Коллективная вина. Как жили немцы после войны? - Юнг Карл Густав

Те же примерно 500 тысяч, которые всегда сохраняли трезвость суждений и остались незапятнанными, были в результате всего этого оттеснены в сторону или же вынуждены смириться с тем, что их идея свободы не только не была претворена в жизнь, но и потихоньку загублена.

Решающее значение для строительства нового государства имело первоначально то, какие люди заняли руководящие посты и кто оказывал влияние на дальнейшую политику кадров. Фактическое положение – некогда видные национал-социалисты вновь обрели влияние – нельзя отрицать, хотя трудно выразить статистически и со всей наглядностью. Они не хотели довольствоваться добросовестной работой в негосударственных учреждениях. Больше того, со свойственной им беззастенчивостью они стали предъявлять претензии и постоянно повышать их. Возникла негласная солидарность, направленная против незапятнанных, свободных людей, которые были для них живым упреком.

Существует фактическая, хотя организационно и не оформленная, общность интересов тех, кто чувствует себя виновными и в некотором отношении уязвимыми, поскольку есть кое-что в их прошлом, что они хотели бы предать забвению.

Особый и важный случай – это бундесвер. Его создали и командуют им офицеры, которые служили в нацистской армии, следовали за Гитлером, поддерживали дух этой армии и осудили покушение на Гитлера 20 июля 1944 г. Других офицеров не было. Поскольку хотели создать армию, то вынуждены были воспользоваться услугами этих людей, обладавших необходимыми знаниями. То же самое происходило с судьями, профессорами, служащими полиции и т. д.

Продолжение деятельности старых нацистов представляет собой очень большой недостаток внутренней жизни Федеративной Республики. Все они проклинают Гитлера, все утверждают, что никогда не были настоящими национал-социалистами. В 1945 году американцы шутили: во всей Германии невозможно найти ни одного нациста. Настолько притихли они в 1945 году! В свое оправдание старые нацисты говорили, что их обманули. Скромны и осторожны они были еще и в 1948 году! Но с тех пор они со все большей самоуверенностью стали проявлять себя в экономике и политике как соруководители якобы вновь выдвигающейся на передний план в мире великой державы.

В союзе с ними были те, кто пребывал в неведении и не оказывал никакого влияния на этот важный для Федеративной Республики вопрос. Не понимая необходимости поворота, разговоры о нем они считали пустой болтовней. Они уклонялись от принципиального решения, которое должно было бы предшествовать конкретным решениям в условиях нового государства.

Аденауэр подал роковой пример, когда он, будучи незапятнанным, своим авторитетом поддерживал Глобке. Тот факт, что Глобке и после разоблачения остался на высоком посту в качестве полезного орудия в руках Аденауэра, зарекомендовав себя своей усердностью и зависимостью от канцлера, послужил кое для кого стимулом к аналогичному поведению.

Однако новое государство не может процветать, если пребывание на высоких постах в нацистском государстве не исключает ныне возможности политического, нравственного и духовного участия в жизни нового государства. Нацистскими действиями следует считать, например, содействие определенным противозаконным действиям, скажем, в качестве судей или прокуроров при вынесении смертных приговоров, путем обоснования или оправдания в печати нацистских принципов, расовой теории, преследования евреев и даже положения о том, что «воля фюрера – высочайший закон». В данном случае речь идет не об уголовных преступлениях, а о действиях, которые выявляют характер соответствующих людей и должны исключать возможность пребывания их на видных постах в новом государстве, строящемся на принципах свободы. Методы проведения денацификации оказались неправильными. Лица, подвергшиеся денацификаций, сколь бы тяжелыми ни были совершенные ими преступления, получали документ, который освобождал их от всяких дальнейших допросов и расследований. Власти при приеме на работу чиновников могли ссылаться на этот документ и чувствовали себя – с полным убеждением – свободными от личной ответственности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В основе фактического подбора нынешних руководящих деятелей лежит сопротивление свободному образованию нашего государства. Импульсы, толкавшие к этому сопротивлению, парализованы. Чуждый стоящей перед нами задаче дух, подобно плесени, разъедает вновь построенное, и, если его не уничтожить, он разрушит все.

Отвечая на вопрос относительно причин политических бед, ссылаются на якобы неизменяющийся характер немцев. Говорят, что они, дескать, аполитичны, в политическом отношении глупы, не видят реального положения вещей, находятся во власти иллюзий и грез, помешаны на теориях. Немцы якобы склонны к бездумному послушанию, великодушны и жестоки одновременно. Свободный мир считает (порой заявляя об этом публично), что немцы, поскольку они сами не способны к политической свободе, не подходят на роль надежных союзников в сообществе свободных государств. Мир боится нас, так как он думает о возможности новой вспышки безумия, он испытывает страх перед Германией.

Немцы также ссылаются на свой неизменяющийся характер. Там, где это делается, теряется всякая надежда. Тут уж не помогут никакие объяснения, воспитание, теории и опыт. Отдельному человеку, который может сказать: «таков уж я есть» и тем самым оправдать себя и даже вызвать сочувствие со стороны себе подобных, уподобляются те немцы, которые говорят своему народу и, возможно, самим себе: «таковы уж мы, немцы». Удивительное в изображении характера народов проистекает из подтверждаемого фактами обобщения настроений. Но другие факты опровергают эти отдельные аспекты, которые никогда не бывают действительными для общего. Характер народа – это нечто непостижимое, не определяющее политическую судьбу.

Все же следующее могло бы дать повод задуматься: Спиноза, чей великий политический ум стремился к свободе, видел различие народов. Он жил с голландцами, к которым причислял себя, и познал там успешною борьбу за свободу. Спиноза считал, что некоторые народы, например турки, неспособны к политической свободе. Мы не согласны с таким взглядом. То, что кажется раз и навсегда данным характером бытия народов, является, в зависимости от обстоятельств, временным результатом их исторического становления. Поэтому они не могут вдруг стать демократическими, политически свободными и либерально настроенными. Большинство людей на земле еще не знает, что такое свобода. Глупо обращаться с ними так, словно они уже свободны.

У нас, немцев, однако, общие с Западом традиции. Нельзя сказать, чтобы немцы не имели представления о свободе, поскольку они ее так грубо предали. Мы не осуждены жить без свободы. Нам не нужно столько времени, как азиатским и африканским народам. Мы можем обрести свободу немедленно.

Сегодня нельзя отрицать, что в Федеративной Республике еще очень незначительна тенденция к активному участию в политической жизни, что нет желания приносить жертвы ради политики в виде участия, денег и риска, что зачастую отсутствует сознание того, что судьба всех зависит от политики.

На вопрос относительно нашего характера нельзя дать ответ с помощью знания истории и психологии. Ответ дает сам народ Федеративной Республики. Наша надежда заключается в том, что народ выдвинет политических деятелей, которым он сможет по праву доверять и которые разъяснят ему его волю. Если настоящие политические деятели не найдут последователей, если народ не прислушается к их доводам и не вберет в себя их разум, он пойдет по пути к гибели.

Можно привести множество фактов, которые способны лишить надежды, если принять их как таковые, и которые подтвердят или опровергнут кое-какие окончательные выводы. Например, Себастьян Хафнер в журнале «Штерн» 24 октября 1965 г. писал о том, что в Германии при всех обстоятельствах, даже после катастроф, голосуют за представителей буржуазии, или «правых». В 1912 году Социал-демократическая партия впервые стала сильнейшей партией, но ее 110 депутатам противостояли 287 буржуазных депутатов. После катастрофы 1918 года, явившейся следствием буржуазной военной политики, социалисты получили на выборах 187 мандатов, а буржуазные партии – 236 мандатов. В условиях экономической катастрофы, разразившейся после 19.19 года, СДПГ получила на выборах в ноябре 1932 года 121 мандат, буржуазные партии – 167 мандатов (если отнести к левым коммунистов, а к правым – НСДАП, то соотношение составит 221:361). После разгрома 1945 года в результате первых выборов в бундестаг 131 депутату от СДПГ противостоял 261 буржуазный депутат (если причислить коммунистов к левым, а Немецкую имперскую партию – к правым, соотношение будет 146:266). Так писал Хафнер, который не уверен, что число голосов, отдаваемых за СДПГ, может увеличиться и достигнуть 51 процента. Этот осторожный вывод не исключает, однако, подобной возможности вообще.