут.

Остальные дружно пытаются выскрести из затылков зерно понимания.

Приходится им подсказать напрямик.

— Скотина. Сам дом подпалил, а на феникса сваливает. Небось, жену и сына еще до этого прибил?

Общество ахает. До общества доходит. Тут же вспархивают поганенькие шепотки — о любовнице, да и не об одной. О каком-то наследстве жены. И о пятнах крови. Подростки еще рвутся в бой — отомстить за поля и хоть кого-то наколоть на вилы. Мужики бормочут, что надо бы получше разобраться. А кто-то уже заводит возмущенное, высокое: «Так ты, гад, во что нас втравил?!»

Тут влезает Хмырь, который понял с пятое на десятое, а с любимой мелодии не слезает.

— Вы… клевещете на моего феникса! — тычет пальцем и сверкает глазёнками, весь длинный и нескладный. — Клевещете на… благородную птицу! Фиант не может приносить зла, и это все знают, он мой! А я не отдавал ему таких приказов, я…

— А с полями — значит, отдавал? — зловеще изрекает бабёнка с вилами. И я ловлю нехорошую вспышку в небесах.

— Н-не… — блеет Хмырь. Я пытаюсь ему рот зажать, только эта бестолочь меня выше на два фута. — Нет, я не отдавал, конечно… но вы должны понять… он… он немного был болен, но все будет хорошо, я обещаю, он больше не будет причинять вам никакого беспокойства, я буду держать его под надёжным замком…

Болезненный стон Гриз и полный боли вскрик феникса сливаются воедино — от земли и от неба. Вспышка обжигает огнем глаза. А, мантикоры корявые, феникс же слит с хозяином, он, значит, понял…

Толпа шарахается, визжит: «Стервь! Натравливает! Тварь поганая!» Хорошо хоть — шарахается от нас, а не к нам.

Все, кроме Окорока. Этот наконец осознает, что у него план провалился. Потому решает действовать напролом.

— Падла! — ревет, вскидывая арбалет. Готовлюсь сигать, сшибать Далли. Или тянуть на землю Хмыря. Смотря в кого наведет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Не наводит ни на кого.

Потому что из-за недалекой ели с тонким свистом вылетает лезвие. Делает пару кругов вокруг шеи Окорока. И тонкая, звенящая цепь натягивается струной.

Мясника хлебом не корми, дай эффектно появиться.

— Добрый вечер, — говорит он, неторопливо выходя из-за ели. В маск-плаще поверх белого костюмчика. Ткань у маск-плаща пропитана особым составом, так что Нэйш будто выносит на тропу часть леса на плечах.

Местные такого дива не видали и даже не тыкают в Мясника факелами и вилами. Так что тот спокойно доходит до нас, волоча с собой Окорока на цепочке. Спейк хрипит, хватается за горло и ползет на брюхе вслед — а то его просто задушат.

Мясник идет, будто собачку выгуливает. Выбирает себе место между Хмырём и Грызи.

— Госпожа Арделл, — легкий кивок, — Кейн. Мелони.

— Где шлялся? — огрызаюсь я вполне себе вежливо.

— Мы немного побеседовали с теми, кто решил поджечь поместье. Они оказались удивительно покладистыми. Конечно, было несколько тех, кто не желал прислушиваться к разумным доводам… — на секунду потуже затягивает цепочку, и Окорок начинает хрипеть.

— Прекрати, — цедит Грызи, не отвлекаясь от внутренних разговоров с фениксом. Мясник моргает — явно не думал, что она ещё может говорить. Или слышать.

Ослабляет цепочку, и Окорок бессильно распластывается на земле, а Мясник договаривает с поганенькой своей улыбочкой:

— Но в конце концов они решили, что лучше разойтись по домам. В конце концов, сожжение поместья господина Латурна немного их развлекло. Думаю, с той стороны проблем остерегаться не стоит.

— Подсказать, с какой стоит? — хмуро спрашивает Пухлик.

По бледному лицу Грызи медленно ползут капли пота, и её переговоры, кажется, проваливаются. Фиант, видать, вообразил, что она пытается его поработить, потому что рывки у него в небе становятся всё чаще и резче. Бьёт крыльями всё сильнее, и перья прорастают огненным. Грызи держит из последних сил.

Окорок лежит, раскидав руки и ноги, свистит горлом и сопли подбирает. В толпе начинают хвататься за вилы и факелы по второму разу. Потому что «Наших бьют, варги проклятые!»

Воздух пропитывается запахом заварухи.

— Как необдуманно, — говорит Мясник, ухмыляясь в рожи разъяренным деревенским. — Господа, что, в сущности, вы собираетесь делать? Попытаться убить нас вилами и факелами?

— Небось, и Печати есть! — долетает боевитый отклик. И факельно-вильное стадо делает пару шажков вперед, переговариваясь и подталкивая друг друга.

Мясник глядит на них, как на ягнят на бойне.

— Правда? И сколько среди вас… ну, скажем, хотя бы обучалось приёмам боевой магии? Сколько с опасным Даром? Есть кто-нибудь… не знаю, с огнём? Всего один? А остальные — травники, вода… некоторые Стрелки, верно?

— Да чего мы слушаем! — волнуется в ответ стадо-слушатель. Единым тупым многоруким-многоногим телом. — Бить надо, растудыть. Сволочи. Мозги он морочит, франтик! Да чего они могут-то? Чего он нам сделает, этот…

Мозги вывернет — Мясник это умеет здоровски. Принимает свой вдохновенно-западлистый вид. Небрежно роняет маск-плащ с плеч (вздохи невидимой женской аудитории). И начинает в лучшем лекторском тоне:

— Кто-нибудь знает, что такое атархэ?

Многоголовое тело моргает и молчит. Вступает Пухлик:

— Оружие, которое делают в Мастерграде. Или просто те, у кого есть Дар Мастера. Особое, стало быть, оружие — чует своего хозяина и его приказы. Стоит немалых денежек, конечно, и делается под заказ, но зато уж и результат, а?

Ни черта Пухлик в оружии не смыслит — атархэ не всегда заказные. Есть Мастера, которые ваяют оружие «по велению Дара». Будто что-то прозревая или видя — кому такое подойдёт. Только вот могут века пройти, пока такое творение узнает хозяина. Это вроде как с фениксами — предначертанность.