В степи опаленной - Юрий Стрехнин

Смотрим и не понимаем: солдат как солдат. Связист объясняет:

- Это на сегодняшний день самый знаменитый человек в нашей части. Тетя Маша!

- Какая Маша? Это же солдат!

- Не солдат, а ротный санинструктор! Да вы приглядитесь - Маша это! Ее весь полк знает.

Действительно, постирушкой занята женщина - только необычно могучих форм. Пострижена коротко, по-мужски, сзади если глядеть - она без пилотки, - и не догадаешься, что это женщина.

- Командир полка ее к ордену представил!-говорит во всем осведомленный связист.

- За что?

- С утра, как бой был, пошла Маша раненых искать. Смотрят наши - из хлебов целая процессия движется: два немца руки вверх держат, у одного вся ряшка в крови. А сзади Маша выступает: на боку - сумка санитарная, на шее - два автомата немецких, третий - в руках.

- Что же, она одна их в плен взяла? А третий автомат чей?

- Да немца же! Трое их было... Маша рассказала: идет она через хлеба, смотрит: где раненые есть? Вдруг на нее из-за колосьев три немца набрасываются...

- Откуда ж они взялись на нашей стороне?

- Э, товарищ лейтенант! - несколько даже покровительственно смотрит связист на меня. - Да разве тут, в хлебах, да еще когда наступление идет, точно отмеришь, где своя, где чужая сторона? Линию фронта никто по линейке не прочертил и столбов не поставил. По пшенице и немцы ходят, и наши. Вот и эти трое куда-то по своим делам... А увидали - баба идет, - затаились. Потом уж на допросе один признался: хотели позабавиться с нею. Но с Машей позабавишься... Наши-то мужички знают. Один приставал к ней, так она ему как дала по шеям сам зарекся и другим отсоветовал. Эти трое фрицев только схватили ее, как врежет она своим пудовым кулачищем по сопатке одному, другому, третьему - мало того, что сильна, она же еще ловка. Говорят, в цирке до войны работала. Пали те фрицы. Пока очухивались, она их автоматы позабирала, командует: вставайте, гады! Двое поднялись, а третий так в себя и не пришел, башку она ему свихнула. Наши ребята, что в штабе дежурят, рассказывали - на допросе оба немца в один голос твердили: ужасная женщина! Страшная!

- Позабавились, значит?

- Еще как! - смеется связист. - Век помнить будут. Но я так считаю, товарищ лейтенант, - те два немца должны к Маше благодарность иметь.

- За что?

- Да за то, что в плен их живьем взяла. Останься они у своих - может, погибли бы, пока война идет. А теперь им война что? Прокантуются в лагерях до самого заключенья мира, потом к своим фрау поедут.

- Нет уж, это - шалишь!-неожиданно вступает в разговор второй связист, чуть постарше. - Сначала пускай у нас столько построят, сколько наломали. Столько, и не меньше.

- Да пошли они!-вдруг вскипает связист, завязавший разговор. - Сами управимся, дай только Гитлера добить.

Можно бы еще поговорить со словоохотливым связистом, но пора идти. Время не терпит!

Еще раз с изумлением и почтением поглядев издали на могучую тетю Машу и распрощавшись с нашими собеседниками, поднимаемся.

И вот мы уже за речкой, на опушке леса, возле землянок. Нам показывают землянку начальника штаба полка. Его нет, но должен быть с минуты на минуту.

Решаю подождать. Мы присаживаемся возле землянки. Замечаю лежащий на траве мешок с черным гитлеровским орлом и надписью Фельдпост, туго набитый письмами, некоторые высыпались на припыленную траву. От нечего делать подбираю несколько писем, наскоро просматриваю. Без словаря я еще не читаю свободно, но общий смысл улавливаю. Мой солдат подвигается ко мне бочком, спрашивает:

- А вы по-немецки понимаете, товарищ лейтенант?

- Понимаю.

- Интересно, что там фрицам из дому пишут?

- Ничего особенного... Вот от малыша какого-то, - я показываю страничку письма, исписанную крупным неустойчивым детским почерком и украшенную цветком, старательно нарисованным цветными карандашами. - Это мой цветочек, паппи написано отцу, значит. Спрашивает, когда домой вернется... А на обратной стороне - это уже жена. Сообщает, кто из родственников и соседей ранен, кто убит. На фронте и дома, от бомбежки. Союзники бомбят.

- Так им и надо, сволочам!-раздается у меня над ухом сердитое. Оглядываюсь. Оказывается, меня слушает не один мой связной. Подошли еще два-три солдата. Один из них и высказал свои чувства.

- Так им и надо! - повторяет он. - Сколько наших поубивали!

Я задумываюсь: что ответить ему? Но солдаты - их еще прибавилось торопят:

- Читайте, читайте, товарищ лейтенант!

- Вот такая картина жизни в немецком тылу... - Я тороплюсь, перебирая письма, схватываю только самое основное: - Мать пишет сыну: скорее бы кончилась война, хоть как, но поскорее бы.

- Допекло их!

- Не всех!-Показываю письмо: - Вот от сына отцу на фронт: верит, что Германия победит!

- А отец верит? Он же где-то здесь против нас воюет.

- Ему-то, может, и прояснило...

- Да подождите вы!-обрывает всех остановившийся мимоходом степенный солдат с двумя вещмешками, туго набитыми хлебными буханками-кирпичиками, наверное, получил на целый взвод. - Читайте еще, товарищ лейтенант! Интересно же, чем немец дышит.

- А вот чем, - заглядываю еще в одно письмо. - Мать сыну из деревни... жалуется - городских, из разбомленного дома, вселили, так она их и так, и сяк, и уже просить ходила, чтобы убрали их.

- Стерва! У нас такую, если бы эвакуированных притесняла!..

Пробегаю глазами по следующему письму:

- А жаль, что письма по адресам не дошли...

- Это почему же, товарищ лейтенант?

- Не понимаешь? - удивляется солдат с двумя вещмешками. - От таких новостей ихний гренадир духом скисает. Тогда его и бить легче.

- Философ ты, батя!

- Философ не философ, а он прав! - поддерживаю солдата с вещмешками. Вот, например, еще письмецо: мать пишет сыну, что жена спуталась с иностранным рабочим, с итальянцем.

- Ай да итальянцы! Замещают, значит, союзников!

- В Германии сейчас двенадцать миллионов иностранных рабочих. - вспоминаю я данные, с которыми меня не так давно знакомил Миллер. - Так что у немцев на фронте есть причины для беспокойства за своих жен. А вот еще письмо - из Гамбурга, это портовый город. Там кран с какого-то судна кофе в зернах разгружал, один мешок упал, разбился, кофе высыпался, а женщины увидели, бросились собирать, их отгоняют, они - в слезы: кофе по карточкам почти не выдают, а немец без кофе никак не может. Уж если при немецкой дисциплине дело до стрельбы дошло...

- До стрельбы?

- Охрана набежала, женщины не подчиняются, ну и пальнула.

- Фашистское царство, чему и удивляться!

- А что еще из Германии пишут?

- Сейчас... - беру письмо, отличающееся от других необычной толщиной. Вскрываю. Листы исписаны цифрами. - Какой-то отчет. Подождите, это жена отчитывается по хозяйству - овощи она выращивает... Так вот, сколько чего вырастила, сколько продала... а в конце жалоба: Эти ленивые украинки...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});