Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер

– Не понимаю… о чем вы.

– Та фраза на латыни, которую ты произнес в первый наш разговор, – продолжал Арчибальд. – Она все не выходила у меня из головы. Помнишь ее? Homo Deus est. Где ты ее услышал?

– Мой… мой наставник однажды произнес ее. А почему вы спрашиваете?

– Тонио дель Моравиа. Так ведь его звали? – Старик задумчиво покивал. – Необычное имя для бродячего астролога. Я еще выясню, где слышал это имя. Человек есть Бог… Хм, так они распознают друг друга.

– Кто? О чем вы говорите? – спросил Иоганн.

Но Арчибальд не ответил. Иоганн смотрел на костер и вдруг увидел перед собой объятого пламенем шпильмана в Нёрдлингене. Даже услышал сквозь треск поленьев его истошные вопли. И крики христиан, растерзанных львами на арене Вероны.

Арчибальд поднял голову и посмотрел в небо, усеянное звездами.

– Почтенный Бертольд из Регенсбурга, ученый францисканец и помощник Альберта Великого, считал, что ангелы небесные представляются в десяти сословиях, но одно все же откололось от Господа и теперь составляет воинство дьявола. На земле, по убеждению Бертольда, тоже существует десять сословий, одно из которых поклоняется дьяволу.

– И… что это за сословие? – спросил Иоганн неуверенно.

Арчибальд улыбнулся.

– А сам ты как думаешь? Это артисты, музыканты, бродячие маги и шарлатаны. Бертольд даже наделил их именами дьявола. Азазель, Бафомет, Вельзевул, Мефистофель…

Он вновь приложился к бутыли, затем громко рыгнул.

– Чертовски хорошее вино у этих итальянцев. Только вот варить пиво пусть лучше предоставят немцам.

Арчибальд поднялся, и только теперь Иоганн заметил, до чего изможденный у него вид. Землистого цвета лицо с впалыми щеками избороздили морщины, на носу проступали красные сосуды…

– Эти ежедневные представления тянут из меня все соки, – пожаловался старик. – Устал, как собака. Сил не осталось даже пить. Годы и вправду берут свое. Доброй ночи, Иоганн, и держись подальше от магов.

Он кивнул на прощание и отправился к остальным.

Этой ночью юноша с таким неистовством набросился на Саломе, что та кричала от боли и желания.

* * *

Лето в этой светлой стране, столь непохожей на холодные земли по другую сторону Альп, приходило уже в мае. Солнце сияло здесь куда ярче, поэтому в деревнях и городах, по которым проезжали артисты, люди были куда приветливее, нежели в суровом Алльгое или во Франконии. Кроме того, здесь было намного теплее, и теперь Иоганн понимал, почему артисты из Германии предпочитали зимовать на юге.

Теперь путь их лежал через Валь Падану, долину реки По, широкой и медлительной. По обе стороны от реки простирались бесконечные поля. Всюду, куда бы они ни попали, Иоганн видел древние развалины и пышные каменные дворцы и церкви, отстроенные горожанами в стремлении показать свое могущество и богатство. На севере Италии власть принадлежала патрициям, влиятельным семьям, которые своим состоянием были обязаны торговле, ростовщичеству и изрядной доле хитрости. Иоганн теперь понимал, что дворянство и безоглядная вера в Церковь слабеют под натиском разрушительной и неудержимой силы, имя которой – деньги. Перед этим Молохом все были равны.

Иоганн порой чувствовал на себе пытливый взгляд Арчибальда, но к прошлому разговору они больше не возвращались. Юноша понемногу научился усмирять гнев, но злость по-прежнему кипела в нем. Ночами, когда все спали, Иоганн лежал рядом с Саломе и думал, кто же заронил в него это черное семя. Возможно, это был Тонио. А может, оно с самого начала зрело в нем и теперь, когда он возмужал, давало ростки…

От Эмилио он выяснил, что север Италии пока еще входил в состав Священной Римской империи. Правда, реальной власти кайзер здесь уже не имел. С тех пор как немецкие армии в последний раз бывали по эту сторону Альп, прошло не одно десятилетие. С течением лет образовались несколько городов-государств, крупнейшими из которых были Венеция, Милан, Флоренция и Генуя. Но среди них существовало множество ленных уделов, которые сохранили связь со старым рейхом и с радостью встречали артистов из Германии. И щедро платили им.

Артисты решили провести летние месяцы в Ломбардии, а оттуда продвигаться дальше на юг – и только осенью отправляться в Венецию, где Арчибальд обеспечил бы им жилье у германских купцов. При этом все понимали, что в дороге их подстерегало немало опасностей. Путь их лежал через земли, с прошлого года охваченные войной, – хотя сражения до севера пока не докатились. Французский король Карл VIII, захватив Неаполь и Рим, пытался закрепиться в Италии. Ему противостояла так называемая Священная Лига под предводительством Папы и венецианцев. Борьба шла с переменным успехом, и до артистов то и дело доходили слухи об отрядах, мародерствующих по отдаленным регионам, в том числе и на севере. По всей вероятности, Карл VIII продвигался с пятитысячной армией в Ломбардию, чтобы там окончательно разбить Священную Лигу.

– Будь прокляты эти французы! – ругался Петер, подгоняя лошадь. – Карл, этот безобразный карлик, засылает своих солдат всюду, где только можно поживиться. Дьявол бы их всех забрал…

Он и не подозревал, что совсем скоро это проклятие станет явью для французских солдат и для него самого.

* * *

Знойным июльским днем враждующие армии наконец встретились близ Пармы. Сражение было скоротечное и кровавое. Тысячи французских солдат истекли кровью на запыленных полях Форново, и Карл VIII вынужден был оставить Италию.

Но множество его людей остались на вражеских землях, и за ними тянулся кровавый след из сожженных деревень, убитых крестьян и поруганных женщин.

И артисты не избежали встречи с ними.

Несколько дней они давали представления в Мантуе. В городе, где правили маркизы из могущественной династии Гонзага, а жители питали большую любовь к Германии, труппу встречали с ликованием. Теперь же путь их лежал через Апеннины во Флоренцию и Сиену. Апеннины представляли собой горную цепь, изрезанную ущельями и покрытую лесами, куда нечасто забредали путники. Дорога змеилась среди холмов, поросших густыми, зачастую непроходимыми кустарниками. На небе не было ни облака, и солнце пекло нещадно. Тишину нарушал лишь монотонный, убаюкивающий стрекот цикад. Саломе забралась в повозку, и Мустафа как раз поил ее водой. Иоганн с тоской думал о том, как бы здорово было сейчас уединиться с ней под навесом. Но Саломе вот уже несколько дней словно не замечала его. По ночам она отдавалась ему, впивалась ногтями в потную спину, а днем терзала его презрением. Иоганн был на грани помешательства, он просто не понимал, в чем же дело. Каждую ночь Саломе доводила его до истощения, но отказаться от ее ласк юноша был не в силах.

Вечером, когда они пересекали затененную лощину, тишину вдруг прорезал странный звон. В следующий миг в бок повозки ударил арбалетный болт. За ним последовал еще один. Иоганн и Петер кубарем скатились с козел и укрылись вместе с Арчибальдом и Эмилио за повозкой. Послышались команды на незнакомом языке – похоже, это были французы. Еще через мгновение из зарослей показались шестеро солдат в пестрых одеждах ландскнехтов и ржавых кирасах. Двое из них были вооружены арбалетами, остальные повыхватывали мечи и медленно, крадучись приближались к артистам. Иоганн видел по их глазам, что просить пощады бессмысленно.

– La fille, – прорычал один из солдат, рослый бородач с безобразным шрамом поперек лица. – Donne-moi la fille! [27]

Он показал на Саломе, которая выглянула из-под навеса. Двое других надвигались на Эмилио и Арчибальда. Солдаты подняли мечи, и лица их скривились в ухмылках. Сопротивления они, очевидно, не ждали.

Иоганн лихорадочно соображал, что ему делать. Встать на защиту Саломе и погибнуть? Кроме ножа, у него при себе ничего не было. У Петера имелся ржавый короткий меч, а Мустафа и Эмилио, конечно, показали себя отчаянными бойцами в трактирных потасовках, но против полудюжины обученных вояк у них не было ни единого шанса. Так может, просто сбежать? Иоганн покосился на заросли колючего кустарника. До них было всего несколько шагов. Но даже этого расстояния арбалетчику хватило бы с лихвой. Кроме того, он не мог бросить Саломе в беде.