Приговор судьи - Олег Шовкуненко

– Северней Звенигорода Истра находится, – загробный голос Загребельного словно стал отзвуком страхов, которых мы натерпелись в тот злополучный день.

– Точно, – подтвердил одинцовский разведчик. – Об Истринском поселке мы сразу и подумали. На рассвете Крайчек приказал снарядить группу и отправить ее на север, поглядеть как они там… живы или нет. – Объявив об этом, Кальцев гордо поднял голову. – Я пошел старшим и взял с собой еще двадцать пять человек. Больше не имело смысла. Если кентавры нападут, то от них на открытом месте и с сотней бойцов не отбиться. Ну, а если у нас с шесилапыми и впрямь с какого-то перепугу перемирие случилось, то, чтобы перестрелять всякую иную нечисть, двух с половиной десятков автоматчиков вполне хватит.

– Километров тридцать будет, если по трассе идти – я кивнул, отдавая должное храбрости разведчиков и их командира, которым почти половину пути предстояло протопать через мертвый, полный опасностей лес. – Могли вернуться где-то ближе к вечеру, никак не раньше.

– Да, так и планировалось, – подтвердил Александр. – Только мы часов за пять обернулись.

– Как так? – удивился я, предчувствуя недоброе.

– А дальше Новорижского шоссе идти уже было некуда. Провал в земле там образовался. Огромный. Ни дна, ни другого края не видать. Так что цела ли Истра или она вся целиком в него ухнула, одному богу известно.

– Провал… – задумчиво повторил Леший.

– Он самый, – кивнул Кальцев. – Когда мы подошли края были еще горячими и слегка дымились.

– Если горячие и дымились, то это не провал, – чекист отрицательно покачал головой. – Похоже, участок поверхности просто исчез, перенесся. Может здесь то же самое, что и с Троицком?

– Тогда, даже страшно представить в каком состоянии он вернется, – я скривился припоминая обугленные, будто корчащиеся в судорогах здания наукограда.

– Исчез-неисчез, вернется-невернется, – вздохнул одинцовец, – Ясно было, что до Истры теперь не добраться. А чтобы и нас самих ненароком не накрыло, следовало срочно уходить в сторону Вязьмы.

– Почему к Вязьме? – Не понял я. – Зачем соваться на Проклятые земли, когда под боком трасса Москва-Рига? Она если и попадает в опасную зону, то только в пограничные области, а это совсем другая песня, это не та мясорубка, что твориться в глубине.

Желая получить подтверждение своих слов, я глянул на Андрюху. Тот согласно кивнул, а затем поинтересовался:

– Помнится Крайчек сперва как раз и собирался идти именно по Новорижскому шоссе до самой Западной Двины. Ведь это кратчайшее расстояние до Двины. Почему изменились планы? На кой хрен вам сдалось Смоленское направление?

– На уровне города река почти высохла. Так что сплавляться по ней можно лишь гораздо ниже, там где в Двину притоки впадают. Скуба сказал, что именно в тех местах расположена одна крупная запань, в которой собирался весь сплавляемый лес, и его там по-прежнему видимо-невидимо. Как раз то, что надо для плотов.

– Откуда Скубе известно про Западную Двину? – перебил я разведчика. – Он что, по пути из Белоруссии круги нарезал? Всю Тверь и Смоленщину истоптал?

– Не знаю, – тот пожал плечами. – Может, слышал от кого.

– А как вы рассчитывали прорваться сквозь Проклятые? – подполковник ФСБ поднапряг рассказчика новым вопросом.

– Олесь знал дорогу и все опасные участки. Он ведь проходил там.

– Чушь собачья! – выругался я. – На Проклятых землях все находится в движении, все меняется. Ничего нельзя знать заранее. И соваться туда, тем более такой крупной колонной… – Именно на этом месте меня и оглушила страшная догадка. Придавленный ей я прохрипел: – Так это там вы потеряли всех людей?!

– Там, – Кальцев ответил очень тихо, почти прошептал.

– Аномалии? – предположил Леший.

– Нет.

– Зверье?

– Тоже нет.

– Что тогда? – в предчувствии чего-то очень нехорошего мы с Андрюхой быстро переглянулись.

– Мы угодили в туман, – одинцовец подтвердил наши худшие опасения. – Странный такой туман, вы такого никогда не видели.

– Еще как видели, – я горестно хмыкнул. – Серая стена, высотой аж до облаков. Состоит из отдельных потоков. И самое неприятное, что все это безобразие тянется от горизонта до горизонта, не обойти, не объехать. Да, и еще, совсем забыл: вблизи видно становится, понизу такая веселенькая красная подсветочка тянется.

– Не похоже, – Кальцев отрицательно покачал головой. – Это был быстро надвигающийся фронт. Однородный, очень плотный. И внутри него перемещались какие-то крупные шары. Красные шары, тут ты правильно, полковник, заметил.

– Ха, чем дальше, тем интересней! – Леший не удержался от восклицания.

– Да уж… – согласился я. – Все в точности. Прямо как Лиза с Пашкой и рассказывали.

– Но теперь хоть мы получим живого свидетеля побывавшего внутри этой штуки, – резонно заметил чекист. – Или ты сбежал, Кальцев?

– Я же уже сказал, никто не сбежал, – разведчик был так поглощен воспоминаниями, что даже не обратил внимания на издевку. – Это оказалась очень хорошая ловушка, надежная. Из нее…

Одинцовец так и не успел договорить. Его прервал послышавшийся со стороны входа звук шагов, какая-то возня и шелест откинутого брезентового полога.

– О, а вот и начальство пожаловало! – воскликнул очнувшийся хозяин санчасти, который до этого внимательно, можно сказать, затаив дыхание следил за нашим разговором.

Все повернулись к вошедшему. Человек одетый в такую же как у меня телогрейку шагнул в пещеру. Впереди себя он держал объемистый баул, сделанный из замызганного вылинявшего верблюжьего одеяла.

– Вот, Валерий Михайлович, – произнес довольно молодой, с некоторой хрипотцой голос, – все, что удалось отыскать.

От этого голоса у меня гулко екнуло сердце. Мне показалось, что я его уже слышал… Нет, что я его знаю, очень хорошо знаю. Это было словно послание из далекого прошлого, о котором мучительно больно вспоминать, но забыть ни когда и ни за что невозможно.

Вновь прибывший очень осторожно положил свою ношу справа от, так называемых, дверей и только тогда повернулся к свету.

– Господин или, как он предпочитает себя величать, товарищ Гром, – отрекомендовал Рыбин. – Прошу любить и жаловать.

Не мигающими глазами, со спертым дыханием и сжатым спазмами горлом я прикипел взглядом к скуластому лицу цвета темной бронзы. Широкие ставшие теперь абсолютно белыми брови, немного курносый нос, как всегда плотно сжатые губы и небольшой, шрам на левой щеке. Этот след оставил нож отмороженного скинхеда в драке за какую-то молоденькую девчонку, которую угораздило оказаться поздно вечером, да еще в одиночестве на пустой пригородной платформе. Все это я знал, все это я тут же вспомнил, потому как сейчас, сию минуту глядел в лицо своего давно погибшего сына.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});