Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт - Александр Фурман

Ирина, которой Володя по-рыцарски уступил место на рюкзаках, вскоре нарушила сонное молчание, заметив в шутку, что довольно тяжкая атмосфера в этом небольшом помещении напомнила ей наверняка известную всем с детства русскую народную сказку «Рукавичка»: там тоже в маленькую избушку – а точнее, просто в варежку – битком набились разные звери, и ей только теперь стало понятно, как же им было нелегко… Ладушин с Номиналом тут же развили эту рискованную аналогию, и вся куча-мала бессильно задергалась от хохота.

На шум в палатку заглянули безнадежно опоздавшие Друскина и Наппу. «Ой, вот вы где все прячетесь, оказывается! – удивилась Соня. – А я вас ищу-ищу…» Ей лениво объяснили, что они здесь вовсе не прячутся, а репетируют русскую народную сказку «Рукавичка». Соня, видимо, не догадалась, в чем тут юмор, зато Наппу быстро сориентировался и, даже не спросив: «Кто-кто в этом домике живет?», с диким уханьем бесцеремонно напрыгнул на расслабленных отдыхающих, вызвав возмущенные вскрики части многослойной конструкции и ехидные смешки уцелевшей боковой линии. «Дураки, вы не поняли – я же медведь из вашей сказки!» – оправдывался Наппу, бултыхаясь среди отбрыкивающихся тел. Когда все немного успокоилось, Соня, сиротливо стоя у входа, обиженным детским голоском попросила всех немножко подвинуться и освободить ей хоть какое-нибудь, самое малюсенькое местечко. «Иди сюда, Друскина, у меня тут еще много места!» – с наглым радушием предложил ей Наппу. Но втискиваться и сидеть рядом с этим «медведем-грубияном» она, конечно, не захотела.

Делать было нечего – Фурман поджал ноги и показал ей: давай, садись здесь. Пока Соня елозила, поудобнее притираясь спиной к его услужливым коленкам, он вдруг забеспокоился: в мрачноватой шутке Ирины содержалась большая доля не слишком приятной истины – а все ли в порядке с его собственными шерстяными носками, в которых он как-никак полдня проходил в резиновых сапогах?.. Он даже начал потихоньку принюхиваться, но так ничего и не разобрал. Хотя теперь-то что уж… сидим.

Вскоре все задремали.

Через какое-то время Фурман очнулся с сильно затекшими ногами, особенно левой. Он решил потерпеть, сколько можно, чтобы не будить Соню, и даже постарался чуть-чуть ослабить собственную нагрузку на того, кто сидел сзади в такой же неудобной позе. Но ему становилось все хуже, и наконец, уже близкий то ли к обмороку, то ли к судорожному припадку, он тронул Соню за плечо и шепотом попросил ее привстать на минутку. Она поспешно отлепилась от него, встала на колени и, обернувшись, спросила с тревожной обреченностью: «Что, я сделала тебе больно?..» Фурман в это время мучительно разгибал ноги. Сонина готовность к отчаянию слегка раздражила его: опять она думает только о себе. «Да нет, просто у меня ноги затекли…» – он криво улыбнулся. Счастливое возвращение жизни в онемевшую культю было похоже на пытку. Еще немного… «Ладно, уже все, можешь садиться обратно». – «А ты правда в порядке? – неуверенно спросила Соня. – Может, я лучше пойду? Я могу и у костра посидеть на бревнышке…» – «Да ладно тебе, садись, говорю! Прямо на меня обопрись спиной – тебе так будет даже удобнее, по крайней мере мягче. Ну, давай!..»

Соня села и осторожно откинулась на него: «Тебе так не тяжело?» – «Нет». – «По правде?» – «По правде. Всё, спим».

…Солнце еще не спряталось за облаками, но Фурман голыми икрами уже ощутил вертлявую игру предвечернего ветерка. Сверху Соня хорошо согревала его. Вообще-то на ней самой кроме джинсов была только тонкая клетчатая рубашка с короткими рукавами и лихо завязанными в узел нижними краями, так что своим открытым животом она должна была еще раньше почувствовать этот неприятный ветерок. Но она не шевелилась, а будить ее, чтобы спросить, не холодно ли ей, было бы глупо. Может, накрыть ее чем-нибудь? Фурман поискал глазами, но рядом ничего подходящего не было. Кстати, где она могла оставить свою куртку или свитер – что там на ней с утра было? Небось, бросила на бревне… Левая рука Фурмана лежала поблизости от Сониной, и он решил тихонько дотронуться до нее, чтобы проверить, насколько она холодная. Действительно, кожа была какая-то слишком уж прохладная. Может, она просто не чувствует во сне, что замерзла? Так ведь и простудиться сдуру недолго. Надо же ей было разгуливать с голым пузом – все-таки еще не лето! Одно дело, когда здоровенным мужикам стало жарко от физической работы и они поснимали рубашки и майки, а другое дело – хрупкая Соня, похожая на слишком рано проснувшуюся бабочку. Фурман бережно накрыл ладонью ее тоненькое запястье – пусть хотя бы в этом месте будет теплее. Неожиданно ее рука слабо ответила – шевельнулась с явной благодарностью. Обрадованный, он успокоительно обнял это пробудившее хрупкое существо: мол, спи, я буду тебя охранять. Соня вздохнула. И затихла.

Все это было довольно необычно и весело. От кого, интересно, он собрался охранять ее руку – от этих мирно дрыхнущих вокруг зомби? Они, конечно, голодны, но эта худенькая полудетская ручка их вряд ли привлекла бы. А с Сонькой-то что случилось? Кажется, она понемногу начинает вести себя почти нормально. Или это происходит с ней только в полусне? Она, конечно, уже притерпелась стоять в общем поющем кругу с малознакомыми людьми и даже держаться за руки (у коммунаров-то все с детской непосредственностью брались «за ручки» и ходили по улицам, счастливо размахивая ими, – Фурману, правда, эта «детсадовская» манера тоже не очень нравилась). Может, это последствия пережитого Соней на сборе в Челябинске «просветления»?..

Через какое-то время Фурман почувствовал, что его ладонь, лежащая на Сонином запястье, вспотела. Но покидать это доверенное и охраняемое место ему не хотелось: кто знает, пустят ли его обратно и повторится ли еще когда-нибудь такой удачный момент. Поэтому он позволил своей кисти медленно приподняться на несколько воздушных сантиметров, оставив кончики сначала трех, а потом двух пальцев на столь терпимой к нему драгоценной поверхности. Зависший над землей дирижабль слегка покачивало и сносило слабыми течениями, и его нежные якоря поневоле тянулись за ним следом, невесомо скользя среди одиноких сухих пушинок и былинок. В сонной тишине с чудесной печальной задержкой отсчитывались мгновения короткого всеобщего мира…

И что к этому могла бы добавить Теория касаний?

Но пробудившийся не ко времени дух научного познания жадно требовал проверки гипотез и немедленных экспериментов. В быстро сгустившемся воздухе неуклюжий мирный дирижабль трансформировался в компактную высокоманевренную машину разведки. Перед маленьким сплоченным экипажем была поставлена задача незаметно высадиться на расположенном неподалеку пустынном горном плато и, соблюдая крайнюю осторожность, проверить… произвести рекогносцировку… – в общем, узнать, что будет. А там уж как получится.

Задание было чрезвычайно опасным.

И даже попросту диким, если честно. Какое-то безумие. Но… надо было торопиться.

Беспредельное по наглости мастерское мягчайшее касание-посадка на голый живот… Все прошло успешно!

Ай! Началось непредсказуемое мощное колыхание почвы, землетрясение! Что делать?! Держаться несмотря ни на что!

– Прекрати, щекотно! – сдавленно шепнула Соня и, цеп ко схватив парализованную машину разведчиков, строго перенесла ее на прежнее насиженное место.

«Миссия окончена!» – объявление по радио.

Уф!.

Какая ужасно смешная нелепость!

Но ведь, кажется, все обошлось?..

Вскоре в палатку заглянул костровой:

– Тук-тук-тук, есть кто живой? Вы вообще-то есть собираетесь? У нас все уже давно готово!

Поздно ночью, после многочасового концерта на большой сцене и традиционного долгого гуляния по чужим могучим кострам, у которых продолжали петь разные известные люди, их усталая компания вернулась к своим холодным отсыревшим палаткам. Предполагалось, что в паре стареньких двухместных палаток разместятся по четыре человека, а в еще одной, поновей и чуть попросторней, – пять. Распределение напрашивалось само собой: Наппу с четырьмя новыми парнями; Минаев, Ася, Морозов и Друскина; трое челябинцев и Фурман. И тут вдруг выяснилось, что у челябинцев есть только один спальник на троих (при планировании поездки они об этом почему-то умолчали, но Фурман, наверное, мог бы сам догадаться, что у обитателей общаги таких вещей не окажется, и заранее что-нибудь придумать). Все расстроились. Ладушин с Номиналом бодро заявили, что готовы спать прямо на полу, накрывшись куртками. Фурман считал, что это безобразие. Хорошо, а какие есть варианты? Ася предложила отдать свою и Борькину ветровки – если, конечно, это чем-то поможет. Было понятно, что этого мало. Ирина задумчиво сказала, что в принципе может разделить с кем-нибудь свой спальник. То бишь попытаться залезть в него вдвоем. А что, мы так уже делали в походах: если не застегивать молнию до конца, то два небольших и не слишком упитанных человека довольно легко туда войдут. Так даже теплее может быть, чем по отдельности. Ладушин на это мрачно заметил, что войти-то они, может, и войдут, а вот выйти… Пока все смеялись и шутили, Фурман прикинул возможности своего древнего спального мешка. Пуговицы у него расстегивались только до середины, и он был заметно ýже, чем эти новые на молнии: например, согнуть ноги, лежа на боку, в нем было уже трудно. Двум даже не слишком плотным мужикам в нем, скорее всего, просто не поместиться – оба окажутся по большей части снаружи, ничем не прикрытые. Но попробовать, конечно, можно. Ночка, похоже, в любом случае будет тяжелой… Ирина сказала, что если исходить из чисто практических соображений, то Володька кажется более тощим. Но зато Ладушин вроде бы немного пониже и в целом покомпактнее. Короче, пусть на нее никто не обижается, она выбрала Ладушина. Фурман тут же пригласил Володю к себе, но тот поблагодарил его и заверил всех, что он прекрасно устроится один, завернувшись в куртки, – так хоть ноги можно будет нормально вытянуть. Ситуация была довольно неловкая, тем более что Ладушин вдруг злобно уперся. Они с Ириной обменялись непонятными для посторонних грубыми колкостями, Володя жестко одернул своего приятеля, тот по-уличному огрызнулся, и дело запахло скандалом… Но тут Соня звонким голосом объявила, что она готова пожертвовать собой и сделать такое предложение, которое немедленно всех помирит. Все посмотрели на нее с легким раздражением: мол, ты-то, бедненькая, куда лезешь?.. «Значит, так. Я уступаю свой большой, теплый и, можно сказать, почти новый спальный мешок Володе! Собственно, это все. Ура, товарищи! …А почему никто не кричит ура?» – «Ну а ты сама-то где собираешься спать, на улице?» – почти хором возмущенно спросили ее. «Почему на улице? – обиделась Соня. – Я пойду к Фурману. Если он не против, конечно. Но ведь он сам только что предлагал Володе разделить с ним ложе, так сказать. А я чем хуже в качестве кандидатуры? Я вон какая маленькая, худенькая и места почти не занимаю… Я тебя не стесню, честное слово! Впрочем, если ты по каким-то причинам отказываешься…» – «То я пойду к кому-нибудь другому!» – не удержался Фурман, и все захохотали.