Закон и женщина - Уилки Коллинз

Уныние, нагоняемое домом, стало наконец нестерпимым. Мне захотелось на чистый воздух, под светлое небо. Мой спутник понял меня.

— Пойдемте, — сказал он. — Посмотрим усадьбу.

В тишине вечера мы побродили по саду и по заброшенным питомникам, заглянули и в огород, заросший сорной травой. Только небольшой клочок земли был тщательно обработан сторожем и его женой. В конце сада, за низким частоколом, была пустая поляна, защищенная с трех сторон деревьями. На краю этой поляны я натолкнулась на мусорную кучу. Величина ее и близость к дому возбудили во мне на минуту безотчетное любопытство. Я остановилась и взглянула внимательно на пыль и золу, на черепки разбитой посуды и куски старого железа. Там торчала старая шляпа, там — изношенный сапог. Вокруг валялись разлетевшиеся клочки бумаги и старых тряпок.

— На что вы смотрите? — спросил меня Плеймор.

— На мусорную кучу.

— В опрятной Англии, — сказал он, — весь этот сор был бы, конечно, давно увезен куда-нибудь подальше. В Шотландии не обращают внимания на мусорную кучу, когда запах ее не достигает дома. К тому же часть ее, просеянная, может служить хорошим удобрением для сада. Здесь об этом некому заботиться. В Гленинге, миссис Макаллан, все, не исключая и мусорной кучи, ожидает хозяйку, которая водворила бы во всем порядок. Кто знает, может быть, когда-нибудь вы будете здесь царицей.

— Я никогда не загляну сюда.

— За будущее нельзя ручаться, — возразил мой спутник. — Время готовит сюрпризы для всех нас.

Мы вернулись и дошли молча до калитки парка, где нас ожидала коляска.

На обратном пути мистер Плеймор завязал разговор, не имевший ничего общего с моей поездкой в Гленинг. Он видел, что мой ум нуждался в отдыхе, и старался развлечь меня. Только когда мы уже подъехали к городу, он заговорил о моем возвращении в Лондон.

— Когда намерены вы уехать из Эдинбурга? — спросил он.

— Завтра утром.

— И вы не отказались от намерений, выраженных вами вчера? — спросил он. — Не они ли побуждают вас к такому поспешному отъезду?

— Да, это так, мистер Плеймор. Если бы я была старше, я была бы, может быть, умнее. Теперь же я должна сознаться, рассчитывая на вашу снисходительность, что я намерена действовать по-своему.

Он ласково улыбнулся и потрепал мою руку, потом лицо его вдруг изменилось, и он поглядел на меня с пристальным вниманием.

— Мы не увидимся больше до вашего отъезда. Позволите вы мне высказаться откровенно?

— Чем откровеннее, тем лучше, мистер Плеймор. Все, что бы вы ни сказали, только усилит мою благодарность вам за вашу доброту.

— Я скажу вам немногое, миссис Макаллан, и я начну с предостережения. Вы были в последний раз у Декстера одна. Не делайте этого больше. Возьмите кого-нибудь с собой.

— Вы думаете, что мне угрожает у него какая-нибудь опасность?

— Не в обычном смысле слова. Я думаю, что присутствие какого-нибудь друга может удержать в приличных границах дерзость Декстера. Он самый наглый из людей. Притом спутник может быть полезен как свидетель, если Декстер скажет или сделает что-нибудь такое, что полезно будет запомнить. Будь я на вашем месте, я взял бы кого-нибудь, кто мог бы делать заметки. Впрочем, я юрист и потому, может быть, слишком подозрителен. Я советую вам только не ездить к Декстеру одной, а у него быть настороже, когда разговор коснется миссис Болл.

— Что вы хотите этим сказать?

— Опыт, любезнейшая миссис Макаллан, научил меня замечать маленькие слабости человеческой природы. Вы относитесь к миссис Болл с естественной ревностью, и поэтому здравый смысл изменяет вам, когда Декстер пользуется вашим чувством к миссис Болл как средством ввести вас в заблуждение. Не слишком ли свободно я говорю?

— Нисколько. Я считаю ревность к миссис Болл очень унизительным для себя чувством. Мое самолюбие страдает ужасно, когда я думаю об этом. Но здравый смысл заставляет меня сознаться, что вы правы.

— Очень рад, что вы согласны хоть в этом, — заметил он сухо. — Я не теряю надежды убедить вас и в том, что гораздо важнее и что все еще остается спорным вопросом между нами. Я даже рассчитываю, что сам Декстер поможет мне в этом, если не будет препятствий с вашей стороны.

Эти слова заинтересовали меня. Как мог Декстер помочь ему?

— Вы намереваетесь повторить Декстеру все, что сказала вам леди Кларинда. И вы ожидаете, что Декстер будет так же поражен, как были поражены вы, когда узнали правду. Я решаюсь сделать предсказание: Декстер обманет ваши ожидания. Он не выкажет никакого удивления, он начнет уверять вас, что вы были введены в заблуждение умышленным искажением фактов, сказкой, которую придумала сама миссис Болл для сокрытия своей вины. Скажите мне откровенно, если он попробует возобновить таким образом ваше несправедливое подозрение против невинной женщины, поколеблет это ваше доверие к нему?

— Не поколеблет, но уничтожит, мистер Плеймор.

— И прекрасно. Во всяком случае, вы потрудитесь написать мне, и я надеюсь, что не пройдет недели, как мы уже будем с вами одного мнения. Храните в тайне все, что я сказал вам вчера о Декстере, не произносите при нем даже моего имени. При моем теперешнем мнении о нем я согласился бы скорей пожать руку палача, чем руку этого чудовища. Прощайте, да благословит вас Бог.

С этими словами он высадил меня у двери гостиницы.

Глава XXXV

ПРЕДСКАЗАНИЕ МИСТЕРА ПЛЕЙМОРА

Мы прибыли в Лондон в девятом часу вечера. Строго методичный во всех своих действиях, Бенджамен телеграфировал из Эдинбурга своей экономке, чтобы к десяти часам был готов ужин и чтобы на станцию был выслан его извозчик.

Подъехав к коттеджу, мы принуждены были обождать минуту, пока от калитки не отъехал какой-то кабриолет. В кабриолете сидел незнакомый мне человек грубой наружности с трубкой во рту. Если бы не этот человек, я, может быть, вгляделась бы пристальнее в кабриолет и пони и узнала бы их. Но я не обратила на них внимания.

Калитку открыла почтенная экономка Бенджамена.

— Слава Богу, — воскликнула она, увидев нас. — Я думала, что вы уж никогда не приедете.

— Разве что-нибудь случилось? — спросил Бенджамен со своим непостижимым спокойствием.

Экономка вздрогнула.

— Я совсем обезумела, сударь, я перестала понимать, что у нас творится, — отвечала она. — Несколько часов тому назад пришел какой-то незнакомый человек и спросил… — Она остановилась, посмотрела с минуту на своего хозяина и обратилась ко мне: — И спросил, когда вас ожидают назад, сударыня. Я передала ему, что телеграфировал хозяин, а он вдруг говорит на это: подождите крошечку, я сейчас вернусь. И он вернулся и притащил с собой что-то такое страшное, что у меня застыла кровь в жилах и я затряслась с головы до ног. Я знаю, что мне не следовало пускать его, но я едва держалась на ногах. И без вашего позволения, мистер Бенджамен, он вошел и пронес свою ношу прямо в вашу библиотеку. И там она оставалась все эти часы, и там она теперь. Я обращалась к полиции, но полиция не хотела вмешаться, а я не могла придумать ничего больше. Не входите одна, сударыня. Вы испугаетесь до смерти.

Я, однако, решилась войти. Вспомнив о пони и кабриолете, я легко объяснила себе смысл рассказа экономки. Пройдя столовую, где уже был накрыт стол для ужина, я заглянула в полуотворенную дверь библиотеки.

Да, я не ошиблась. Мизериус Декстер в своем розовом сюртуке и без покрывала сидел в любимом кресле Бенджамена и, по-видимому, спал. Его странный костюм не соответствовал общепринятым понятиям о приличии, и я не удивляюсь, что экономка, говоря о нем, тряслась с головы до ног.

— Валерия, — спросил Бенджамен, указывая на него, — что это такое? Индийский идол или человек?

Я уже говорила, что слух Мизериуса Декстера был чуток, как слух собаки. Теперь он показал, что и сон его был легок, как сон собаки. Незнакомый голос, хотя вопрос был задан очень тихо, разбудил его мгновенно. Он протер глаза и улыбнулся невинной улыбкой пробуждающегося младенца.

— Как поживаете, миссис Валерия? — спросил он. — Я славно соснул здесь без вас. Вы не знаете, как я рад, что вижу вас опять. А это кто?

Он протер опять глаза и взглянул на Бенджамена. Не зная, как поступить иначе, я представила своего гостя хозяину дома.

— Извините, что я не встаю, сэр, — сказал Декстер. — Я не могу встать по той простой причине, что у меня нет ног. Вы как будто сердитесь, что я занял ваше кресло. Если это не нравится вам, столкните меня своим зонтиком. Я упаду на руки и не буду в претензии. Я готов вынести толчки и брань, но не разбивайте моего сердца, не выгоняйте меня отсюда. Эта прелестная женщина может быть иногда очень жестокой, сэр. Она уехала в то самое время, когда мне было крайне необходимо поговорить с ней, и оставила меня в одиночестве и в тревоге. Я жалкий калека с горячим сердцем и, если хотите, с ненасытным любопытством. Ненасытное любопытство — наказание Божие. Я терпел его, пока мозг не начал кипеть в моей голове. Тогда я позвал своего садовника и заставил его привезти меня сюда. Мне нравится здесь. Воздух вашей библиотеки действует на меня успокоительно, вид миссис Валерии врачует мое истерзанное сердце. Она имеет сказать мне нечто, что я жажду услышать. Если она не слишком устала с дороги и если вы позволите ей поговорить со мной, я обещаю убраться отсюда, как только она кончит. Любезнейший мистер Бенджамен, вы кажетесь мне убежищем страждущих. Я страдаю. Пожмите мне руку, как добрый христианин, и примите меня в это убежище.