Стрелы Перуна - Станислав Пономарев

— Бе-е-ей-й! — гремела ночь многоголосым яростным воем.

— Бар-р-ра-а! — вторил восставшим клич древних римлян, с которым те некогда покорили мир, потом потеряли его и сейчас их бесталанные потомки пытались вновь надеть кандалы на все соседние народы. — Бар-р-ра-а!

Более половины греков были повержены мгновенно и пали, так и не восстав от сна. Еще не менее десятка истекали кровью от ран и не могли сражаться.

— Факелы! — крикнул Еруслан. — Зажгите факелы! Они лежат у носовой площадки!

Русс орудовал огромным веслом — сейчас это оружие было более надежным и сокрушительным, чем мечи и копья.

Упал еще один катафракт. Но их не зря звали царскими воинами: они не только оборонялись, но и бесстрашно нападали. Уже шестеро рабов корчились на палубе, пронзенные мечами и копьями.

Вскоре факелы осветили побоище. Упали еще два царских воина. С раздробленной головой рухнул Черномир, отступил раненный в грудь перс Джаги, пошатнулся оглушенный Ази-бек...

Еруслан усилил натиск, вдохновляя своих соратников на подвиг.

— Кр-р-ру-ши-и! — взывали славяне.

— Ал-ла-а! — кричали персы и арабы.

— Ур-р-рагх! Тенгри-хан! — слышались возгласы хазар и печенегов.

— Бар-р-ра! — все тише гремело в ответ. Оставшиеся шесть катафрактов уже только оборонялись.

— Ангел! — позвал Еруслан. — Возьми своих и захвати царского сына и патрикия. Мы тут без вас управимся.

— Иду!

— Захвати живыми. Штоб и волосок с голов их не упал.

— Понял, Руслан! За мной, братушки!

Катафрактов осталось пятеро. Они четко, как на учениях, отражали удары и стремились в свою очередь поразить врага...

— Руслан! — примчался возбужденный болгарин. — Царевич и патрикий исчезли!

— Ка-ак?! Где они?!

— На лодке уплыли вместе с кормчим. Вот... — Ангел Живка показал обрывок веревки.

— Ну и леший с ними. Этих добить надобно. Там, на корме, луки должны быть. Неси их сюда!

Вскоре Ангел и его товарищи притащили дюжину луков с тяжелыми стрелами. Восставшие вмиг расхватали грозное оружие. Рядом с Хрисантом осталось всего лишь трое воинов. Они изнемогали, отражая могучие удары. Палуба стала скользкой от крови. Вопили раненые. Но на них никто не обращал внимания.

— Братие, стойте! — приказал Еруслан.

Рабы отступили, опустив оружие.

— Хрисант! — обратился русс к спафарию. — Брось меч! Ты обречен. Прикажи сдаться и своим храбрым воям. Мы пощадим вас. Ну?!

— Нет!

— Вспомни. Мы вместе рубились против агарян в теснинах Кипра. Мы были друзьями!

— Замолчи, мерзкий раб! Никогда высокородный ромей не будет другом грязному варвару!

— Ты сам выбрал свою долю, сын гадюки!

— Я умру, но не приму жизнь из рук раба!

— Луки к бою! — приказал Еруслан.

— Катафракты! Вперед! Умр-рем ромеями! — воззвал Хрисант и, взметнув окровавленный меч, ринулся на Еруслана.

Сразу три стрелы сверкнули ему навстречу. Храбрый спафарий рухнул, пораженный в лицо, шею и грудь.

— Я умер свободным, — прохрипел герой и затих.

— Злобный шакал! — скрипнул зубами Назар-али. — Без крови жить не мог. Пей теперь свою, сын скорпиона!

Товарищи сраженного Хрисанта остались стоять вокруг мачты спиной к спине.

— Ну а вы тож хотите умереть? — спросил их Еруслан.

— Мы посоветуемся, — прохрипел один из катафрактов.

— Скорее! — крикнул Назар-али. — Нам некогда ждать.

Греки отлепились от мачты, сошлись, глянули в глаза друг другу. Потом один из них обратился к Еруслану:

— Если вы даруете нам свободу, то мы бросим мечи.

— Что скажете, братие? — обернулся к своим Еруслан.

— Смерть им! — крикнули двое персов.

— Заковать в цепи! — зло прищурился Назар-али.

— Отпустить с миром, ценя их мужество! — сказал Ангел Живка.

— Как ты решишь, так и будет! — ответили остальные.

— Благодарите мужей, победивших вас! — сурово глянул на катафрактов Еруслан. — Они дарят вам жизнь и свободу.

Катафракты бросили мечи.

— Назар-бек, постереги их. Остальные, кто способен, пускай станут к веслам! Пристанем к берегу, — объяснил он свое решение товарищам. — Высадим ромеев, тех, кто еще жив. А потом решим, што нам делать дальше!

Глава  седьмая

Оседлавший удачу от беды уйдет

Белый каганов конь не ведал усталости. За семь часов непрерывной скачки он даже не сбил дыхания. Правда, и наездник был опытным: он знал, как править благородным скакуном, чтобы не загнать его. Наутро, после покушения на Санджар-хана, Кирша, оставив далеко позади погоню, достиг места, где его ждали буртасы с двумя заводными конями.

— Вот и ты, батыр! — первым заметил русса молодой оборванец. — О-о! Конь какой! Где взял?

— Другого там нет! — отрезал Кирша. — Все ли готово?

— Да! Два скакуна ждут вон в той балке. Поехали, покажу где.

На дне глубокого оврага тлел без дыма маленький костерок. Трое сидели около и вели неторопливый разговор. Рядом стояли их кони. Когда раздался топот копыт наверху, кочевники вскочили, схватившись за оружие.

Сопровождавший Киршу степняк тихо свистнул трижды. Кочевники успокоились, но остались стоять.

При виде каганова коня глаза их вспыхнули.

— Сарабаир[109] самого Тенгри-хана! — воскликнул один.

— Конь-молния! — подхватил другой.

— Где ты взял его? — нетерпеливо спросил третий.

— Могу подарить, он мне не нужен. — Русс говорил по-хазарски чисто: буртасы его хорошо понимали, но не догадывались, кто он на самом деле.

— Как «подарить»? — спросил первый. — Сколько хочешь за него?

— Ничего не хочу. Так могу отдать. Только, братья, конь этот приметен больно, и тот, кто сядет на него, может голову потерять. Опасный скакун.

— Что, хозяин велик?

— Куда уж больше!

— Понятно... — Молодой оборванец подумал, потом заявил решительно: — Я не боюсь голову потерять. Мне давай. Иметь такого коня — мечта моей жизни. — И глаза разбойника загорелись бесовским огнем.

Более опытные товарищи пытались отговорить его, но молодой карапшик упорствовал.

— Бери, удалец, — рассмеялся Кирша. — Только сбрую я возьму себе на память.

— Оставляй, — согласился кочевник. — К чему она мне, я не хан. Братья, раз я получил сарабаира, мне не надо доли от продажи коней.

— Дело твое, — усмехнулись его товарищи. — Богатур, давай семьдесят дирхемов вместо ста. Мы согласны.

Кирша отсчитал серебро.

— Где мои кони?

— Вот. — Ему подвели двух оседланных скакунов. Русс оглядел их. Один черный жеребец-полукровка едва слушался людей, косил огненным взором и норовил все время встать на дыбы. Другой, пегий конь-трехлетка, был хазарской крови. Кирша поморщился: