Удав и гадюка - Д. Дж. Штольц

такой негодяй, как Вицеллий, подставил себя и обрек на смерть? Что случилось в этом мире? Отчего такая тяга к жизни, какая была в этом старике, куда-то исчезла?

С Юлианом не церемонились: занесли через ворота, закинули в повозку, придавили сверху острыми металлическими локтями и коленями, а у горла легло холодное лезвие кинжала, чтобы пленник и не думал дернуться. Две кобылы в упряжке торопливо застучали копытами по мостовой. Где-то рядом разносился скрип еще одной подводы, вероятно с Вицеллием.

По бокам переговаривались.

– Двоих убил! Двоих! – слышался шепот.

Когда повозка замерла, графа достали, схватили под мышки и потащили. Обходились грубо: колени оббивались о ступеньки, а тугие оковы моментально натерли руки и ноги в кровь.

Рядом смиренно шел Вицеллий. Его запах отчетливо пробивался сквозь холщевину мешка. Почему так случилось? Почему нет в происходящем никакой логики? Пытаясь окончательно не потерять рассудок, не уподобиться учителю, Юлиан чувствовал, как на его плечи осела тяжесть.

Подъем закончился, начался спуск по крутым каменным ступеням. Вероятно, дошли до отделения тюрьмы. Через время раздался скрип железных решеток, потом еще один. Ничего не видя в мешке, Юлиан, однако, все прекрасно слышал. Они миновали темницы, где сидел люд, кричащий и галдящий, потом свернули вправо, отчего колени больно ударились о высокую ступеньку перед резким спуском. Там его снова приподняли и подволокли к решетчатой двери. Зазвенели цепи на кандалах о толстые пруты, дверь отворили и заключенного затащили в темницу.

– Прошу, дайте мне провести последние часы с отцом, – глухо попросил из мешка Юлиан.

– Закрой пасть! – Кто-то ударил его в бок.

Запах Вицеллия пропал, зато послышался звук открываемой далекой камеры. В мыслях Юлиан грязно выругался: он сам хотел стать палачом и узнать причину безумия из воспоминаний своего учителя.

– Тщательно обыщите этих змей. Особенно старшего! Обыскивать в перчатках, потом их выбросить. Ясно?! – рыкнули где-то в коридоре.

С Юлиана срезали все вещи, распотрошили шаровары. Он слышал, как их кромсают на лоскуты, выискивая спрятанное. В темнице расхаживали мягкими шагами еще двое вампиров, которые забирали то, что подавали им пыхтящие охранники. Потом Юлиан догадался, что, скорее всего, это веномансеры… Он то и дело слышал, как те шумно втягивали носом воздух, проверяя облачение на яды.

– Снимите с него мешок.

Мешок грубо сдернули, вырвав с ним клок черных волос.

– Открой рот.

Резкий удар в бок, и Юлиан, взвыв, послушно распахнул рот, куда заглянули сразу двое худых и бледных как смерть вампира. К лицу поднесли фонарь, состоящий из круглого шара и металлического каркаса с ручкой. Его потерли, и он засиял очень ярко, временно ослепив.

– Закинь голову вверх…

– Язык подними. Теперь вытащи.

– Яда нет, – подытожили они.

Когда фонарь убрали от лица Юлиана, он часто заморгал и смог осмотреться. Тюрьма была просторной – для знатных пленников. Помимо двух тощих вампиров, у которых от нижней губы до подбородка протянулась алая черта, тут находилось еще пятеро стражников. В темницу вошел пожилой человек, одетый как Падафир: черное платье, расшитая золотым деревом накидка, обвивающие тощую шею черные ленты. Боевой маг, он же охранный.

– Проверили? – спросил он.

– Безопасно, – кивнули одновременно два веномансера, сложив руки на животах.

– Тогда закрепите его у стены!

Нагого графа, в кровоподтеках и с колотыми ранами, поволокли к стене. На его шее защелкнулись очередные кандалы. Маг прошептал на Хор’Афе длинную фразу, и эти кандалы на заведенных к потолку руках вошли в пазы, слились с ними, намертво прикрепив заключенного к стене. Убедившись, что узник теперь полностью обездвижен, маг осторожно подошел к нему и произнес куда более увесистую фразу, вытянув вперед руку и коснувшись окровавленной груди.

Ничего не произошло. Тогда он нахмурился и повторил заклинание. С тем же результатом.

– Сотрапезника нет… хм… странно. Он будто закрыт для меня, – маг нахмурился.

Оборотень Гоголос вошел в камеру уверенным шагом, а его окованные металлом сапоги звучно прогромыхали по камню.

– Червя нет?

– Нет, – последовал смятенный ответ. – Но реакция на заклинание странная…

– Нет – и ладно. Главное, паразит не сидит. Наденьте мешок и проваливайте! – рыкнул капитан стражи. – С ним позже поговорит сам Илла Ралмантон.

На мешке снова затянули шнур, отчего Юлиан почувствовал, что задыхается. Затем толпа покинула темницу. Громко лязгнула окованная железом дверь. Нагой, избитый граф сидел прикрыв глаза и не мог даже пошевелиться, разве что повести плечами вверх и вниз да развести в стороны стопы – щиколотки были скреплены оковами.

Время тянулось до невозможности долго. В тюрьме было тихо, как в склепе, и на Юлиана накатилась удушливая волна размышлений. Его учитель, Вицеллий гор’Ахаг, был тем, кто убьет тысячи, чтобы сохранить себе жизнь. Но как так вышло? Кто подослал фальшивое письмо? Может быть, хотели поквитаться со старым врагом? Нет, здесь явно другой мотив… И, вспоминая прошлое, Юлиан внезапно пришел к мысли: Вицеллий знал, что письмо было фальшивым, знал, что его ждет погибель на виселице. С какого же дня началось предательство Вицеллием семьи Лилле Аданов и, главное, самого себя? На этот вопрос ответа не находилось… Вся ситуация от отъезда и до ареста была абсурдной, словно воплощенный в жизнь кошмар полоумного. А еще Юлиан вспоминал Фийю, ее наивные, но самоотверженные попытки помочь, и чувствовал за собой вину, что не заставил айорку остаться в Ноэле. Почему его вновь предали? Не причастна ли к этому матушка, которая самолично отправила его в путешествие? О, отчего жизнь так насмехается над ним, обрекая на предательства со стороны родных и близких?

* * *

Минуты перетекли в часы. Надвигались вечерние холодные сумерки. Где-то вдалеке угрожающе скрипнула дверь, и несколько человек или вампиров вошли в тюремный блок.

По полу глухо застучала трость.

– Где он? – спросил пожилой, но ясный голос.

– Вот здесь, достопочтенный…

– Поставьте щит.

– Как прикажете, достопочтенный.

Трость стучала по камню, отдавая деревянным отзвуком. Затем раздался лязг тюремной двери Вицеллия… и все пропало. Как ни вслушивался Юлиан, ответом ему была тишина. Из того бессмысленного набора слов на Хор’Афе, которые сливались в монотонный бубнеж, он предположил: колдуны возвели вокруг темницы Вицеллия заслон, своеобразный звуковой барьер, оставляющий звуки внутри.

Что же ему делать? Тогда, в который раз, он снова бессмысленно заметался в кандалах, изгибаясь сильным телом. Пытался хоть как-нибудь вытащить из неглубокого паза в стене оковы. Безрезультатно. Это были чары! И пусть Юлиан был к ним невосприимчив, но магия заключалась сейчас не в нем, а в этом легком металле, больно сдавившем горло, руки и ноги. С ним граф ничего поделать не мог – только смириться.

Время снова потекло медленной рекой. На Юлиана неподъемным камнем навалилась слабость, и он погрузился в состояние отрешенного отупения, тяжело дыша через грубую мешковину. Ныло плечо, болела поясница, где-то за лопатками расплылся кровоподтек от смачного удара стражника, а в области шеи, запястий и щиколоток уже потемнели запекшиеся следы крови. Юлиан раздраженно дернулся, вырывая себя из полузабытья, и почувствовал, как горячая свежая кровь потекла поверх засохшей. Состояние безвестности угнетало больше, чем если бы он знал, когда и как умрет.

О чем же говорят Вицеллий и загадочный Илла?

Наконец в коридоре послышался стук той же трости. Шаги, неспешные и словно задумчивые, направились в его сторону.

Дверь отворилась с железным скрипом, впустив нескольких слуг. Слуги установили громоздкое кресло, чиркнув ножками по каменному полу, а после быстро удалились.

Тяжело проволочился подол платья, вероятно из парчи. Шуршание затихло, а громкий хруст старых суставов известил о том, что мужчина присел. Внезапно Юлиан перестал слышать все, что происходило в коридоре: стало быть, снова щит.

Деревянная трость стукнула сначала о пол, затем о подлокотник кресла: человек или вампир – Юлиан пока не ощутил запах сквозь плотный мешок – прислонил ее. Ткань длинного облачения зашумела. И воцарилась тишина… Незнакомец замер. Он тихо и размеренно дышал, молчал, и только уверенный стук его сердца говорил, что в камере еще кто-то есть.

Даже сквозь мешковину Юлиан чувствовал, что его изучают с головы до пят. Чуть позже кресло едва скрипнуло, будто незнакомец в нем оперся на руку в раздумьях.

– Тебе выдвинуто обвинение в убийстве двух горожан Элегиара, – спокойно возвестил голос. Голос того, кто живет умением говорить.

Затем он продолжил:

– Ты будешь повешен вместе с отцом на висельном дереве.