Метро 2033: Изоляция - Мария Стрелова

Марина раздавала банки с тушенкой, по пять на сектор, непозволительно много, а в голове настойчиво твердил одно и то же внутренний голос:

«Когда ты узнаешь, куда делись дети, ты ни за что не станешь снимать чрезвычайное положение!»

И женщине становилось жутко. Страшно до дрожи, до озноба и истерики. Ей, бесстрашному разведчику, бросавшейся очертя голову в страшные экспедиции, ей, самому главному человеку в бункере, исследовавшей самые темные уголки. Но факт оставался фактом.

Самое страшное в жизни – неизвестность. Человек боится не темноты, а того, что скрывается в ней. Не действия, а результата. И это тревожащее непонимание, страх познания того, что там, за стеной мрака, сводил с ума, заставлял сердце лихорадочно биться, разрывая грудную клетку, застилал глаза мутной пеленой паники. И Алексеева боялась. Не признаваясь ни себе, ни окружающим, она все же осознавала, что меньше всего на свете ей хочется знать, куда подевались дети. А еще нужно было придумать объяснение, успокоить тех, кого ей доверила судьба, – жителей последнего пристанища. Сочинить легенду, которая потушит всеобщий пожар страха, вернуть жизнь в прежнее русло, пусть ненадолго, на считаные недели, но вернуть. И самой знать правду, вздрагивая по ночам от преследовавших видений, жить без веры и надежды, но дарить ее другим. Это было страшно, осознание всеобъемлющей лжи, которая цвела в бункере усилиями заместителя начальника, давило, угнетало, не давало дышать. Женщине стоило оставить бункер всего на неделю, пока честолюбивый начальник и его новый помощник Хохол одурманивали ее транквилизаторами, как тотчас же приключилось ЧП. Встали генераторы, воздух из фильтра поступал едва-едва, вытяжка не справлялась. Марина вспоминала первые недели после катастрофы и понимала, что ей снова предстоит пройти этот ад. На сей раз – одной, без помощи старших руководителей, без поддержки Григория Николаевича. Самой. В убежище опять пахло немытыми телами, в воздухе витал едкий запах страха, который было ни с чем не спутать. И снова повторялся круг, один и тот же, год за годом, день за днем. Генераторная, фильтры, зал, кабинет. Три часа сна. Экспедиция. Генератор. Фильтр. Бумаги. Дети. Но теперь к этому добавились пропавшие ребята, которых надо было искать. И страшнее всего было от осознания того, что в помещении, откуда нет выхода, пропадали люди. И начальнице бункера жутко было даже представить, что с ними могло случиться. В голову лезли самые невероятные версии. О том, что открывался гермозаслон, и неведомые, невидимые люди из-за стальной стены забрали к себе несколько человек, затерявшись в общей суматохе. Что дети ушли на поверхность. Но костюмы химзащиты были на месте, да и зачем нужна на поверхности маленькая девочка? Была версия и о том, что старшая, Света, как-то вышла на контакт с метро и забрала с собой некоторых ребят, а наверху их встретили отряды разведчиков. Но тогда зачем нужны два парня по восемь лет, шестилетняя малышня и совсем уж крошка Лиля? Каждая последующая мысль была безумнее другой. В любом случае, единственный способ это проверить – систематично, помещение за помещением, осмотреть бункер.

– Ладно. Нужно идти, – сама себе сказала Марина. И удивилась, как жалко и испуганно звучал ее голос.

Отсек за отсеком женщина осматривала убежище. Верхний ярус бункера, где в кабинете начальника по-прежнему лежал остывший труп Андрея, был пуст. Все жители убежища собрались на втором этаже, в большом зале, и было жутко идти по неосвещенному коридору, мимо закрытых дверей.

Шаг. Еще один. А за спиной незримо чувствуется чье-то присутствие. И это сводит с ума. Обернуться. Никого. И это «ничто» снова оказывается за спиной. В панике повернуться лицом. Нет. Никого. Показалось. Несколько шагов вперед. И снова, снова, снова!

– Успокойся! – приказала самой себе Марина. – Это твой дом, ты знаешь его до последнего вентиля на двери. Нечего бояться.

И все равно было страшно. Алексеевой казалось, что желудок скрутили в тугой комок. От голода и усталости тошнило, голова казалась чугунной.

– Ничего. Ничего… – утешала она саму себя. И в наступившей тишине Марина казалась самой себе маленькой девочкой, которую закрыли в наказание в темной комнате.

«Я так хочу, чтобы все это оказалось сном… Чтобы я проснулась в своей кровати в Мытищах молодой студенткой, чтобы в окна светило весеннее солнце, и все забылось через несколько минут за чашкой ароматного кофе… Больше всего на свете я мечтаю снова побывать у себя в городке, пройтись по лесу, послушать, как бьют часы на здании администрации, обтереть пыль со старинного пианино и снова сыграть… Если что-то осталось от всего этого…»

От таких мыслей сердце мучительно заныло. Женщина прижалась лбом к холодному металлу гермодвери, успокаиваясь. Нет. Только не сейчас. Сейчас нельзя предаваться ностальгии и хандре.

– Ты похоронила все, что могла. Всех, кто был тебе дорог. Все свои надежды и мечты, личную жизнь, веру в светлое будущее. Так что теперь плакать? – пробормотала Алексеева, обращаясь к самой себе. И решительными шагами двинулась по коридору.

* * *

Осмотр помещений ни к чему не привел. В отсеке фильтрации, в генераторной, на складах и в кабинетах было тихо и пусто. Нижний ярус бункера замер в безмолвии. Марина обошла его по кругу, дошла до ворот, на всякий случай выстучала по ним привычный сигнал SOS азбукой Морзе. Нет. Ничего. Только гулкое эхо металла заблудилось в темных углах. Тишина и пустота.

Тихо было и в кухонном отсеке. Там еще пахло едой, едва-едва. Вытяжка работала плохо, не унося запахи.

Аккуратные грядки бугрилась холмиками. Люба собиралась сажать картошку, когда начался бунт. Алексеева осмотрела землю в свете фонарика и пошла дальше. Дошла до завала, посветила. И, не обнаружив ничего, вернулась наверх. Ей предстояло сочинить историю, куда делись ребята…

Марина сидела в своем кабинете, в свете фонарика вновь и вновь просматривая бумаги. Может, это ошибка, может, ничего не произошло? Час назад женщина прошла по секторам, осмотрела всех присутствующих. Все на месте. Самые маленькие дети уснули, свернувшись комочками под одеялами, подростки жались друг к другу, перепуганные, чумазые и заплаканные. Девочки лет шести-семи шмыгали носом и прятались за спины старших. Молодежь старалась казаться спокойной и уверенной в себе, но их глаза выдавали все. Алексеева еще раз устроила перекличку по секторам, дала последние наставления руководителям и объявила отбой.

В дверь постучали, на пороге показался Илья.

– Ты чего? Ты же должен быть в секторе? – устало возмутилась Марина. У нее не было сил читать парню морали.

– Знаю. Там приглядывает Люба, она уже пришла в себя. Ты знаешь, куда делись наши дети? – тихо спросил Оганян.

– Нет. Если бы я знала, то публичной переклички не было бы. Я сама обескуражена и не знаю, что предпринять, – вздохнула женщина.

– Марин, ребята хотят есть. Что мы будем делать?

– Я думаю над этим вопросом. Я полагаю, что стоит попробовать переключить ультрафиолетовую лампу на генератор и продолжить выращивать картошку. Отключить освещение коридоров и технических отсеков, оставить только аварийные лампы в основном зале, ультрафиолет внизу и плиту.

– Ты хоть можешь себе представить, как теперь это будет выглядеть? – воскликнул Илья.

Алексеева знала, что все эти проекты невозможны. Что пока объявлено чрезвычайное положение, нельзя выпускать детей из виду, ни в коем случае не оставлять их одних. Это означало, что невозможны дежурства на нижнем ярусе и по коридорам, что в темном бункере, где в коридорах не будет света, еще скорее начнется паника и беспорядок. Но что можно было сделать?

– Я знаю, Илюш. Но у нас нет альтернатив. Давай подумаем обо всем завтра. Я уже ничего не соображаю, честное слово. Пожалуйста, дай мне побыть наедине с собой, – тихо попросила Марина и выставила юношу из кабинета.

Встретила его взгляд. И не смогла его выдержать. На нее свинцовой гирей навалилось чувство вины. Молодой отец потерял дочь. Любимый крохотный комочек, невинное существо, она исчезла странно и страшно, и женщина считала виноватой только себя.

– Прости меня, если сможешь, – чуть слышно прошептала она, отворачиваясь.

Марина присела на край стула, в полной темноте погрузилась в свои мысли. Торопливо встала, вытащила из сейфа ампулу с промедолом и поспешила на второй ярус бункера.

Не глядя на детей, женщина прошла в технический отсек и решительно открыла дверь карцера. Фонарик в дрожащих руках прыгал, луч метался по влажным стенам, когда Алексеева спускалась по ступеням.

Хохол лежал у стены на холодном полу, прижимая забинтованную руку к себе.

– Женя, ты спишь? – негромко окликнула его Марина.

– Нет, – чуть слышно откликнулся мужчина. Алексеева подошла ближе, присела у решетки, однако не открывая ее.