Прощание - Паскаль Кивижер

гнезде, свернулся уж. Он томно распутал склизкое тело и выскользнул из книги. Элизабет, часто дыша, забралась на ящик с гвоздями. Со скоростью молнии Гийом схватил змею у самых челюстей, выбежал босиком наружу, держа ее на вытянутой руке, и забросил ее в мокрую траву за хижиной.

Потом он отвел Элизабет во дворец. Хотя приглашать ее к себе было неловко, в том числе из-за крайнего беспорядка в комнате, где и кровать отыскать было непросто. Но делать нечего. Он открыл ключом дверь и запер ее за ними.

Гийом заподозрил Филиппа и, обдумав все как следует, решил ничего не говорить королю. Тибо и так был не в своей тарелке. Он то и дело хватался за раненое плечо, и стоило ему нахмуриться, как шрам на лбу расходился. Запястье, так героически выдержавшее тяжесть меча на поединке, теперь едва справлялось с весом пера. И к тому же ворох забот: выманить из логова Жакара, разумеется, но еще и ускорить распределение всего необходимого, заменить советниц от Западных Лесов, отвечать на бесчисленные жалобы, принять окончательное решение о займе, которое нужно сообщить Инферналю до зимнего Совета, пока залив не замерз и можно было бы успеть ввезти товары.

Незачем усугублять.

35

На следующее утро Лисандр проснулся в мрачном настроении. Если его донимают, бьют, отрывают у него пуговицы или мажут грязью зад – это одно; но если кто-то решился тронуть хоть волос Зодиака или хоть перышко Сумерки – это совсем другое. Была суббота, уроков в школе нет, а потому он направился прямиком в мясную лавку. Войдя, он позвонил в колокольчик, и в ответ раздалось ворчливое:

– Сейчас, иду-иду!

Из двери по ту сторону прилавка появился огромный мясник, с четвертью коровьей туши на плече и ножом длиной с королевский скипетр. Он сильно напоминал связки колбас, которыми и питался. Увидев Лисандра, он удивился.

– Чего надо?

– Батиста.

– БАТИСТ! – рявкнул мясник поверх туши и снова обернулся к Лисандру. – Чего этот болван опять натворил?

Лисандр не успел открыть рта. Вошел Батист с двумя мотками сосисок и, увидев его, расплылся в улыбке, обнажившей порченные зубы.

– Здорово, спаржина ходячая! Иди-ка я тебя нашинкую.

– Окно, Батист! Что тебя дернуло лезть ко мне в комнату? Зачем ты закрыл окно?

– Он влез к тебе в комнату? – воскликнул мясник, прекрасно зная, что комната Лисандра была и комнатой короля Тибо.

– Ты влез в его комнату? – повторил слабый голосок: это был Флориан, которого за мясником Лисандр не заметил.

Батист по-прежнему улыбался: мысль сама по себе ему понравилась, но тем не менее он ответил:

– Нет.

Лисандр сжал в карманах кулаки.

– Ох, Лис, – продолжал Батист, – говорю же, это не я! И чего же такого драгоценного в твоей комнате, а? И что там с окном?

Лисандр посмотрел на него пристально. И через пару секунд должен был признать, что да, это не дело рук Батиста. Во-первых, он для этого слишком туп. Во-вторых, отец только-только отдубасил его в кровь, так что в его интересах не высовываться. Да и вид у него был искренне удивленный.

– Ну что, вопрос закрыт? – Мясник нетерпеливо повел ножом. – Это не он, закругляемся. И вообще, я с него глаз не сводил, так что железно. Вчера он у меня сразу после школы отбивные нарезал, а вечером ягненка закалывал. Как там тебя звать? Лис? Проваливай давай.

Лисандр вышел. Он был сбит с толку, раздражен и, не зная, что делать дальше, стал бесцельно бродить по большому саду. Ближе к опушке он услышал хор, который готовился в церкви к венчанию. Все еще сжимая в карманах кулаки, Лисандр присел на паперти. Здесь он чуть успокоился. Чистые, почти ангельские голоса взмывали вверх среди голых ветвей под меланхоличное воркование горлицы. Лисандр поискал ее глазами: она сидела на ветке дуба. Ее пение, оперение, силуэт… И что же отличает изящную горлицу от самого обычного голубя? Почти ничего.

Голубь…

Лисандр хлопнул себя по лбу. Как же он раньше не подумал! Он побежал со всех ног и пересек сад, направляясь к заклятому врагу Сумерки.

Голубятня располагалась в башенке со сводчатой крышей без верха, сквозь которую виднелось жемчужно-серое небо, и со стенами в нишах для гнезд. В ней стоял густой запах помета, зерна и мокрых перьев. Голубевод в луче бледного света отсчитывал зерна. Лисандр не здороваясь предъявил ему обвинения. Сбитый с толку, тот помешал пальцем кукурузу в жестяной миске, затем поднял свой клювоподобный нос:

– Немыслимо.

– Что?

– Во-первых, само преступление. Во-вторых, твое обвинение. Соколы твои у меня в печенках сидят, я всегда так говорил и буду говорить. Однако это птицы, а всё, что летает, – свято. Никогда, ничто на свете не заставит меня причинить им вред. Никогда, слышишь?

Он возмущенно подергал головой, будто искал крошки.

– Зато… – продолжил он с глухой злобой, – знаю я кое-кого, кто с радостью ощипывает птиц. Ощипывает и рубит головы.

– Кто?

– Марта.

– Марта, кухарка?

– Она, она самая. Кто ж еще?

Голубевод не мог простить Марте жаркое из голубей (диких), которое она подала им во время зимнего голода. Лисандр глубоко вздохнул и тут же пожалел об этом – до того едкий стоял здесь запах. И эта дорожка вела в никуда. Как бы Марта ни ворчала, злодейкой она не была. К тому же у нее не было времени бегать на своих коротких толстых ногах по верхним этажам, чтобы закрывать окошки. За неимением подозреваемых Лисандр двинулся навстречу долгому дню, который не предвещал ничего, кроме растерянности. Уж лучше провести его с Эпиналем. Поскольку была суббота, гулять верхом он сможет сколько угодно.

– Что стряслось? На тебе лица нет, – приветствовал его Габриэль.

Лисандр всегда ходил немного хмурый. Когда он о чем-то думал, вид у него становился насупленный. Но в тот день был еще хуже обычного. Между бровей вздулись целых две складки.

– Выкладывай, что ли.

Габриэль перевернул ведро, уселся напротив, и Лисандр всё ему рассказал.

– Вот так прохвост… Нашел виновника?

– Нет.

– Может, одноклассники твои? Те сопляки, которые все тебя достают?

– Нет.

– Тогда кто?

– Без понятия.

– Ну и прохвост, ты подумай…

Конюх всерьез задумался. Конечно, и у посыльной, и у Лисандра были свои враги. Отрезанный хвост, закрытое окно – все это можно было списать на мелкую месть. Но Габриэль (человек, ночевавший в конюшне) смотрел глубже. Он считал, что эти два случая кое-что объединяет: злоумышленник посягнул на животных, которые были для своих хозяев почти что вторым «я». Почерк наводил на мысль о человеке, с которым всегда, с раннего детства, было