Морской путь в Индию - Генри Харт

В память о дружелюбии туземцев Гама назвал эту страну Терра-да-Боа-Женти (Страна Добрых Людей), а поскольку население так широко пользовалось медью, небольшая река была названа Медной рекой. Туземцы до конца оставались дружелюбными и даже помогали морякам таскать на корабли бочки с водой. Но прежде чем все бочки были наполнены, подул попутный ветер, и Гама, воспользовавшись этим, покинул своих гостеприимных знакомцев.

25 января суда вошли в устье реки Келимане.[255] Здесь моряки снова встретили туземцев, хорошо принявших португальцев. Они также были из группы племен банту и тоже носили только набедренные повязки, как мужчины, так и женщины. Автор «Рутейру» нашел, что молодые женщины parecem bem (миловидны), даже несмотря на то, что губы их были проткнуты в трех местах и в отверстия были вдеты куски крученого олова. В своих челноках эти добрые люди привозили к кораблям плоды земли, которую они обрабатывали, и помогали команде запастись свежей водой.

Через несколько дней после того, как флотилия встала на якорь, два вождя приплыли на лодках вниз по течению реки из более отдаленных деревень, чтобы взглянуть на пришельцев, весть о прибытии которых быстро распространилась по «телеграфу» джунглей. Хотя эти вожди держались отчужденно и смотрели с пренебрежением на подарки, их прибытие имело большое значение для Гамы. Он заметил, что один из них носил шапку с вышитой шелком каймой, а на другом был головной убор из зеленого атласа. Более того, один из их помощников дал понять португальцам — в основном жестами, — что он из далекой страны и видел уже большие корабли, похожие на португальские. Как шелк, так и рассказ помощника вождя очень обрадовали Гаму, ибо после обхода мыса Доброй Надежды это были первые надежные признаки, указывавшие на то, что он, наконец, приближается к Индии и что торговцы с Востока посещали африканский берег, у которого он сейчас стоял на якоре.

Вожди приказали построить на берегу реки, совсем близко от места стоянки судов, травяные хижины и оставались там около недели, пытаясь продать португальцам материю с красными узорами. После этого они в своих выдолбленных челноках ушли вверх по реке Флотилия стояла в устье реки тридцать два дня, занимаясь починкой сломавшейся мачты на «Сан-Рафаэле», запасаясь водой и ремонтируя суда, днища которых погнили и стали давать течь в результате долгой борьбы со штормами и штилем в Атлантическом океане.

Каждый корабль разгружали, отводили вверх по течению рек» и перетягивали на мелкое место. Все предметы в трюме передвигались к одному борту, и корабль накренялся. Затем команда с помощью талей и канатов еще больше накреняла корабль, так что один бок полностью оголялся, вплоть до киля. Над оголившейся стороной строили леса, и моряки начинали соскабливать, наросты водорослей и ракушек. Потом варили смолу в котле, заново законопачивали швы — конопатью со смолой и маслом — и красили корпус. Проделав все это на одном боку, судно накреняли в другую сторону, и все повторялось в том же порядке. После этого судно снова ставили в нормальное положение, снимали с мели, тщательно вычищали корпус внутри и снаружи, снова нагружали и оснащали, заменяя старый, изношенный рангоут и. такелаж[256] новыми из комплектов, захваченных для этой цели из Лиссабона.

Пока шла работа на судах, среди команды вспыхнула цынга, вызванная, как мы знаем теперь, недостатком некоторых витаминов в пище.[257] Очевидно, флот не смог получить достаточно свежих: овощей и фруктов у туземцев, встреченных во время остановок у африканского побережья. Эта ужасная болезнь была известна и раньше. Она были описана врачами и мореплавателями еще а очень давние времена. Пожалуй, самое яркое описание болезни и странного способа ее лечения принадлежит. Жану Мокё[258], который в 1601 году плавал в Африку, в Ост-Индию и Вест-Индию. Вот что он писал:

Я болел этой мучительной и опасной болезнью «лованд», которую португальцы называют «бербер», а голландцы «скорбут». Она загноила мои десны, из которых шла черная зловонная кровь. Коленные суставы так распухли, что я не мог расслабить мускулы. Мои бедра и голени почернели и имели гангренозный вид. Каждый день я был вынужден делать разрезы ножом, чтобы дать выход этой черной гнилой крови. Я также разрезал себе десны, которые стали синевато багровыми и разрастались так, что покрывали зубы. Каждый день я поднимался на палубу, подходил к борту, держась за веревки, и осматривал себя в небольшое зеркальце, чтобы выяснить, где нужно резать. После среза омертвевшего мяса обильно стекала черная кровь, я полоскал рот и зубы своей мочой, сильно натирая их при этом. Но, несмотря на такую процедуру, [десны] по-прежнему распухали каждый день и иногда становились даже хуже, чем накануне. К несчастью, я не мог есть и мне приходилось глотать пищу, не разжевывая, ибо жевание причиняю мне нестерпимые страдания. Наши люди ежедневно умирали от этой ужасной болезни, и мы постоянно видели, как в море бросают трупы, по три четыре зараз. Большей частью эти люди умирали, не получая никакой помощи, испуская дух за каким-нибудь ящиком. Их глаза и ступни объедали крысы. Других находили на койках мертвыми из-за потери крови. От того, что они [в нестерпимой боли] двигали руками, [разрезанная] вена снова вскрывалась, и кровь вновь начинала течь. В результате люди впадали в глубокое лихорадочное оцепенение и умирали в одиночестве без всякой помощи. Всюду раздавались только громкие жалобы на жажду и на сухоту в горле Дело в том, что очень часто, получив свой паек воды, составлявший от полпинты до кварты, они ставили его где-нибудь поблизости, чтобы по мере надобности утолять жажду, а их товарищи — и те, что были рядом и те, что подальше, — приходили и похищали эту ничтожную долю воды, когда те спали или поворачивались спиной. В межпалубных помещениях и других темных местах, поймав кого-нибудь с поличным, люди нападали на него и дрались, не видя своего противника, и так очень часто больные лишенные подобным образом необходимых им нескольких капель воды, умирали в тяжелых мучениях. Никто не хотел отдать хотя бы немного воды, чтобы спасти человеческую жизнь, ни отец сыну, ни брат брату, желание сохранить жизнь и жажда были настолько велики, что каждый думал только о себе. Часто и меня обкрадывали, лишая моей порции [воды], но я утешался, видя многих других, попавших в такую же беду. Опасаясь воров, я боялся спать стишком крепко и прятал воду в такое место, где ее трудно было достать без того, чтобы не толкнуть меня. Среди нас царило величайшее замешательство и хаос, какие только можно представить, так как здесь скопилось множество больных всех рангов и положений, то тут, то там кого-нибудь тошнило, и они изрыгали блевотину друг на друга. Со всех сторон раздавались стоны людей, изнемогавших от жажды, голода и боли, проклинавших тот час, когда они вступили на корабль, и призывавших проклятия даже на головы своих отцов и матерей. Они производили впечатление умалишенных.