Задание Империи - Олег Измеров

— Господа, мне кажется, что если сделать вроде такой вот матрицы из колец на трансформаторном железе и реализовать процесс считывания-записи…

— А почему бы не использовать телетайп для ввода-вывода?..

— Подождите, я сейчас наглядно нарисую, — какой-то парень в круглых очках выбрался к доске, взял у Виктора мел и начал чертить какую-то схему. Веселина хотела было призвать к порядку, но Виктор сделал успокаивающий знак и подошел к ней.

— Пусть спорят, обмениваются мнениями, — шепнул он ей на ухо, — в конце концов, это их будущее и они в нем хозяева.

"Пожалуй, тут мне и дополнять скоро нечего будет. Разве что про маршрутизатор CISCO".

Второй частью культурного мероприятия были танцы. Взбодренная спорами молодежь начала расставлять стулья вдоль стен, а к Виктору подошел какой-то седой старичок, видимо, из преподавателей. Он ухватил руку Виктора и начал трясти.

— Спасибо вам! Доцент Кирпенский, веду высшую математику. Представляете, я никак не могу найти способ показать этим оболтусам, как важно изучать целочисленные методы решения дифуравнений, а вы на примере человечков, так и так… Спасибо! Я обязательно буду использовать эту находку в своих лекциях.

— Очень, очень удачно! — вторила ему дама лет немного за сорок, с крупной рельефной мускулатурой. — Габлинцева, кафедра физкультуры. Не жмите мне руку, она у меня тяжелая. Знаете, вот это, — и она помахала руками в воздухе, — мы обязательно покажем на очередном физпразднике от института. Самолет все показывают, а вот арифмометр — мы будем первые в губернии.

— Да, выйдет эффектно, особенно на стадионе… А вы, наверное, бодибилдингом занимались?

— Нет, двухпудовиками. Раньше в цирке с французской борьбой выступала, да вот как колено повредила, пришлось сюда на службу устроиться.

Возле радиолы суетились девчонки, оживленно споря и выхватывая друг у друга черные диски пластинок. Громко и сочно вступил джаз — чувствуется, немцы вкладывали душу в акустику. Под заводную мелодию фокстрота "Малютка" в клубном зале весело закружились пары; соседство с иконами в красном углу смущало народ не более, как какой-нибудь барельеф Ленина в красном уголке общаги не мешал в семидесятых крутить диско под самодельную цветомузыку на тиристорах. Виктор и Веселина вышли из общежития и направились по дорожке к воротам. Старые деревья, что были посажены еще до революции на участках у деревянных домов, были сохранены при сносе. Их кроны заслоняли свет единственной лампочки на одном из столбов с осветительными, телефонными и радиопроводами, что в избытке были расставлены во дворе и служили для привязывания веревок для сушки белья. У самой тропинки бушевали джунгли из кустов сирени.

— А что же вы не остались танцевать?

— От имени и по поручению первичной ячейки я должна вас проводить. Еще натанцуюсь. У нас радиолу постоянно заводят. А вы танцевать любите?

— Конечно, только наверное, это бы здесь странно выглядело.

— Ничего странного, тут у нас и преподаватели заходят. Иные поют романсы под гитару и фортепиано — видели там, за стульями, сзади стоит? У некоторых очень красивый голос. Вы не поете?

— Чего нет, того нет. И на пианино не научился играть.

— Зато вы очень интересно про все рассказали. Представление устройства в операционной системе в виде документа…

"Как она быстро, однако, все ухватывает. И вообще все остальные. А может… Может, их всех, специально готовили? Ступин говорил о создании института. Так, а возраст юных дарований? Где-то на глаз курс пятый, хотя черт их знает, они все тут выглядят старше своих лет. То-есть, мы — моложе. Собрали способную молодежь основывать компутер сайенс и пригнали сюда натаскивать? А может, наоборот, в качестве экспертов? Разобраться в том, что несет пришелец? Или то и другое? И вообще — теперь в мире будет не "компутер сайенс", не "информатИк", а калькуляциология или счетоведение… "

Их ослепил яркий свет фар. Веселина резко стянула его с дорожки в кусты. Где-то справа за ветками сирени, урча, неторопливо проехала машина, видимо, к одному из подъездов длинной блокированной двухэтажки преподавателей в шотландском стиле.

— Что это, Бэрримор? — машинально пробормотал Виктор.

— Тс-с… — прошептала Веселина, — обнимите меня немедленно, тогда на нас не обратят внимания! Вот так. Теперь целуйте!

— Кто не обра… — начал Виктор, но тут их губы сомкнулись, и он почувствовал, как пылают щеки и лицо его новой знакомой.

"Вот это соборная молодежь! Или… Это провокация? Хуммель и компания еще в городе, и этот, типа Сиднея Рейли…"

Веселина висела у него на шее, крепко обняв обеими руками. Виктор сильно прижал ее к себе левой рукой за талию, а правой залез в карман, вытащил браунинг и выставил его в темноту. Тут до него дошло, что он стоит спиной к дорожке и на него могут напасть сзади, а оружие его, направлено, собственно, в деревянный столб радиосети. Он резко повернулся, как в танце, крутнув партнершу вокруг себя; но теперь выходило, что он прикрывает себя девушкой, а это как-то некрасиво. Под звуки оркестра Эмброуза, доносившиеся из раскрытых окон клубной комнаты, Виктор в ритме квикстепа затянул Веселину за столб и прижал к нему; теперь столб прикрывал их обоих. Подобраться к ним сзади не давал большой старый куст сирени.

— Какой вы пылкий! Целуйте же меня, целуйте, осыпайте своими жаркими ласками мое лицо…

"Вообще-то, скорее, шею…"

— Продолжайте, продолжайте… Ай! Этого пока не надо. Мы еще слишком мало знакомы…

— А когда будем хорошо знакомы?

— Сейчас не надо об этом… Не останавливайтесь, пусть будет сто, тысяча поцелуе… ммм…

С той стороны, где остановилась машина, донеслись крики.

— Так это что, жандармерия? Кого-то забрали?

— Какого-нибудь преподавателя, какая разница… Будьте же решительны, не смущайтесь ваших порывов… в пределах порядочности…

Может, я зря усложняю, подумал Виктор. Лемешева тут нет, бегать не за кем. Зато теперь можно будет небрежно ронять в разговоре с подругой что-нибудь этакое: "Писатель Еремин? Да, конечно, знаю. У меня был с ним роман. Он клялся мне в любви среди цветов белой сирени. Такой страстный мужчина… А потом я его бросила. Разлюбила."

Веселина стонала в такт своему порывистому дыханию, широко раскрыв глаза, справа, со стороны блокированного дома, раздавались крики и женский плач, слева духовые и ударные весело и сладкозвучно выводили "Все хорошо, милая", шуршала упершаяся в спину ветка сирени, со станции долетали гудки паровозов. Для полноты картины не хватало соловья где-нибудь сзади.

— Надеюсь, вы не принадлежите к людям, которые хвастают своими легкими победами над девушками?

Они уже вернулись на дорожку. Жандармерия уехала. В клубном зале звучало танго и Утесов пел про нежные чувства. Светила луна в тон сюжету шлягера. Сирень тоже цвела, правда, соловей в эту ночь сюда так и не прилетел.

— Конечно, не хвастаюсь. Зачем?

— Правильно. Вам в какую сторону?

— Знаете, я несколько старомоден, и как-то привык к тому, что мужчина провожает женщину, а не наоборот. Так что если вы пойдете сейчас провожать меня, то потом я пойду провожать вас обратно и мы будем ходить туда-сюда всю ночь.

— Да, наверное, это будет странно выглядеть… Мы еще увидимся. Только, пожалуйста, не делайте сразу далеко идущих выводов.

— Естественно. Зачем забегать вперед? А танцевать, вы, наверное, тоже очень любите.

— Очень. Но я не жалею, что не осталась. До свидания.

— До свидания, Веселина!

Она упорхнула; мотылек ее блузки мелькнул в свете фонаря и исчез, шорох шлака под ее туфельками утонул в звуках джаза. Виктор улыбнулся и пошел к воротам, которые уже собрался запирать дворник.

8. На пороховой бочке.

Как ни странно, но по дороге по ночной Бежице на Виктора никто не нападал и не пытался похитить. Спокойно дойдя домой и поздоровавшись с Катериной и "родственниками", он уединился в своей комнате и предался размышлениям. Абсолютный пофигизм здешнего общества к репрессиям, с которым он сегодня столкнулся во второй раз, казался ему несколько неестественным.

"Ну как можно спокойно предаваться ласкам и танцевать, когда кого-то забирают?" — думал он, глядя на звезды в полуоткрытом по случаю жары окне. "Там же все-таки люди. Здесь все такие индивидуалисты? Не похоже. Или тех, кого забирают, не относят к таким же людям? Наверное, второе. Они для них уже другие. Фашистские… нет, здесь большевистские вампиры, враги народа, выродки… стоп, выродки — это у Стругацких. И когда фашисты — в смысле, не эти, а которые гитлеровские — сюда придут, они не будут считать за людей нас, и могут нас уничтожать, оставаясь в душе порядочными. Вот что значит недемократичное общество. Хотя, а далеко ли демократичное-то от него ушло? Если наши попы менторским[7] тоном вещают о страшном грехе богоотступничества, может ли человек в нашем обществе спокойно и открыто сказать "Бога нет", то есть то, что пишут на трамваях во второй реальности? И не дойдем ли мы до такого состояния, что людей, отказавшихся от религии, будет убивать слепая толпа, как в позднее средневековье, и всем будет все равно, потому что вставших с колен перестанут воспринимать, как людей? Или просто все пойдет по еще одному кругу, и на святое писание будут смотреть столь же безразлично, как Геннадий Хазанов на материалы очередного съезда КПСС? Да, кстати, материалы. Надо посмотреть, что же снова на дом задали."