Сожги венец безбрачия - Евгения Халь

А ты… ты… безвольная амёба! Твой венец безбрачия – это твоя нерешительность. Привычка плыть по течению и ждать, когда всё само свалится на голову. Все, кому не лень, вытирают о тебя ноги. Встряхнись! – он схватил ее за плечи и встряхнул.

– Не смей меня трогать! – процедила она, сжав губы, и оттолкнула его одной рукой.

Вторая была спрятана под пледом.

– Проснись! Слышишь? Проснись! – Матвей снова схватил ее за плечи и неожиданно для себя самого поцеловал в губы.

Она отбивалась, но он держал крепко, прижимаясь к ее губам. Так крепко, как никогда никого не держал.

– Схватить и не отпускать! – билась в голове одна-единственная мысль.

Лаура одной рукой уперлась ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Продолжая целовать ее, Матвей автоматически отметил, что когда женщины хотят оттолкнуть, то делают это двумя руками. Особенно, если мужчина крупнее их. Одна рука Лауры только что уперлась ему в грудь. А вот вторая рука спряталась под пледом. Вот почему она такая сонная и вялая. Он не ошибся. Она почти ушла от проблем и боли. Он успел вовремя. Его предчувствие беды не подвело. Он сорвал с нее плед и увидел, что ее рука сжата в кулак.

– Разожми кулак, – приказал он тихо, но твердо.

Она молчала.

– Разожми! – заорал Матвей и ударил ее по руке.

Белые таблетки рассыпались по деревянному полу.

– Дура! Сколько ты сожрала? – заорал он.

– Не кричи на меня! – прошептала она. – Не помню. Немного. Не успела. Ты приехал не вовремя. Всё равно. Лишние люди. У кого из писателей была эта фраза, не помнишь? Я забыла. Лишние люди – ошибка природы. Они увенчаны венцом безбрачия, чтобы не размножались. Мама назвала меня Лаурой, увенчанной. Она только не знала, чем я увенчана.

Матвей схватил ее на руки и помчался в туалет. Наклонив ее над унитазом, он засунул пальцы ей в рот, поднял волосы и держал их, пока ее рвало. Потом он умыл ее, как ребенка, и понес на руках в кухню, завернув в плед. Ее бил озноб. Матвей усадил Лауру за стол и открыл холодильник. Пусто. Только маленькая, граммов на двести, банка варенья, и нераспечатанная бутылка водки. Очень хорошо! Матвей нашел в шкафчике чай и заварил его. Заставил Лауру выпить стакан водки и съесть всю банку варенья. Он знал, что алкоголь и сахар нейтрализуют любой яд. Потом она пила чай, стуча зубами о край керамической кружки.

После этого Матвей отнес ее в большую комнату, сел на диван, положил Лауру к себе на колени и укрыл пледом. Она заснула у него на руках. Матвей не верил в рай и ад в общем понимании. Он верил в то, что когда-то сказал великий философ Рамбам: «Ад и рай внутри нас. И они у каждого свои».

В личном раю Матвея сегодня стало на одного ангела больше. Он никогда и ни за кого не боролся. Ни за одну женщину. Ольгу он отпустил без борьбы. А теперь чувствовал, как на спине и груди застегивается невидимая кольчуга. Он усмехнулся. За эту упавшую с луны дурочку он будет драться. Не подавая виду. Не показывая, что меч уже вытащен из ножен. Если нужно, порвет всех. Загрызет, изрубит на куски, задушит. А потом уйдет. Непонятый, неузнанный, непринятый герой.

Да плевать! Главное, что Лаура будет счастлива. Она не умеет кусаться. И не нужно. Он будет грызть всех за двоих. Еще и не таких из ямы вытаскивал. Главное, что живая. Успел! Дурочка! Дурочка! Что же ты могла наделать?

– Успел, – прошептал Матвей, улыбнулся и заплакал.

Что это? В последний раз он плакал, когда ему было лет пять. От скупых слез намокли ресницы. Матвей осторожно высвободил одну руку и кулаком вытер их. Это не слезы, нет. Это тает лёд одиночества. Толстая корка, что годами копилась внутри. Медленно затягивая всё: вечера, утра, чёртовы длинные дни, бессонные ночи. Как же ему теперь жить без льда? Без кожи, как сказал Оба. Без кожи одному нельзя. Сгоришь на солнце за пару дней. А ведь Лаура не простит. Никогда. Он точно знает. Потому что сам бы не простил на ее месте.

– Что же ты наделала, дурочка, с собой и со мной? – прошептал Матвей, подтыкая плед со всех сторон.

Пока она спала, он заказал доставку – куриный бульон. Когда она проснулась, Матвей заставил ее съесть всё до капли. Кормил с ложки бульоном, как ребенка.

– Зачем тебе это всё, Матвей? – спросила она.

– У меня нет ретро-гипнолога, – серьезно ответил он. – Зато есть карма. Отрабатываю карму, исправляю ошибки.

– Не поможет, – ответила она. – Просто уйди.

– Сделаю то, что должен, и уйду, – пообещал он.

Глава 16. Запомни нас такими

– Теперь сосредоточься, пожалуйста, Лаура, – понимая, что она только что пережила сильный стресс, очередной в ряду многих, Матвей пытался разговаривать с ней как можно мягче. – Твоя мать на сеансах давала тебе подсказки через разные музыкальные образы. Калимба подарила тебе фото, благодаря которому мы узнали, кем была Шура. Осталась Дидона. Эта ария не случайна. Ее слушала твоя мама на первом ретро-сеансе. Ее любил твой отец. И препарат называется «Дидона». Вспомни, что твой отец говорил или делал, когда слушал эту арию?

– Не знаю, – пожала плечами она. – Разное делал.

– Хорошо. Давай ее послушаем, – Матвей достал телефон и зашел на «Ютуб».

Они прослушали несколько версий: и современных, и классических.

– Нет, это всё не то, – поморщилась Лаура. – Чего-то не хватает, никак не могу понять чего.

– Хорошо, давай найдем еще пару музыкальных версий, – согласился Матвей. – Он начал листать страницы поиска и нашел еще несколько вариантов.

– Всё равно не то, – покачала головой Лаура и вдруг оживилась: – Я поняла! Папа слушал ее на старой пластинке. Он говорил, что важна акустика. Шорох пластинки, ощущение старины, которое дает эффект сопереживания.

Лаура встала и подошла к книжным полкам. Две из них были заняты пластинками. Матвей пошел за ней.

– Сейчас, сейчас, где-то я ее недавно видела, – Лаура просматривала пластинки, передавая их Матвею, а он складывал на соседнюю полку. – Даже пыль с нее вытирала, хорошо помню. Вот она! – торжествующе воскликнула Лаура.

– А проигрыватель? – спросил Матвей.

– В кабинете отца, на письменном столе. Пойдем, – она прошла через кухню, открыла неприметную дверь и зашла в просторную комнату, уставленную книжными стеллажами.

Посреди комнаты стоял письменный стол, рядом с ним кресло и журнальный столик. На столике стоял проигрыватель. Лаура подошла к столику, включила торшер. Мягкий уютный свет залил комнату.

– Мама, то есть, Марина, все