Гнев ангелов - Джон Коннолли

— Не двигайся, — скомандовала она, и парень подчинился.

Он почувствовал острую боль в левом предплечье и увидел, что мальчик сделал ему укол каким-то старым металлическим шприцем.

Грейди попытался возразить, но женщина накрыла рукой его рот:

— Нет. Пока ничего не говори.

На Грейди вдруг навалилась огромная усталость, но он не уснул, а когда женщина начала задавать вопросы, он отвечал на них, и отвечал все, что знал.

Глава 29

В гостиной Дэвиса Тейта насильно пристегнули к массивному радиатору. Незваный гость еще до прихода хозяина повесил на трубу батареи наручники, поэтому сейчас свободной оставалась только левая рука Тейта. Удачно, что из-за теплой погоды отопление выключено, и температура в квартире приятно освежала. То, что Дэвис мог шутить в данной ситуации, удивило даже его самого, заставив предположить, что либо он смелее, чем думал, что казалось маловероятным, либо — что более вероятно — от страха у него поехала крыша.

Незнакомец из бара сидел на стуле рядом с Тейтом, поигрывая перед его носом своим китайским боевым ножом-бабочкой, и каждый промельк лезвия вызывал у Дэвиса невольное содрогание, предчувствие угрожающей ему в ближайшем будущем боли. Порез на шее перестал кровоточить, но вид покрасневшей рубашки вызывал тошнотворные позывы, как и бьющий в нос сильный запах курева, от которого начало щипать язык.

Да и незваный гость ужасал его. И не только из-за ножа в мускулистой руке, хотя оружие выглядело весьма впечатляюще. Весь облик незнакомца передавал ощущение неумолимого злоумышления, какого-то непостижимого садистского желания. Тейту вспомнился вечерок в клубе приграничного города Эль-Пасо, когда общий знакомый представил его компании парней, утверждавших, что они обожают его программу. Неописуемые персонажи с обгоревшей кожей и стеклянными глазами мертвых животных, которые то ли вернулись после конфликта в Афганистане, то ли им вскоре предстояло туда отправиться. К концу вечера все изрядно накачались выпивкой, и Тейт достаточно осмелел, чтобы задать вопрос о роде их занятий. Ему сообщили, что они специализируются на допросе пленных: они вызывали у людей ощущение, будто те тонут или захлебываются, морили их голодом, мучили холодом и всячески изводили, хотя — как ему особо пояснили — их действия были исключительно целенаправленны. Пытки проводились не ради удовольствия, и как только с их помощью добывались нужные сведения, пленных оставляли в покое.

Чаще всего.

— Хотя бывают другие парни, кровожадные отморозки, — заметил один из членов компании, Эван, как он представился Тейту. — Нам дают определенную задачу, и она заключается в извлечении информации. И наша работа заканчивается, едва мы убеждаемся, что цель достигнута. А хотите узнать, что реально ужасно? Когда пытками занимается садист, не заинтересованный в ваших откровениях. Для него пытка является самоцелью, поэтому неважно, что вы скажете и кого предадите, — мучения все равно не прекратятся, если только он не решит прикончить вас. А он этого не захочет, и не только из-за садистских наклонностей, а из-за своеобразной профессиональной гордости; так жонглер старается как можно дольше удерживать в воздухе свои шары. Проверка мастерства: чем громче и дольше вы кричите, тем вернее доказательство его таланта.

И Тейт вдруг подумал, не видит ли он сейчас перед собой в собственной квартире такого мастера. Помятый, грязноватый костюм незнакомца дополняла рубашка с пожелтевшим, как и его пальцы, воротничком. Волосы лоснились от жирного блеска. Военной выправкой там и не пахло; ничто не указывало на то, что его обучали методам пыток.

Но фанатизм проглядывал в этом типе со всей очевидностью. Тейту часто доводилось встречать фанатиков на своем жизненном пути, чтобы он научился безошибочно узнавать их. Суровые глаза полыхали огнем, праведным огнем. Все, что делал или мог еще сделать этот человек, согласно его собственному пониманию не будет безнравственным перед лицом Господа или преступлением против человечества. Он будет мучить, пытать или убивать, веруя, что имеет на это полное право.

Последняя надежда Тейта заключалась в произнесении этим человеком одного слова — «возможно».

«А возможно, даже пора и умереть».

То есть у него есть шанс остаться в живых…

— Что вам нужно? — спросил Дэвис, должно быть, уже в третий или в четвертый раз. — Пожалуйста, просто скажите мне, чего вы хотите.

Он вдруг осознал, что уже начал всхлипывать. Тейту надоело задавать этот вопрос, так же как пытаться выяснить имя незнакомца. После каждого вопроса гость просто резко взмахивал перед его носом ножом, словно отвечая: «Мое имя не имеет значения, а хочется мне зарезать тебя». На сей раз, однако, Тейт дождался другого ответа.

— Я хочу знать, сколько вы получили за свою душу.

За пожелтевшими зубами мелькнул грязно-белый простоквашный налет.

— За мою душу?

Скользящий проблеск стали. Вжик-вжик.

— Вы ведь считаете, что у вас есть душа? А есть ли у вас вера? По крайней мере, вы любите разглагольствовать о таких категориях в своей радиопрограмме. Вы много рассуждаете о Боге, а о христианах говорите так, словно вам известны душевные порывы всех и каждого. Похоже, вы превосходно понимаете разницу между праведной и грешной жизнью. Поэтому мне хочется узнать, как может продавший душу человек, не давясь словами, рассуждать о Боге. Что они предложили вам? И какие услуги от вас потребовали взамен?

Тейт попытался успокоиться, по-прежнему цепляясь за драгоценное «возможно». Какой ответ хочет услышать этот тип? Какой ответ поможет Тейту сохранить жизнь?

Внезапно гость рванулся к нему, и хотя Дэвис попытался оттолкнуть его, удержав на безопасной дистанции, нож полоснул по шее сбоку, и из-за правого уха опять потекла кровь.

— Не старайтесь угадать нужный ответ. Отвечайте не раздумывая.

Тейт закрыл глаза.

— Я достиг успеха. Достиг популярности. Получил деньги и приобрел влияние. Я был никто, а они сделали меня значимой фигурой.

— Кто? Кто сделал вас значимым?

— Я не знаю их имен.

— Ложь.

Вжик! Очередная рана, теперь пониже. Лезвие полоснуло по мочке уха. Тейт завизжал.

— Да не знаю я! Клянусь, что не знаю. Они просто говорили, что Спонсорам нравится моя работа. Они их так и называли — Спонсоры. Я никогда не встречался с ними, они не имели никаких контактов, со мной общались только их представители.

Дэвис еще пытался утаить их имена. Он боялся этого человека, боялся почти до смерти, но еще больше его ужасала Дарина Флорес и то отчаяние, которое он испытал, пока она говорила ему о том, что будет, если он прогневит тех, кто так заботился о его успехе. Но сейчас он услышал свистящий шепот незнакомца. Жилистая рука стиснула лицо Тейта, слова извергались ему в лицо вместе со зловонным дыханием курильщика.

— Мое призвание — коллекционировать, — сообщил он. — Я собираю души и отправляю обратно к их Создателю. На весы брошены ваша жизнь и ваша душа — где бы она ни пребывала. Достаточно перышка, чтобы весы склонились против жизни, а ложь тяжелее перышка! Вы поняли?

— Да, — выдавил Тейт.

Тон говорившего не оставлял места недопониманию.

— Тогда расскажите мне о Барбаре Келли.

Тейт понял, что лгать бессмысленно, нет никакого смысла что-то утаивать. Если этот человек знает о Келли, то может знать и обо всех остальных. Тейту не хотелось дождаться очередной раны, возможно смертельной, если его уличат во лжи, и поэтому он выложил Коллектору все, начав со своей первой встречи с Келли, продолжив знакомством с Бекки Фиппс и своей причастностью к разрушению карьеры и самоубийству Джорджа Киза, и закончив сегодняшней встречей в баре с целью обсуждения падения его рейтинга. Шмыгая носом, Дэвис пытался давить на жалость и в самозабвенном бесстыдстве пытался оправдаться, полагая, что ему удастся добиться снисхождения, если мучитель убедится в правдивости его истории.

Рассказывая, он ощущал, будто его призвали на исповедь, хотя таинство исповеди в основном принято у католиков, а они значили для него немногим больше, чем мусульмане, иудеи и атеисты в списке людей, к которым он испытывал особую ненависть. Тейт перечислил свои преступления. Взятые по отдельности, они казались несущественными, но, собранные воедино, приобретали неоспоримую тяжкую весомость вины; или он просто воспринимал чувства сидящего перед ним человека. Несмотря на то что выражение лица собеседника оставалось неизменным, все же Тейту казалось, что оно становится более мягким и ободряющим, по мере того как незнакомец выслушивает признания пронзенной совести, выплескивающей свою отравленную сущность, и вознаграждает за честность тем, что могло быть ошибочно принято за сострадание. Да, лицо Коллектора безусловно показывало, что душа Тейта по-прежнему тяжелее перышка на весах справедливости и не оправдала надежд, подвергшись испытанию.