Сочинения - Квинт Флакк

Долгий слог за кратким вослед называется ямбом:

Быстрая эта стопа, всегда выступая попарно,

Триметра имя дала стиху о шести удареньях.

Из одинаковых стоп состоял он когда-то; но после,

Чтобы весомей и медленней нашего слуха касаться,

Он под отеческий кров величавые принял спондеи,

Кротко для них потеснясь, за собою, однако, оставив

Место второе и место четвертое. Чистые ямбы

Редки у Акция в славных стихах, и у Энния редки

260 В триметрах тяжких его, под которыми гнутся подмостки, —

Что ж, тем хуже для них: это знак иль небрежной работы,

Или незнанья основ мастерства, что столь же постыдно.

Правда, не всякий ценитель расслышит нескладную строчку

Даже и это для римских поэтов обидная вольность.

Значит ли это, что я начну писать как попало,

Стану ошибки свои выставлять напоказ беззаботно

Зная, что все мне простят? Упреков, быть может, избегну,

Но не дождусь и похвал. Образцы нам — творения греков:

Ночью и днем листайте вы их неустанной рукою!

270 Если же ваши отцы хвалили и ритмы и шутки

Даже у Плавта, — ну что ж, такое в них было терпенье,

Можно даже сказать — их глупость, если мы сами

В силах умом отличить от изящного грубое слово

Или неправильный стих уловить на слух и на ощупь.

Первым творенья свои посвятил трагической музе

Феспис, который возил представленья свои на телеге,

А исполнителям их он суслом вымазывал лица.

Только Эсхил облачил их в плащи, надел на них маски

И научил их ходить ногою, обутой в котурны,

280 По невысоким подмосткам, вещая высокие речи.

Дальше черед наступил комедии древней и славной:

Много похвал стяжала она, но, впав в своеволье,

Стала закон преступать, и тогда, по слову закона,

Хор в ней постыдно умолк, утратив право злоречья.

Наши поэты брались за драмы обоего рода

И заслужили по праву почет — особенно там, где

Смело решались они оставить прописи греков

И о себе о самих претексты писать и тогаты.

Думаю даже, что наш язык сравнялся бы славой

290 С доблестью наших побед, когда бы латинским поэтам

Их торопливость и лень не мешала отделывать строки.

Вы, о Помпилия кровь, не хвалите стиха, над которым

Много и дней и трудов не потратил напилок поэта,

Десятикратно пройдясь и вылощив гладко под ноготь!

Как-то сказал Демокрит, что талант важнее ученья

И что закрыт Геликон для поэтов со здравым рассудком.

Не оттого ли теперь не хотят ни стричься, ни бриться

Наши певцы, сидят по углам и в баню не ходят,

Словно боясь потерять и званье и славу поэта,

300 Ежели голову вверят свою брадобрею Лицину,

Неизлечимую даже и трех Антикир чемерицей?

Ах, для чего я, глупец, по весне очищаюсь от желчи?

Кабы не это, писал бы и я не хуже любого!

Только зачем? Уж лучше мне быть, как камень точильный,

Тот, что совсем не остер, но делает острым железо:

Сам не творя, покажу я, в чем дар, в чем долг стихотворца,

Что ему средства дает, образует его и питает,

Что хорошо, что нет, где верный путь, где неверный.

Мудрость — вот настоящих стихов исток и начало!

310 Всякий предмет тебе разъяснят философские книги,

А уяснится предмет — без труда и слова подберутся

Тот, кто понял, в чем долг перед родиной, долг перед другом

В чем состоит любовь к отцу, и обрату, и к гостю

В чем заключается дело судьи, а в чем — полководца

Или мужей, что сидят, управляя, в высоком сенате —

Тот для любого лица подберет подобающий облик.

Далее, я прикажу, чтоб ученый умел подражатель

Жизнь и нравы людей наблюдать для правдивости слога.

Драма, где мысли умны, а нравы очерчены метко,

320 Даже если в ней нет изящества, важности, блеска,

Больший имеет успех и держится дольше на сцене,

Нежели та, где одни пустые и звонкие строчки.

Грекам, грекам дались и мысли, и дар красноречья,

Ибо они всегда ценили одну только славу!

Ну, а у нас от ребяческих лет одно лишь в предмете:

Медный асс на сотню частей разделять без остатка!

«Сын Альбина, скажи: какая получится доля,

Если отнять одну от пяти двенадцатых асса?» —

«Треть!» — «Молодец! Не умрешь без гроша! А если прибавить?»

330 «…То половина!» — Корысть заползает, как ржавчина, в души:

Можно ли ждать, чтобы в душах таких слагалися песни,

Песни, кедровых достойные масл и ларцов кипарисных?

Или стремится поэт к услаждению, или же к пользе,

Или надеется сразу достичь и того и другого.

Кратко скажи, что хочешь сказать: короткие речи

Легче уловит душа и в памяти крепче удержит,

Но не захочет хранить мелочей, для дела не нужных.

Выдумкой теша народ, выдумывай с истиной сходно

И не старайся, чтоб мы любому поверили вздору,

340 И не тащи живых малышей из прожорливых Ламий.

Строгих полки стариков в стихах лишь полезное ценят;

Быстрые всадники знать не хотят никаких поучений;

Всех соберет голоса, кто смешает приятное с пользой,

И услаждая людей, и на истинный путь наставляя.

Книга такая плывет за моря, приносит доходы

Для продавца, а творцу дарит долголетнюю славу.

Правда и то, что порой мы прощаем поэту ошибки:

Ведь не всегда и струна звенит, как мы бы хотели,

И отвечает смычку вместо звука высокого низким,

350 Да не всегда и стрела попадает туда, куда метит.

Вот почему не сержусь я, когда в стихах среди блеска

Несколько пятен мелькнут, плоды недостатка вниманья

Или природы людской — в ней нет совершенства. Однако

Плох тот книжный писец, который снова и снова,

Как его ни учи, повторяет все ту же ошибку,

Плох кифаред, на одной и той же фальшивящий ноте, —

Так же плох и поэт нерадивый, подобно Херилу:

Буду я рад, отыскав у него три сносные строчки,

Но рассержусь, когда задремать случится Гомеру —

360 Хоть и не грех ненадолго соснуть в столь длинной поэме.

Общее есть у стихов и картин: та издали лучше,

Эта — вблизи; одна пленяет сильней в полумраке,

Между тем как другая на вольном смотрится свете

И все равно не боится суда ценителей тонких;

Эта понравится вмиг, а иная — с десятого раза.

Старший из братьев! Хоть ты и сам от природы разумен,

И наставленья отца тебя разумному учат,

Все же послушай меня. В иных человечьих занятьях

Даже посредственность в дело идет: правовед и оратор,

370 Даже если один красноречьем уступит Мессале,

А другой — широтою познаний Касцеллию Авлу,

Все-таки оба в цене; а поэту посредственных строчек

Ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки!

Как на богатом пиру нескладный напев музыкантов,

Мак в сардинском меду иль масло, жирное слишком,

Нам претят, ибо мы и без них пировали бы славно, —

Точно так и стихи, услада душевная наша,

От совершенства на шаг отступив, бездарными будут.

Кто не владеет мечом, тот не ходит на Марсово поле,

380 Кто не держал ни мяча, ни диска, не бегал, не прыгал,

Тот не пойдет состязаться, чтоб стать посмешищем людям.

Только стихи сочиняет любой, не боясь неуменья,

А почему бы и нет? Он не раб, он хорошего рода,

Всадником числится он, и в дурных делах не замечен.

Ты же, прошу, ничего не пиши без воли Минервы:

Вот тебе главный совет. А ежели что и напишешь —

Прежде всего покажи знатоку — такому, как Меций,

Или отцу, или мне; а потом до девятого года

Эти стихи сохраняй про себя: в неизданной книге

390 Можно хоть все зачеркнуть, а издашь — и словца не поправишь.

Первым диких людей от грызни и от пищи кровавой

Стал отвращать Орфей, святой богов толкователь;

Вот почему говорят, что львов укрощал он и тигров

И Амфион, говорят, фиванские складывал стены,

Двигая камни звуками струн и лирной мольбою

С места на место ведя. Такова была древняя мудрость:

Общее с частным добро разделять, со священным мирское,

Брак узаконить, конец положив своевольному блуду,

И укреплять города, и законы писать на скрижалях.

400 Вот откуда пришел почет к пророкам-поэтам

И к песнопениям их! А потом и Гомер знаменитый,

И Тиртей закалили мужей для воинственной брани,

Песней ведя их на бой; в стихи облеклись прорицанья

И наставленья на жизненный путь; пиерийские струны

Милость дарили царей, несли развлечение душам,

Отдых давали от тяжких трудов. Итак, не стыдися

Музы, искусницы в лирной игре, и певца-Аполлона!

Что придает стихам красоту: талант иль наука?

Вечный вопрос! А по мне, ни старанье без божьего дара,

410 Ни дарованье без школы хорошей плодов не приносит:

Друг за друга держась, всегда и во всем они вместе.

Тот, кто решил на бегах обогнуть вожделенную мету,