Обряд - Валентина Вадимовна Назарова

сигарету.

— Я помню, вы на поминках у Пети…

— Ты совсем упоролся, на «вы» ко мне! Я ж не бабка какая-то.

— Хорошо. Простите… прости. Без «те». Просто прости. Извини. — Он чувствует, как по щекам его расползаются красные пятна.

Наташа смеется, запрокинув голову назад.

— Так и что с поминками?

— Ты говорила моей маме, что кто-то вернулся в поселок. Я так понял, это связано с Петиной смертью, ведь так?

— Я на поминках расстроенная была и вина выпила.

— Ну а все-таки? Я сам слышал, на кухне, ты сказала маме.

— А чего тебе вдруг приспичило знать-то? — Внезапно ее тон звучит почти враждебно. — Я думала, все, закрыт вопрос, даже убийцу поймали. Жалко, конечно, животное, оно не виновато, что вы, дураки, полезли в заповедный лес с ружьем.

Мишаня ежится, ощущая тяжесть волчьей головы у себя за спиной. Ему так хочется показать ей эту голову — почему-то ему кажется, что она будет хорошим ему союзником, эта девушка с нарисованными удивленными бровями и нескончаемым запасом сигарет. Но он не может, это будет нечестно, жестоко даже — взвалить все на нее. Не разумом, но каким-то внутренним чутьем он уже понимает, что зло, которое они с Петькой разбудили в лесу, осязаемое оно или нет, идет по следу за ним одним, и он не может подвергать другого опасности, впутывая в эти дела. Тогда он достает из кармана фотографию из заброшенного дома, где Петька и друзья его возле того самого камня.

— Это ты снимала?

Наташа улыбается, потом хмурится.

— Я. Наверно, я. А кто еще? Только мы впятером и ходили на камень в то лето.

— А откуда ты знаешь, что это именно то лето? — спрашивает Мишаня наугад. — Ведь это год, когда закрылся завод, да?

— Ага. Той весной в поселке объявился вот он. — Она тыкает пальцем в высокого парня с темными вьющимися волосами, заправленными за уши. Мишаня пытается вспомнить: это тот, которого машина сбила, или тот, который…

— А в августе его загребли, — продолжает Наташа, закуривает еще одну из своих бесконечных сигарет. — Значит, это то самое лето, шесть лет назад.

— За что загребли?

— Говорят, за то, что он школьников на всякую дрянь сажал.

— Это правда?

— Я не знаю. Меня он ни на что не сажал. А вот что у них там со Стюшей было, одному богу известно.

— Стюша — это она? — Мишаня показывает на черноволосую девочку на фото.

— Да, это моя Стюша.

— Она куда-то пропала, да? Вася с Сашей говорили, дедушка ее убил и закопал в огороде.

Наташа закатывает глаза, в этот момент ее закругленные вскинутые наверх брови наконец подходят к выражению ее лица.

— Это их закопать бы за такие слова. А Стюша уехала далеко-далеко отсюда. Дедушка ее все продал, собрал ее в дорогу.

— И где она сейчас?

— Я… я не знаю, — произносит она, поежившись и неуютно оглянувшись по сторонам.

— Это ведь он вернулся, да?

Мишаня снова тыкает пальцем в высокую фигуру на фото.

— Нет. Я не знаю. Зачем нам это обсуждать? Кому польза от этих разговоров? — Она снова озирается. — Тебе пора, он скоро уже здесь будет, в смысле, мой хахаль. Я тебе серьезно говорю, он не поймет, если увидит меня с другим парнем.

— Ты его боишься?

— Нет, конечно, это ты бояться должен.

— Я не про твоего мужика, я про вот этого. — Мишаня поворачивает к ней фото.

— Мы его все боялись. Немножко. И правильно делали.

— Почему?

— Плохой он человек, темный.

— А что он сделал?

— Ничего не сделал. — Кассирша переминается с ноги на ногу, пританцовывая от мороза в своих летних туфлях. — Просто с тех пор, как он появился здесь, все пошло не так. Потихоньку, трещинка за трещинкой, все начало рушиться и осыпаться. Завод, люди… сам знаешь. Все это с него началось. С ним зло пришло в наш поселок.

Все, кто с ним повелся, плохо кончили так или иначе

— А ты?

— А что я? — Она затягивается сигаретой слишком резко, как школьница, которая курит при друзьях постарше, чтобы сойти за свою, и заливается кашлем. — Я не пошла, — хрипло шепчет кассирша, когда унимается кашель.

— Куда?

— В лес.

— В лес?

— Я думала, ты знаешь. Думала, Петька рассказывал тебе.

— Про что?

— Ну, про это самое.

Мишаня снова заливается краской. Неужели она думает, что брат рассказал бы ему, что делал с девушкой в лесу? Впрочем, ему бы не рассказал, а вот Сане с Василием… Она будто читает его мысли и легонько ударяет его кулаком в плечо.

— Да не про это, дурень. Про обряд.

Мишаня чувствует, как под шапкой и капюшоном у него поднимаются дыбом волоски на затылке.

Что за обряд?

— Стюха и Матвей, так звали того приезжего, решили вызвать сатану. В поселке тогда слухи ходили, что на котловане работа встала, потому что они до преисподней докопали своими бульдозерами. Они хотели пойти туда, к заводу, но там забор, кордон. И тогда они в лес пошли, на камень. У Стюхи мать ведьмой была, вечно чертей гоняла. Она, кстати, там, возле камня, и умерла, как и брат твой.

Она переводит дыхание. Мишаня весь замирает и смотрит на ее рот, ждет, когда она снова заговорит, чтобы только ничего не упустить. Но она молчит, переминается с ноги на ногу.

— Они все в интернете нашли. Все инструкции, как это делать.

— И сделали?

— Да. С кровью и всем остальным.

— С какой кровью?

— Это сатана, балда. Ему надо кровь дать