Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944-1945 - Петер Гостони

Эта русская помощь, однако, поступала весьма скупо и зачастую со значительным запозданием. Явно не в интересах Кремля было предоставлять войскам Миклоша играть хотя бы символическую роль в сражениях за Западную Венгрию. Могли играть здесь роль также и другие факторы. Например, не в последнюю очередь известные противоречия между Венгрией и ее соседями в Дунайском регионе, которые вряд ли хотели бы видеть, что Венгрия примыкает к победителям в мировой войне и благодаря участию своей армии буквально в последнюю минуту может изменить характер заслуженного ею послевоенного воздаяния. Особенно тяжелые обвинения против Венгрии выдвинул во время своего визита в Москву президент Бенеш.

В результате всего этого до конца апреля 1945 года были сформированы только две пехотные дивизии, которые отправились на фронт в Австрию. Они успели добраться только до Винер-Нойштадта[82], однако в военных действиях участия не принимали. Окончание войны сделало их участие ненужным.

В начале марта правительство Миклоша перебралось в Будапешт. Из многочисленных проблем, требовавших своего решения, одна была исторически особенно насущной: объявление и проведение аграрной реформы. Структура сельского хозяйства Венгрии вплоть до сего времени оставалась феодальной. «Проведение венгерской земельной реформы является почетной задачей Красной армии» – таким образом один русский офицер объяснил венгерскому бургомистру стремление русских к упразднению крупного землевладения. Эти планы, однако, вполне соответствовали устремлениям всех демократических партий страны, которые также десятилетиями выступали за проведение здравой аграрной реформы. Министр сельского хозяйства в правительстве Миклоша, коммунист Имре Надь (1896–1958; повешен за участие в мятеже 1956 г., есть версия, что участвовал в расстреле царской семьи в 1918 г. (в списке цареубийц наряду с Юровским и другими значится и Имре Надь) (тот самый, который в 1953-м и затем снова в 1956 году станет премьер-министром), разработал планы по расчленению крупных землевладений и 26 февраля опубликовал основные направления земельной реформы. Вслед за этим земельные владения предателей народа, коллаборационистов, членов партии «Скрещенные стрелы» и членов немецкой пятой колонны должны были быть конфискованы без всякой компенсации, тогда как крупные землевладельцы и не занимающиеся обработкой земли землевладельцы, чьи земли были бы разделены между крестьянами, должны были получить компенсацию от государства.

При разделе крупных землевладений, принадлежащих церкви, во владении каждой церковной общины оставалось 100 югеров[83] земли. Аграрная реформа означала, что более 2 миллионов крестьян, которые раньше либо вообще не владели землей, либо владели столь малыми наделами, что не могли прокормиться с них, входили в число мелких сельских владельцев участков земли, с которых вполне могли кормиться.

Декрет о земельной реформе (крупные землевладения площадью более 100 югеров, то есть около 56 гектаров, должны быть разделены, верхняя граница крестьянских наделов не должна превышать 200 югеров) был единогласно одобрен всеми партиями Венгерского национального независимого фронта и 18 марта как закон № 600/1945 вступил в силу.

Хотя Венгрия первой половины 1945 года еще оставалась театром военных действий, причем в ее глубинке порядок и спокойствие были редкими гостями, проведение реформы обошлось без сколько-нибудь заметных выступлений ее противников (как это имело место в Болгарии и Румынии). То тут, то там происходили интернирования и люди, известные своими прогерманскими действиями, оказывались в заключении, но правительство всеми имеющимися в его распоряжении средствами не допускало никаких актов произвола и массовых казней. Достойно удивления то, что во всей Венгрии произошло только несколько публичных казней, причем только одна в Будапеште в конце февраля 1945 года, когда трое бывших венгерских солдат, бесспорно участвовавших в убийстве 124 беззащитных евреев, были приговорены народным судом к смертной казни и публично повешены. Ужасы гражданской войны – какие, например, имели место в Югославии – обошли Венгрию стороной.

Красная армия и население

Для всех русских солдат, которые поздним летом 1944 года в составе 2-го Украинского фронта Малиновского и 3-го Украинского фронта Толбухина пересекли Румынию и в пределах Дунайского региона ступили на землю Центральной Европы, это был чуждый им мир. За прошедшие двадцать лет в Советском Союзе было много сказано о капитализме и закабаленных трудящихся. Пропагандистские фильмы, театральные постановки, «документальные данные» рассказывали о нищете и эксплуатации рабочего класса в Центральной и Западной Европе. Публиковались и многочисленные фотографии, которые обосновывали все ту же тему. То, что эти документы по большей части относились к началу 30-х годов, к временам Великой депрессии, со времени которой в мире за пределами

Советского Союза произошли значительные изменения экономического характера, кремлевские пропагандисты тщательно умалчивали. В их изображении Европа была Европой не 1940-х годов, но Европой начала 1930-х годов. И вот теперь офицеры и солдаты победоносной Красной армии подошли к воротам Европы, перешагнули ее порог и пытались разобраться в западном мире. Миллионы русских солдат первый раз в жизни оказались в странах с куда более высоким уровнем жизни, чем в России, в которых крестьянские дворы свидетельствовали о зажиточности их хозяев, а самые обычные магазины выставляли в своих витринах товары, о которых русские солдаты до сих пор не могли даже мечтать. Румыния 1944 года – первая «западная страна» на пути русских к сердцу Европы – отнюдь не могла похвастаться изобилием товаров, но даже в ней выбор предметов народного потребления в больших универсальных магазинах Бухареста был куда обильнее и разнообразнее, чем в Советском Союзе.

Вольфганг Бретхольц пишет: «Особое веселье у бухарестцев вызывали многочисленные русские женщины-солдаты, которые, будучи военнослужащими Красной армии, вместе с ней оказались в Бухаресте и на которых первая встреча с «буржуазно-капиталистическим миром» произвела неожиданное впечатление. Эти женщины, которые своей грязной военной формой и старыми солдатскими сапогами смеялись над понятием женского очарования, бросались на разнообразную косметику, на модные туфли, чулки и белье, которые было возможно купить в магазинах Бухареста, и, без всякого сомнения, пытались, по крайней мере поверх и под военной формой, которую не имели права снять, подражать элегантным дамам Бухареста. Однажды мне довелось видеть, как такая женщина-красноармеец, сидя в центре города на тротуаре, окруженная толпой смеющихся румынских прохожих, без всякого стеснения переодевалась, заменяя свои шерстяные носки на шелковые чулки, разбитые солдатские башмаки на элегантные дамские туфли с высокими каблуками, и, не умея на них ходить, ковыляя, гордо удалилась под громкий смех веселящихся зрителей. Других женщин – военнослужащих видели, когда они, с неумеренной косметикой, с лицом под толстым слоем пудры, с покрытыми ярко-красной помадой губами и дерзкими прическами под солдатскими шапками, выходили из косметических салонов и веселье, которое они вызывали, воспринимали как признание удачно пройденного курса женской красоты».

Политические отделы русской армии прилагали видимые усилия, чтобы компенсировать эти впечатления от заграничной жизни усилением партийной работы в войсках. Они обязывали агитаторов в воинских частях активизировать пропагандистскую деятельность и повышать бдительность, приводя им достойные подражания примеры: «Небольшой отряд проходил по селу, когда солдат Шишкин заметил: «Только посмотрите, товарищи. У всех домов в селе настоящие крыши, а не как у нас. Черт побери, хорошо же они живут здесь!..» Агитатор тут же ответил на это: «Может быть, у этих крестьян хаты с настоящими крышами, но тракторов у них как не было, так и нет!»

Не только различные фронтовые газеты, но даже «Правда», орган Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, вынуждена была прийти на помощь политическим агитаторам. Леонид Соболев, известный советский публицист, в своей статье, опубликованной в сентябре 1944 года, уделил внимание положению в Румынии. Сатирически и снисходительно описывал он в своей статье «поверхностность, пошлость и коммерциализм» Бухареста, «униженное лакейство» перед Красной армией, «хорошо одетых людей в уличных кафе», многочисленных торговцев и спекулянтов. «Бухарест не является типичным румынским городом. В Констанце проживают 80 ООО человек, однако там нет ни одного театра, ни единого концертного зала, не выходит местная газета и только две школы-семилетки и две десятилетки. Солдаты! Нам придется пройти еще по многим иностранным государствам. Ваши глаза часто могут быть ослеплены. Но не позволяйте обмануть себя этими внешними признаками так называемой цивилизации. Думайте о том, что истинной является та культура, которую вы несете в себе. <…> Когда закончится война, другие народы снова заживут своей собственной жизнью, но в их сердцах всегда будут жить воспоминания о вашем человеческом величии, останется память о душе советского народа…» Низины Румынии, продолжал он, истощены веками возделывания, и все имущество, добытое разбоем, свозилось в Бухарест. «Спокойно, с иронической усмешкой на губах, ходят наши солдаты по этим роскошным улицам. <…> Румыны дрожали при мысли о том, что в город ворвутся эти «русские звери». Им мерещились убийства, разбой и насилия. Однако ничего подобного не произошло. <…> Несколько бандитов в советской форме, которых схватили на месте преступления, оказались румынскими дезертирами…»