Брожение - Владислав Реймонт

И только с наступлением вечера, когда заря угасла на западе, приехала Юзя, и беседа оживилась.

Глембинская была сегодня в приподнятом настроении. Она расцеловала Янку, смеялась, шутила с Анджеем, пила с отцом водку и забрасывала будущую невестку целым градом вопросов и комплиментов. Она говорила наполовину по-французски, наполовину по-польски.

— Мать, слышишь? Юзя болтает по-заграничному! — воскликнул удивленный Гжесикевич (Юзя тщательно скрывала от всех свои занятия французским языком.)

— Что за диво! А ведь и в классах не была и у гувернанток не училась, — недоумевала старуха.

Разноцветные глаза Юзи засверкали от бешенства, она поспешно прикрыла их лорнетом и с насмешкой сказала Янке по-французски:

— Вам придется вооружить себя большим запасом снисходительности к нашим родителям.

— Юзя! Чтоб тебя, да говори ты по-людски, а то сидит человек как на немецкой проповеди, знай только «шерц» да «шерц» ни бельмеса не понять, — передразнил ее отец.

— Я не нахожу слов, чтобы поблагодарить вас за вашу доброту. Вы были так любезны, что навестили наших. Надеюсь, меня вы тоже не забудете. Очень прошу, панна Янина, хорошо?

— Конечно, если только пан Анджей пожелает привезти меня к вам.

— Стоит лишь приказать — я всегда к вашим услугам.

— Приезжайте обязательно, это будет для нас настоящий праздник, моя дорогая панна Янина! — Юзя так заискивала, так умиленно просила, что старик шепнул тихонько жене:

— Ну и шельма! Должно быть, надула сегодня кого-нибудь, раз такая приторная.

— Вы уже осмотрели дом? Правда, красивый?

— Очень. Я даже не думала, что здесь так хорошо.

— Королевский дворец! Но вы достойны большего. Да, большего, честное слово! Я горжусь вами.

Янку смутили ее слова; она ощутила неискренность — она была чутка к различного рода преувеличениям, а Юзя неестественно и слишком много говорила комплиментов, даже Анджей поглядывал на сестру с тревогой и удивлением, он не узнавал ее.

Когда спустились сумерки и выплыл из-за леса месяц, Янка собралась уезжать. Она со всеми простилась сердечно. Старик сам посадил ее в сани, укрыл ей ноги и, когда санки, звеня бубенцами, отъехали от флигеля, воскликнул:

— Ну и прохвост этот Ендрик, выбрал себе девчонку как лань! Уж и попользуется, разрази меня гром!

Юзя с насмешкой посмотрела на отъезжающих.

VI

— Прокатимся, панна Янина?

— Куда только пожелаете.

— Валек, на шоссе!

— Если что было не так… — начал Анджей несмело.

— Ну что вы, пан Анджей, даю слово, те несколько часов, которые я провела у вас, доставили мне огромное удовольствие. Я вам очень благодарна.

— Если б вы знали, как я люблю вас. Я хочу, чтобы вы были счастливы, — горячо говорил он, целуя ей руки. Они выехали на шоссе, и лошади понеслись. Анджей обнял Янку, и они долго сидели так, не проронив ни слова. Им было хорошо. Анджей был счастлив, что сидит рядом с Янкой, держит ее в своих объятиях, чувствует ее дыхание на своем лице; она, в свою очередь, радовалась тому, что Кроснова произвела на нее хорошее впечатление.

Лошади мчались как шальные и за полтора часа пробежали три мили.

Кучер въехал в Мехов и остановился у кондитерской.

— Лошадям, хозяин, надо поостыть немного, да и покормить их пора, — заметил он.

— Хорошо, оботри их да накрой, а через час — обратно. Панна Янина, зайдемте в кондитерскую, выпьем чаю?

— Право, не хочется, я лучше подожду в санях.

— Нет, я несогласен: вы простудитесь.

— Да, но… — Она колебалась с минуту, потом вышла из саней, и они направились в кондитерскую. Янка выбрала столик в укромном уголке.

Они уже кончали пить чай, как вдруг к кондитерской со звоном подъехали сани и вошел молодой человек в черном костюме. Это был Витовский. Анджей подошел к нему и, тотчас вернувшись с приятелем обратно, представил его Янке.

— Мы выехали из Кросновы и решили прокатиться; дорога чудесная, лошади шли хорошо, вот мы здесь и очутились, — заговорил Анджей, придвигая Витовскому стул.

— Что-то в этом роде приключилось и со мной. Ядя поехала к Ясиновским, я собрался за ней и по пути заглянул сюда выпить черного кофе.

— Вот так по пути — десять верст в сторону, — рассмеялся Анджей.

— Пустяки, для моих лошадей это двадцать минут езды.

— Когда едешь за границу?.. Мальчик! Горячего кофе и коньяку!

— После вашей свадьбы, — и он вежливо поклонился Янке. — Я с нетерпением жду отъезда, хотя Ядя не хочет меня пускать.

— Долго ехать по железной дороге, видимо, очень скучно, — заметил Анджей.

— Смотря куда, с кем и когда, — ответил Витовский, медленно попивая черный кофе и согревая руки о стакан. Он все время украдкой посматривал на Янку. А Янка сидела молча, испытывая чувство неловкости: ее смущало и присутствие этого человека и то, что она здесь с ними. Пытливый и вместе с тем насмешливый взгляд Витовского, его фамильярный тон и свободное обхождение раздражали Янку.

— Любите санную езду? — спросил он у Янки, отставляя стакан в сторону.

— Почему вы не спросили, люблю ли я сыр? Этим тоже можно начать разговор, — ответила Янка вызывающе: ее возмутила его развязность.

Витовский круто повернулся. Взгляд его глубоких черных глаз застыл, и его худощавое лицо стало серьезным; он важно поклонился Янке.

— Кажется, я перед вами не виноват, вы караете меня несправедливо. Но я вижу вас впервые, вы невеста Анджея, и я хочу жить с вами в мире и согласии; постарайтесь, пожалуйста, забыть невольно причиненное мной огорчение. — Витовский выпрямился и посмотрел Янке в глаза.

Взгляд его имел такую силу, что Янка невольно смутилась, мотнула головой, точно хотела сказать «нет», и шевельнулась на стуле.

— Надеюсь, вы ответите на мой вопрос? — повторил он.

— Люблю ли я санную езду? Очень.

— Смею думать, вы не испытали еще настоящей езды. Кони Анджея хоть и неплохие, но все же это клячи, и ходят они не на много быстрее волов.

— Не преувеличивай, мы проехали три мили за полтора часа.

— Это еще большее преувеличение. Поедемте со мной, я отвезу вас в Буковец, и вы тогда почувствуете настоящую езду.

— Это значит, вы обещаете вывалить нас из саней? — засмеялась Янка.

— О нет! Впрочем, все зависит от счастья.

— Но ведь ты собирался ехать за панной Ядвигой? — заметил Анджей.

Предложение Витовского было ему не по вкусу.

— Ядвигу отвезет Ясиновский. Но предупреждаю, мы помчимся как шальные.

— А если мы вывалимся?

— Не могу ручаться. Впрочем, ко мне это не относится, я уверен: если мы перевернемся, со мной ничего не случится; случится ли с вами — не знаю.

— Однако какая самоуверенность! На месте пана Анджея я бы подвергла вас испытанию и посмотрела бы — случится что-нибудь или нет, — сказала Янка весело; Витовский показался ей самонадеянным позером.

— О, вы любите эксперименты?

— Это единственный способ проверки.

Он замолчал и задумался. Янка заинтересовала его. Вначале он был уверен, что невеста Анджея должна быть обыкновенной гусыней. Он понял, что перед ним нечто иное.

— Хорошо, попробуем! — воскликнул Витовский и сдвинул брови. От этого лоб его прорезали морщины, образуя римскую цифру пять. Он приказал кучеру готовиться.

— Итак, едем?

— Не стоит, панна Янина, а то, не дай бог, действительно может произойти несчастье, — сказал Анджей.

— Возможно все, однако отказаться еще не поздно, — ответил с иронией в голосе Витовский.

— Проверим! Ведь кони пана Витовского не поскачут, конечно, быстрее наших?

— Это дьяволы, не кони! Итак, вы решились? — спросил Анджей, надеясь, что Янка все же откажется.

— Я не решилась, я просто прошу, — решительно сказала Янка, заметив в прищуренных глазах Витовского насмешку.

Анджей велел своему кучеру ехать следом. Все уселись в длинные, выстланные медвежьей шкурой сани Витовского.

Кучер удерживал, натянув поводья, небольших, с белыми пятнами на крупах, жмудских лошадок, заботливо покрытых сетками, и ждал только сигнала.

Янка села в середину.

— Трогай! За городом гони во весь дух! — крикнул Витовский. И действительно, за последним домом кучер стегнул лошадей, и они стрелой рванулись по ровной укатанной дороге.

Ночь повисла над землей; в синей, усеянной мириадами звезд глубине плыл месяц; он заливал сверкающим серебром снежный наст и нагие придорожные, покрытые инеем деревья, вздрагивавшие своими отяжелевшими белыми ветками при каждом дуновении ветерка; длинные, бесчисленные ряды их вершин поднимали к небу свои пуховые шапки, печально всматривались в тихую зимнюю ночь; за голыми, пустынными полями, подобно застывшим морским волнам, возвышались амфитеатром лесные массивы.