Затея - Александр Зиновьев

Из нашей конторы на вечере у Сына был еще один парень, который сейчас вовсю обхаживал Сына и считался его лучшим другом. Друг — парень не без способностей, но лодырь и ловкач. Большой специалист по женской части и по выступлениям на собраниях. Одержим автомобилем и туристическими походами. Автомобиль, по его мнению, есть не средство передвижения, а средство совращения. А турпоходы — единственное место, где возможны подлинно человеческие отношения. Последние у него сводились опять-таки к песням у костра и ночи с женщинами в палатке. На работе к Другу относятся скорее с юмором. Ловкие речи его на собраниях мало что дают ему, но избавляют других от этой мерзости. Иногда он выступает очень рискованно, но всегда ловко выкручивается в самом конце под дружный смех аудитории и покровительственные улыбки сидящих в президиуме ответственных лиц. Он — самое «левое» крыло нашего учреждения, но такое, что начальство довольно такой «левизной» чрезмерно и поощряет Друга на такие «смелые» шаги. На последнем собрании мы должны были клеймить диссидентов. А Друг вдруг заболел. Температура под сорок. Секретарь партбюро велел доставить его на собрание во что бы то ни стало, обещая за это неделю отгула. Его привезли. И он выступил так эффектно, что минут пять аплодировали. Особенно эффектно прозвучало у него одно место. Допустим на минуту, сказал он, что «борцы за права человека» действительно те, за кого они себя выдают. Назовите теперь имена тех, в защиту прав которых они выступили. Вот они… А теперь посмотрим, кто они, эти жертвы нарушения «прав человека». Ба, знакомые все лица! Так это же те же самые члены того же самого комитета борьбы за те же самые «права человека». Так не будет ли справедливым и научно точным считать их лишь борцами за то, чтобы их считали борцами за «права человека», то есть в некотором роде — метаборцами.

О Друге, как и о всяком другом более или менее заметном сотруднике, у нас распускали самые разнообразные слухи (отец крупный чин, стукач). Но Друг никому зла не причинял, умел хранить чужие тайны, сам презирал стукачей, происходил из самой пролетарской семьи, деньги на квартиру в самом грошовом кооперативе ему помогли собрать родственники (еще три года долги отдавать!), а на машину, подержанную основательно, он копил, питаясь в течение ряда лет хлебом с чаем и нося одно и то же рванье. И подрабатывал он, где только мог. Одних рефератов в «Реферативный журнал» написал не меньше сотни.

Она и другие

Самым интересным персонажем из собравшихся была Она. Ей под сорок. Она довольно странная, но в современном стиле. Известная журналистка, специалист по моральным и социально-психологическим проблемам. Несколько раз я ее видел по телевизору. Она постоянно курила и довольно много пила. И напропалую хохмила. Вот, например, одна из ее хохм на этом вечере. Одна крашеная дама сказала, что ее подруге привезли дубленку, Дубленка ей тесновата, она может ее продать. К го-то сказал, что дело идет к лету. Сын сказал, что у нас все наоборот, именно к лету надо покупать шубу, а к зиме — купальный костюм. Верно, сказала Она. В сувенирном ларьке около вашего дома зимой продавший бюсты Ленина без головного убора, а сейчас шла — вижу, продают (Бюсты Ленина в зимней шапке. Мать Сына (она ненавидит Ее, поскольку Сын собирается на Ней жениться) заметила, что эта шутка сомнительна. Она сказала, что Это не шутка, если хотите, можете сходить и сами убедиться. Сын сказал, что теперь не те времена. Кто-то сказал, что времена снова те самые. Вчера, например, фильм по телевизору показывали. Больше половины — о Сталине. И Сталин в нем красив, добр, мудр, дальновиден. Кто-то сказал, что сажают теперь частенько. Сын заметил, что теперь это делают с умом, не то что раньше. Хотите анекдот? На выставке висит картина. Называется «Ленин в Польше». На картине изображен шалаш, из шалаша торчат голые пятки Крупской и Дзержинского. А где же Ленин? — спрашивают посетители. Ленин в Польше, говорит экскурсовод. Все смеются. Кто бы мог подумать, сказала крашеная особа, что Ленин станет предметом насмешек. Произошла переоценка ценностей, сказал Сын.

Я смотрел на этих сытых, хорошо одетых, образованных, веселых и иногда красивых людей и вспоминал свой последний разговор с Забулдыгой.

Не так-то просто

Правду о жизни и о себе самих мы узнаем иногда самыми неожиданными и странными путями, говорил Забулдыга. Я из благополучной семьи. Был рьяным комсомольцем. И в кавалерию попал добровольно. Насмотрелся «Чапаева». Я искренне верил в эти идиотские «Кони сытые бьют копытами, встретим мы по-сталински врага». И встретили! Между прочим, и стукачом я был. Без всякой душевной драмы. Был, и все тут. Потом перестал. И не из принципа, а просто надобность во мне отпала. Как я мог пойти на это? Юноша, не надо преувеличивать важность этого явления. Это сейчас начали драматизировать. А тогда Это был самый сущий пустяк, не игравший той зловещей роли, какую ему приписывают сейчас. Мы к стукачам относились даже с долей почтения и страха, а они особенно не скрывались, корчили из себя важных персон. Я, по крайней мере, лот пе делал. Хотите верьте, хотите нет, но для меня основная проблема заключалась не в том, чтобы решиться доносить, а в том, чтобы найти, о чем доносить. Не о чем было доносить, не на кого, вот в чем беда. Одни пустяки, не стоящие внимания. Начальник Особого отдела нас прогонял вон с нашими писульками. Приходилось выдумывать всякую чушь. По моим доносам никто не пострадал. Это я не для оправдания, а для объективности. А хотите знать, как я стал стукачом? Нам сообщили, что приедет сам Буденный проверять нас. Заставили драить лошадей чуть ли не круглые сутки без отдыха. У одной лошади нашли вшей. Лошадь поместили в умывальник, и мы перестали вообще умываться. Вот я и ляпнул по глупости, что у нас из-за какой-то вшивой клячи целый эскадрон ходит с немытыми рожами. Кто-то донес. Меня вызвал начальник Особого отдела. Предложил на выбор: пять лет за антисоветскую агитацию или вот эту бумажку подписать. Конечно, я выбрал второе. Я не испугался пяти лет — я еще не знал, что это такое. Я просто не хотел хуже. Жилось в этой проклятой кавалерии и без того отвратно. А в штрафном, надо думать, и того хуже. Перед войной службу построили по принципу: тяжело в учении, легко в бою. Идиоты! На самом деле в бою никогда легко не бывает. Бой есть то же учение, только в ухудшенных условиях. Тяжело в учении, еще тяжелее будет в бою. Да если бы нас действительно к бою готовили! А то ведь чистая бессмыслица была. Политподготовка на улице на тридцатиградусном морозе. Никакого особого зимнего обмундирования. Для согревания — штурмовая полоса. Что это такое? Бред шизофреника для выматывания сил, больше ничего. Когда началась война, все это пошло прахом. Я не знаю ничего такого, чему нас научили бы до войны и что пригодилось бы в бою. Мы даже из автоматов стрелять не умели, они были засекречены от… нас! А у немцев было полно этих наших секретных автоматов. И бежали мы пехом, а не верхом. Лошадей бросили почему-то в первые же дни. Подняли по тревоге, построили, повернули, скомандовали «Шагом марш!». Началась неразбериха. В казармы свои мы так и не вернулись. Тогда я понял, что ноги — самый надежный транспорт. Мы пешком успели выскочить из окружения, а моторизованные части застряли.

Жизнь я начал постигать не через обличение несправедливостей и углубленные размышления о сути бытия, а черт знает через что. Вот послали нас, например, яму копать. Работать бессмысленно. Сачкуем. Только делаем вид, что работаем. Баланду травим. Отгадайте, спрашивает взводный хохмач, что такое наивность? Это когда дочь думает, что мать целка, отвечает сам же он. А что такое сверхнаивность? Это когда мать думает, что дочь целка. Мы хохочем. А душа начинает покрываться ржавчиной больше, чем рассказ очевидцев о кошмарах колхозной жизни. А что такое лицемерие? — не унимается хохмач. Это когда теща, сожрав мясо из миски зятя, говорит ему: кушай, сынок! А что такое сверхлицемерие? Это когда зять выбросит тещу с седьмого этажа, высунется из окна и спросит ласково: куда же вы, мамочка? И такого рода пошлая и скабрезная «народная мудрость» начинает заполнять все поры твоего сознания, вытесняя из него все чистое и святое. Несколько месяцев такой жизни, и ты уже во всем видишь обман, подвох, издевательство. И не веришь уже ни во что и никому. Жизнь народа в самой его основе есть постоянное обсирание светлых идеалов и чаяний. А уж насчет коммунистических идеалов вообще смешно говорить. В самые страшные годы ничто так педантично не обсиралось, как эти идеалы.

Отраб

Часов в одиннадцать приехал сам Отраб. Его приветствовали стоя, улыбками, возгласами. Усадили на самое почетное место. Разговор принял полусерьезный государственный характер с некоторыми осторожными намеками в адрес руководства. Больше всех усердствовал Сын, демонстрируя свою преданность, и Она, демонстрируя, что ей позволено многое такое, что не позволено другим. В конце концов разговор скатился к основной проблеме нашего времени: как это могло случиться, куда глядели вы, неужели ничего не знали и т. п. Позиция Отраба меня удивила. Теперь храбрецом и умником быть просто, сказал он. А тогда? Попробовали бы вы тогда задать такие вопросики! Да они и не возникали. И дело тут не в страхе. Дух времени — известно вам такое явление? Великая революция, триумфальное шествие нового строя. Цена? А о цене не думали. Любой ценой! А разве вы сейчас сами не поете «Мы за ценой не постоим»? Всякого рода прохвосты наживались. Так их и теперь хватает. И тогда людей, охваченных искренним порывом, было больше, чем прохвостов. А сейчас разве все гладко? Действуйте! Дерзайте! Ту г в разговор вмешалась Мать: зачем так шутить, люди могут всякое подумать! Не беспокойся, сказал Отраб. Они умные. Умнее нас, стариков. Вот, скажем, ты (это — к Сыну). Собрание по поводу диссидентов у вас было? Было. А что же ты не выступил в защиту? Из комсомола выгонят? В партию не пустят? Диссертацию не дадут защитить? Не пугайся, я поддержу. Десять лет еще буду кормить. В тюрьму посадят? Пустяк. Лет пять — отличная школа жизни. Вот в том-то и дело, друзья мои. По сути дела, и тогда было так же. Несколько иначе по форме, а по существу так же. Вы же все — наши, советские люди. И нет в вас внутренней уверенности, хотя и говорите вы на эти темы умно и красиво. В целом, повторяю, вы с партией. Иначе вас здесь не было бы. И партия знает это. Многое вам прощается. Партия уверена, что вы еще разберетесь во всем…