Изменчивость моря - Чан Джина

Пожилая белая женщина позади меня замечает, что я просматриваю заголовки, и говорит:

– Я так рада за нее.

Вздрогнув, я понимаю, что она имеет в виду светловолосую знаменитость, на чье улыбающееся лицо я все это время смотрела.

– Она через многое прошла, – со знанием дела добавляет женщина, как будто мы говорим о нашей общей подруге.

На женщине пластиковый козырек, много косметики и футболка с изображением котят в корзинке. От нее пахнет сигаретами и жевательной резинкой, приятный запах, и хотя она кажется достаточно крепкой, она сжимает ручку своей тележки для покупок так, словно это единственное, что удерживает ее в вертикальном положении.

– Так и есть, – соглашаюсь я.

– И она кажется такой милой девушкой, – продолжает она. Ее голос хриплый, полный веселья. – Это все ее никудышный муж, – заговорщически шепчет она. – Мне никогда не нравился ни один из его фильмов.

Моя очередь подходит раньше, чем я успеваю повторно согласиться. Девушка за кассой бросает на меня скучающий взгляд, когда я здороваюсь и спрашиваю, как у нее дела. В последнюю секунду я кладу на ленту два экземпляра журнала, о котором говорила пожилая женщина.

– Держите, – говорю я, протягивая один из них ей.

– О! – восклицает она. – Спасибо тебе, дорогая.

Она машет мне на прощание, когда я выхожу из магазина, и я машу в ответ, вытаскивая пакеты из тележки.

Я читаю свой экземпляр дома, в перерывах между этапами приготовления торта. Я просеиваю муку, отмеряю сахар и разбиваю яйца, одновременно читая о том, как одна известная актриса в детстве была похищена инопланетянами, и поэтому ее глаза никогда не фокусируются должным образом при съемке крупным планом; о том, что другая – тайное дитя любви режиссера, в чьем фильме она сейчас снимается; еще одна присоединилась к культу рептилоидов, и об этом можно судить по тому, как с годами ее выбор украшений становится все более консервативным. Это завораживает – то, как авторы статей улавливают мельчайшие детали и превращают их во что-то совершенно фантастическое.

Когда я была моложе, я постоянно давала себе небольшие обещания. Если я насчитаю три красные машины по дороге в школу, значит, у меня будет хороший день или, по крайней мере, не совсем дерьмовый. Если я открою пакетик «Доритос» и смогу правильно угадать количество чипсов внутри, парень, который мне нравится, влюбится в меня в ответ. Если я смогу задержать дыхание и сосчитать до восьмидесяти, на предстоящем тесте по математике я получу как минимум девяносто пять баллов. Если мне удастся перейти улицу до того, как изменится сигнал светофора, Апа вернется. Эти вещи никак не были связаны, но возлагать свои надежды на эти маленькие, бессмысленные пустяки казалось мне способом воплотить их в жизнь, мне было почти достаточно просто представить, что это возможно.

У меня дома нет электрического миксера, поэтому мне приходится все делать вручную. Постепенно весь кухонный стол покрывается мукой. Когда торт оказывается в духовке, я уже заканчиваю читать газету. Я перехожу к истории об актрисе, о которой говорила женщина в продуктовом магазине: судя по всему, она успешно забеременела через пробирку после нескольких лет неудачных попыток завести детей со своим бывшим мужем – актером, который раньше снимался в боевиках, но теперь известен прежде всего взрывным характером на съемках и тем, что швыряется коктейлями в ассистентов. Актриса не раскрывает, кто отец ее ребенка, и ее лицо на фотографии выглядит здоровым и счастливым. Ребенок, как сообщает мне статья, должен родиться где-то в январе.

После того, как бисквит остывает, я покрываю его слоями глазури. Я слизываю немного с ножа и наслаждаюсь сладостью на языке. Я оставляю торт остывать в холодильнике на ночь, а потом ложусь спать, в кои-то веки не в полночь, и засыпаю почти мгновенно, вдыхая запах шоколада и арахисового масла.

На следующее утро я просыпаюсь раньше обычного. Солнце едва взошло. Я знаю только двух человек, которые встают так же рано. Я представляю, чем сейчас может заниматься Тэ. Проверяю приложение «Европа» и узнаю, что запуск первого этапа их миссии состоится всего через несколько недель. Подавляю чувства, которые вызывает эта новость, и вместо этого сосредотачиваюсь на том, чтобы аккуратно завернуть торт в фольгу; в конце концов он становится похож на сияющую невесту.

Я веду машину осторожно, торт лежит на переднем сиденье рядом со мной. На дороге почти нет машин. Я останавливаюсь на красный свет рядом с автомобилем, из окна которого свешивается собака. Мы с ней встречаемся взглядами, и она подмигивает мне. Я смеюсь и понимаю, что это первый звук, который я издала за сегодняшний день.

Когда я подъезжаю к многоквартирному дому Уммы, оказывается, что парковка переполнена, так что мне приходится парковаться на улице. Я звоню в ее дверь, ожидаю, пока она подойдет к домофону.

– Это я, – я здороваюсь и слышу тишину на другом конце провода, после чего она впускает меня.

Проходя по коридору к ее квартире, я испытываю странное чувство, словно предыдущий вечер проигрывается в обратном порядке. Я бережно держу торт в руках, как будто это младенец, и, дойдя до конца коридора, понимаю, что дверь Уммы приоткрыта.

– Привет, Умма, – говорю я, и дверь распахивается.

На ней флисовый пуловер, а волосы завязаны сзади, что придает ей моложавый вид, несмотря на седину на висках.

– Что ты здесь делаешь в такую рань? – спрашивает она. В ее голосе слышится нотка беспокойства. – Все в порядке? У тебя какие-то неприятности?

– Нет, я в порядке.

Я ставлю торт на кухонный стол, откуда он, кажется, пристально смотрит на нас обеих, пока мы неловко стоим друг перед другом. Она выглядит худее и меньше ростом, а когда я обнимаю ее, она кажется такой крошечной в моих объятиях, что на мгновение на меня накатывает страх нечаянно раздавить ее. Сначала она не реагирует, просто стоит неподвижно, а потом я чувствую, как ее руки похлопывают меня по пояснице, как она делала раньше, когда у меня по ночам начиналась икота и я не могла заснуть.

– Я принесла тебе торт.

– Для тортов еще слишком рано, – говорит она, но приносит нам с кухни две чашки кофе, после чего мы садимся и съедаем по кусочку.

Сладость глазури уравновешивается более темными нотами кофейного бисквита, и я с облегчением замечаю, что вкус у торта такой, какой и должен быть.

– Извини, – говорю я, когда мы заканчиваем. Умма сидит, глядя на свою пустую тарелку. Я предлагаю ей еще кусочек, и она молча его принимает. – Я хочу, чтобы ты была счастлива, Умма. Чтобы мы обе были счастливы.

– Арим, ты не должна извиняться. Я понимаю.

– Если мистер Чо сделает тебя счастливой – замечательно.

– Мистер Чо просто хороший друг, – возражает Умма, но я знаю, что она лжет, потому что она краснеет.

Странно видеть, что Умма ведет себя, как влюбленная школьница, но в то же время приятно – я как будто получаю шанс узнать, какой она была до того, как стала моей матерью.

– Вкусный торт, – замечает Умма после небольшой паузы. – Где ты взяла рецепт?

Мне приходит в голову, что она может и не помнить, как помогала мне готовить его много лет назад.

– Да неважно, – говорю я.

– Я чувствую себя очень виноватой, Арим

– Что? Почему? Тебе не за что чувствовать вину.

– За то, что мы не смогли подарить тебе брата или сестру.

«Мы». Она не употребляла это слово в отношении себя и Апы бог знает сколько времени.

– Я очень беспокоилась о тебе, ты росла совсем одна.

– Я не одна, Умма.

– Кто позаботится о тебе, когда меня не станет? – продолжает Умма, и теперь она выглядит еще более усталой. – Мне больше нечего тебе оставить.

– Умма, я в порядке. Или, по крайней мере, скоро буду.

– Мне жаль, что…

Умма на мгновение замолкает, опускает взгляд на свои руки, которые лежат на столе по обе стороны от тарелки, и прочищает горло: