Сожги венец безбрачия - Евгения Халь

тошнить от этого копания в чужом грязном белье.

– А через два года родился Витя. И это было чудом!

– Теперь я понимаю, почему ты так его любишь, Марина.

Она вздрогнула и подняла на меня глаза.

– Как это странно звучит: Марина, а не мама, – жалобно прошептала она. – Я ведь тебя вырастила. И все эти годы никуда не делись.

– Извини. В этом ты права. Но называть тебя мамой язык просто не поворачивается. Хотя, наверное, нужно бы спасибо сказать, что ты меня не выбросила из своей жизни, когда родился Витя.

– Я и не хотела, – воскликнула она. – Я была так счастлива, что у меня есть двое детей! Но ты росла и всё больше становилась похожа на нее. Это такая мука! – она зарыдала. – Каждый день видеть ее перед глазами. Голос, жесты, ее реакции на всё. Я чувствовала, что схожу с ума! Во мне боролись два человека: один хотел уничтожить тебя, как память о ней. А другой всё время напоминал, что ты – мой ребенок, несмотря ни на что. И ты ни в чем не виновата. А насчет того, кто кому жизнь разбил… ничего ты, котёнок, пока не понимаешь, – она погладила меня по щеке. – Твой отец мог отказаться и не жениться на мне. Но он прекрасно понимал, что его карьера будет окончена, так и не начавшись. А ведь такие люди были. Те, кто так и не прогнулся под советскую систему. И где они сейчас? Никто их не помнит и не знает. Так что твой отец не такой уж и праведник, как тебе кажется. Он решил усидеть на двух стульях якобы во имя науки. И что в результате? Разбил жизнь мне, Шуре и тебе заодно. Это не я чудовище, а он. Ты посмотри на это глазами взрослой женщины, без детских истерик, и всё поймешь.

Глава 15. Предчувствие беды

Мы молча допили кофе. Я отодвинула чашку и сказала:

– Я больше не буду тебя мучить воспоминаниями. Тут в завещании написано, что лицензия на препарат принадлежит отцу. И ты распоряжаешься всем. Так в чем проблема, Марина?

Мне удалось, наконец, произнести ее имя четко, твёрдо и без запинок.

– Всё не так просто, как кажется, – она встала, поставила чашки в раковину и оперлась о стол, тяжело склонившись на ним.

Впервые в жизни она выглядела плохо. Поникшая, поблёкшая, с потёкшим макияжем. Горькие складки залегли у ее рта.

– Компания, которая хочет купить препарат, провела свое официальное расследование по поводу наследников, – сказала Марина. – Это швейцарцы. Они въедливые. В лицензии на препарат два владельца: твой отец и Шура. У швейцарцев сильнейшие юристы. И специальные следственные отделы, которые занимаются такими историями. Я думала, что мой отец подчистил все документы. Мы даже из Питера в Москву переехали из-за этого. Но они каким-то непостижимым образом раскопали, что ты – дочь Шуры. И заявили, что без твоего полного согласия и отказа от своей доли невозможно осуществить сделку. Тем более, что лицензия была зарегистрирована на Кубе и находится под международной юрисдикцией. Законы Российской Федерации на такие лицензии не распространяются. Сразу предупреждаю: несмотря на все эти неприятные подробности, ты ничего не докажешь. Но я отдам тебе твою долю. Обещаю! Пойми: я не пыталась отнять у тебя деньги. Это вообще не материальный вопрос. Я хочу уничтожить память о твоем отце и Шуре. При продаже лицензии в Швейцарию, в том случае, если разработчики мертвы, можно поставить в официальном релизе препарата другое имя. Я хотела поставить свое. Потому что это мой препарат. Это на моей крови и слезах он сделан. И меня будут помнить. А их забудут навсегда!

– Ты сошла с ума! – в ужасе прошептала я. – У тебя психика повреждена. Тебе нужен врач! Какие бы они ни были, они придумали этот препарат. Они его разработали.

– Ложь! – вскинулась она. – Это мое! На моей крови сделано. Ценой моего счастья. Не было их обоих никогда! Не было и не будет! На Кубе я была у колдуна-медиума. Его зовут Оба. Он мне сказал: «Мертвые живы, пока их помнят. Если хочешь уничтожить их навсегда, предай забвению их имена». Я хочу, чтобы они оба умерли там, на том свете! Пожалуйста, не мешай мне! Просто отступи! Подпиши отказ от прав на препарат. Ты – единственная наследница Шуры. Без твоего отказа от прав я не могу продать лицензию. Давай сейчас вызовем Генриха и составим обязательство, официально заверенное адвокатом, что я обязуюсь отдать тебе треть от всех денег в обмен на отказ от прав на лицензию.

– Господи, до чего же ты дошла! И после этого ты еще осмеливаешься называть себя моей мамой? Ты наняла Матвея, чтобы он меня довел до депрессии. Чтобы он обманом, фактически, заставил меня отказаться от всего. Ты приехала в больницу к папе, когда он был тяжело болен, и заставила его подписать завещание, в котором написано, что он лишает меня и Витю всех прав на наследование. Единственная законная наследница – это ты. Ну хорошо я, меня ты ненавидишь. Но Витя? Твой родной законный сын тоже лишён наследства?

– Это потому, что вы оба очень молодые! Вы не справитесь с такими деньгами. Это может вам обоим разбить жизнь. Я бы всё вам отдала, но постепенно. Организовала бы трастовые фонды, чтобы вы всю жизнь ни в чем не нуждались. Так делают все богатые люди, использующие трастовые фонды как гарантию, что их дети не растратят свое наследство. И не окажутся в канаве. Легкие деньги сводят людей с ума. Ты посмотри вокруг! Все эти дети олигархов или наркоманы, или сумасшедшие, или нищие, промотавшие свои капиталы. Но твой отец и здесь меня обманул! – закричала она. – Ты не понимаешь? Я же до этого не видела лицензию на препарат. Откуда мне было знать, что соавтор изобретения – Шура? Всю жизнь он меня обманывал и даже в этом подвёл.

– Ты неисправима, – я устало закрыла глаза. – Неисправима! Ты, как паук, который заманивает всех в паутину и там душит в углу, медленно высасывая жизнь. Меня тошнит при мысли, что ты начнешь таскать меня по судам, истерить, доказывать что-то. Пачкать память отца и моей мамы. Вывалишь всё это грязное белье перед всеми и еще и изобразишь жертву.

– А я не жертва? – возмутилась она. – Я не страдаю всю жизнь от обмана? А как бы ты себя повела на моем месте, если бы твой муж тебя предал и еще и завел