Вектор: Послесловие - Никита Владимирович Чирков

дальше… просто работать, когда знаем, как все важно на самом деле?

– А если бы он был жив? Тогда ты бы как поступила?

– Это уже не важно. Сам подумай, что нам еще остается? Делать дальше работу, а потом? Боюсь, что мы бы и так встряли. Так что помоги мне, а я помогу тебе, и мы доделаем дело – вместе.

– Конечно, я не брошу тебя, – не сразу ответил он, взяв за руку, – но если мы все же рискуем, то надо делать по уму, оставив эмоции чуть позади. Я хочу быть уверен, что ты справишься, иначе сама потом пожалеешь, что не прислушалась ко мне и не свалила, пока могла.

Ханна так и не ответила, всецело думая лишь о том, как бы подальше убраться от экзопланеты, чувствуя, что если продолжит быть тут или вернется на их звездолет, то станет лишь больней. Кросс же до сих пор был в смятении, но вполне списал свою неуверенность на простой стресс, толком не решив сказать ей, что на самом деле уже давно подумывал оставить эту работу.

В этот момент Света твердо дала понять Наваро, что не уверена насчет них, не верит в профпригодность, на что тот дал ее саму в сравнение, да и четко закрепил, как ему плевать на ее мнение в этом вопросе, – пусть лучше о Россе думает. И когда Ханна и Кросс подошли, Света попросила их быть в стороне, а Наваро дала задачку упомянуть вымышленную жену с именем Анна и также вымышленную дочь с именем Лиза, причем только в этой очередности, а когда – он сам поймет, все же не первый раз они разыгрывают спектакль.

Харви стал просыпаться, Света и Наваро заняли быстро позицию перед ним, а Ханна и Кросс были позади, наблюдая из отсека криокамер.

– Кто вы такие? – приходя в себя, дрожащим и слабым голосом произнес он, поглядывая на каждого запутанным взглядом.

– Мы нашли твой звездолет, – искусственное спокойствие Светы звучало уж слишком непривычно для всех, кроме того, кому она это говорила: – Ты был жив, решили разбудить, узнать, кто ты и откуда. Вся система корабля мертва, – решила она добавить, предвкушая закономерный вопрос, – мы вообще не знаем, ни кто ты, ни откуда, ни что случилось. Так что, думаю, ты можешь понять нашу предосторожность.

– Понятно, – произнес он задумчиво, продолжив несколько иным тоном: – Похоже, стоит сказать вам всем спасибо, а то даже не знаю, что бы было со мной, если бы не вы.

– Да брось, мы просто хотим помочь, ты бы сделал так же! – Наваро делал вид, словно это обычная рутина и нет никакой подоплеки, говоря отрешенно, без скромности поглощая обед из контейнера, всецело доверяя допрос Свете, не сводившей заинтересованного взгляда.

– Меня зовут Боня, этот вот Лойд, – Света лгала, не краснея, – так что рады знакомству. Тебя как?

– Меня… – задумавшись, мельтеша глазами по сторонам, все пытаясь вспомнить, почти что-то да говоря, но до конца не способный сформировать мысль, он вновь посмотрел на Свету, – я не помню.

С минуту стояла тишина.

– А что ты помнишь?

– Б… Боня, правильно? – Света кивнула, все продолжая в оба глаза следить за каждой мышцей и движением человека. – Понимаете, Боня, я… я знаю, что это не мой звездолет, так же как и знаю… твою мать, это трудно, все так расплывчато!.. – Он спрятал потерянное лицо в ладони.

– Может, мы можем кому-то позвонить? – начал легкомысленно Наваро, после чего уже осторожно стал чередовать: – Маме… папе… жене…

– Брату?

Света выждала нужную паузу и момент, на что реакция у допрашиваемого не заставила ждать. Опустив руки, покопавшись в своей памяти, он посмотрел на Свету.

– У меня есть брат, – удивленно заключил он, – точно, он есть. Я помню… помню, что хотел с ним встретиться, это прямо чувствуется! Знаете, когда куда-то обязательно надо, а ты опаздываешь… вот сейчас прямо так. У меня есть старший брат, вот бы еще имя вспомнить!

– Только брата не помнишь? – удивленно вырвалось из Наваро. – А так – папа, мама?..

– Я помню, что их больше нет. Точно – нет семьи, к которой я бы мог вернуться, эта пустота и одиночество… прям знакомое чувство, очень знакомое, и сразу вспоминаю, что давно уже их нет. Только братец.

– И жены даже нет? Меня моя точно бы не простила, забудь я ее имя, та еще сучка! Так что если не помнишь, то мы и не найдем ее, радуйся этому. Я хоть Анну свою и люблю, но было бы круто словить немного амнезию и отдохнуть.

– Как вы сказали?

Наваро не подал виду, а вот Света была рада заглатыванию наживки.

– Анна, твою так же зовут, еще скажи? Кстати, она дочь хотела в свою честь назвать, прикинь!

– И как же назвали?

– Лиза! Моя маленькая творческая гордость.

– Это… – Лицо его исказилось. – Это очень знакомые имена, но я не помню, что именно с ними связано… Что-то очень близкое и личное.

– Эй, эй! – начала Света немного заботливо. – Успокойся, все хорошо. Такое бывает, после анабиоза временная, как и частичная амнезия – нормальное дело.

– Вот, кстати, это я тоже знаю.

– Ты скажи, кому мы можем позвонить или написать? Не таскать же тебя с собой, верно? У тебя своя жизнь, ты вроде цел и здоров, еле живой на вид правда, да зарос за собака, сбросил килограмм десять на вид… Надо вернуть тебя к прежней жизни.

– А кем вы вообще работаете?

– Да грузы гоняем то туда, то сюда. Вот и увидели твой звездолет, ну не бросать же, верно? Как только помочь тебе, не знаем, к кому обратиться-то? – Света повернулась к Наваро, закончившему свой обед. – Может, Кросс знает, как думаешь?

– Как вы сказали? – вырвалось возгласом из неизвестного.

– Ты про Кросса? Наш приятель один, может…

– Так меня зовут! Только, – поспешил он поправить, – без К, просто Росс…

– Росс? Это имя или фамилия?

– Фамилия, точно – фамилия. И… помню, что летел к брату, – он стал говорить серьезнее, – он был где-то далеко, и я… я чувствую вину перед ним, но почему, не помню… Чувствую даже, что должен ему, но опять… У вас есть выход на базы данных, чтобы поискать?

– Прости, но не имеем.

– Понятно, – разочарованно проронил он, – я был бы рад отдохнуть, правда. Долго нам еще до дома лететь, а то как-то меня трясет немного от того, что я в космосе… словно паническая атака сейчас пробьется.

Света с Наваро молча смотрели на него, что не могло не вызвать волнение. Света все так же сидела, опираясь локтями на колени, сжимая кулаки в замке, глядя в оба глаза прямо на него, чуть ли даже не сквозь него.

– Знаешь, такое чувство, когда все абсолютно верно, когда все идеально настолько, что и в голову не придет