День Дьявола - Эндрю Майкл Хёрли

слишком много искушений, и если он устроится за столом, потом мы от него не избавимся. За многие годы его научили быть благодарным за миску с тушеной бараниной, оставленную для него на печи.

Лорел, вероятно, провела в этой комнате, служившей нам гостиной, больше времени, чем любой из нас, Пентекостов. После маминой смерти она полностью посвятила себя заботам о нашем доме, и с годами добровольная помощь вошла у нее в привычку. Она по-прежнему каждую неделю приходила вытирать пыль и пылесосить, хотя гостиной едва ли когда-то пользовались. Индийский коврик с огурцами[37] был слишком красив, чтобы пачкать его сапогами, а диван и кресла содержались в чистоте, и поэтому грязным псам запрещалось на них валяться. Комната предназначалась для тех редких случаев, таких как Рождество или День Дьявола, когда все мы надевали чистую одежду и на некоторое время откладывали дела.

Лорел, задергивая бархатные шторы, провела тыльной стороной рук по складкам. Она восхищалась работой, проделанной Мамой, когда они с Отцом только поженились. Мама тогда обила новой тканью мебель, покрыла морилкой потолочные балки, отбила старую плитку вокруг плиты и сама заменила ее на белые с синим квадраты с изображением голландских молочниц и ветряных мельниц. Если Мама еще и продолжала присутствовать в доме, то именно здесь, в этой комнате. Возможно, именно поэтому Отец избегал здесь бывать.

– У твоей мамы был красивый голос, – сказала Лорел.

Она говорила это каждый год, и после ее слов всякий раз в комнате слышался шепот согласия.

В одном из альбомов, который передавали из рук в руки в ночь перед похоронами Старика, была фотография Мамы, где она пела на День Дьявола. Глаза ее были закрыты, а сзади, положив смычок на струны скрипки, стоял молодой, статный Билл.

– Можно мне петь? – спросила Грейс.

– Мы же сказали тебе, разве ты не слышала? – ответила Анжела. – Начинай.

Грейс слезла с дивана и встала вместе с Биллом рядом с очагом. Она снова посмотрела на Кэт, и Кэт взглянула на меня, как будто хотела сказать: «Вот видишь?»

– Ну что, готова? – сказал Билл, и Грейс закивала в такт, когда он начал, и на счет «четыре» вступила:

Приходи скорей, чертяка, косточки погрей.Выпьем вместе, потанцуем, приходи скорей.Ветер злобен, завывает он из-за дверей.Ты не мокни, заходи и косточки погрей.Брюхо ты свое наполнишь, радуйся, старик.И костям теплее будет, слышишь, озорник?Есть вино у нас и виски, налегай, мужик.Только нас не обижай ты, шутки брось, шутник.

Там было еще несколько куплетов, и Грей помнила их все назубок. Когда она допела песенку до конца, в комнате грянули аплодисменты, а Биллу налили бокал вина, который он опрокинул одним глотком, как того требовал обычай. Без куража не обойдешься, когда придет Окаянный.

Тогда, на свадьбе, Старик целый час распевал старые песни Энландс, приводя в восторг тех членов семьи Кэт, кто уже достаточно выпил и расслабил галстуки, а те, кто попивал чай, привстали со стульев и через весь зал рассматривали старого придурка, устроившего весь этот шум. Старик прошелся по всему репертуару, от побасенок о благородных ворах:

О честных пострельщиках сказ я веду,Их всех осудили на смерть —

До бурлесков на тему о мнимой девственности:

Сказала: дева я, и нет на мне греха.Но знаю я: на передок она лиха…

И стишков, которые можно услышать на детской площадке:

Бедный Якоб, убегай.Дьявол за тобой.Бедный Якоб, где же ты?Под снежной я горой.

Старик рассказывал мне, что после Бури последним тогда нашли мертвого Якоба Арнклиффа. Он стал тринадцатым погибшим той осенью. Когда наступила оттепель, снег таял почти целую неделю. Вот тогда из-под сугробов и показался изувеченный труп в пальто. Шляпу, сорванную ветром, обнаружили в пятидесяти футах. Бедняга нашел свой конец далеко от дороги, в болотистом месте поблизости от реки. По предположениям, он сбился с пути, когда пытался дойти до дома в Сайк.

На сани положили деревянные доски, и рабочие с фабрики постарались подтащить их поближе, чтобы вывезти труп со всем достоинством, на которое они были способны. Однако устроенный ими понтон оказался таким неустойчивым, а тело, налитое водой, было таким тяжелым, что в конце концов они были вынуждены тащить его волоком и выкатить на дорогу. Бедный, бедный мистер Якоб.

Что теперь будет с фабрикой? А с Андерклаф? Мистер Якоб посвятил всю свою жизнь этому месту. Он никогда не был женат и не оставил после себя сыновей, которым мог бы передать свое дело. Они перекрестились и прочитали молитву за упокой его души. Но, выставленный на всеобщее обозрение, он являл собой зрелище, которое мало кто мог долго выносить, и в конце концов кто-то сходил за одеялом. Даже пролежав неделю, труп не мог быть так изуродован, тем более что он вмерз в лед и был засыпан снегом. Говорили, что он выглядел так, будто на него бык наступил.

– Окаянный, он, может, росту-то маленького, – сказал мне тогда Старик, – а копыта у него железные. Так-то, Джонни-паренек.

– Как у той лошади на представлении? – спросил я, вспоминая, как треснул череп у одного из участников. Он закрыл руками лицо, и люди бежали к нему, а кобыла, как ни в чем не бывало, наклонив шею, щипала траву.

– В десять раз тверже, – сказал Старик.

– Вот почему умер Якоб, да? – спросил я. – Не из-за холода?

– Ну да, – ответил Старик, – холод никого не убивает. Дьявол сам наслал сюда Бурю, чтобы держать нас в западне, пока он развлекается. Он же как ребенок, ты понимаешь?

Когда Буря прошла и Якоба Арнклиффа нашли, надо было подождать, пока земля на кладбище разморозится. Но проходил день за днем, а все оставалось по-прежнему, и лопату нельзя было воткнуть в землю. Ничего не оставалось делать, как оставить тринадцать гробов в церкви до тех пор, пока не станет возможно отправить их в Вайрсдейл. Слабое утешение, но, по крайней мере, эти люди обрели покой, если не в жизни, то в смерти. Двери освятили, свечи оставили гореть и нанесли на крышки соляные кресты.

Конечно, родные усопших страдали от мысли, что их близкие будут похоронены вдали от них, но все же они были рады, что, по крайней мере, им не придется нести их через пустоши, где, возможно, еще притаился Дьявол. Наступила эра автомобилей.

&

– Слушайте, слушайте! Что это? – вскрикнула Анжела, когда мы допели песню до конца. – Я слышу, как снаружи открываются ворота. Кто-то есть во дворе.

– Он идет, – произнесла Грейс. – Быстрее. Выключите свет.

Лорел встала и щелкнула выключателем. Разговор стих, и наступила тишина, прерываемая лишь потрескиванием огня в очаге и шумом дождевой воды в ущелье. Отец пошел открыть дверь и, возвращаясь, принес с собой холодный сквозняк. Билл снова заиграл, поначалу едва слышно, но по